Мы ждем не меньше часа. Все это время в комнате царит молчание. Немного похныкав, Тарин вытирает нос и больше не плачет. Думаю о Кардане, которого привязала к стулу, чтобы потешить себя. Вспоминаю его взгляд сквозь спутанные, черные, как вороново крыло, волосы, кривую пьяную улыбку, и мне нисколько не легче. Чувствую себя измотанной, потерпевшей полное и окончательное поражение. Ненавижу Тарин. Ненавижу Мадока. Ненавижу Локка. Ненавижу Кардана. Всех ненавижу. Просто моя ненависть недостаточно сильна. – Что он тебе подарил? – спрашиваю у Тарин, наконец нарушая молчание. – Мадок дал мне меч, который изготовил наш отец. Тот самый, которым мы сражались. Он говорил, что кое-что приготовил и для тебя. Тарин долго молчит, мне уже кажется, что она так и не ответит. – Набор столовых ножей. Якобы они режут даже кости. Меч лучше. У него есть имя. – Думаю, ты можешь дать имена своим столовым ножам. Мясоруб Старший, Хрящерез, – говорю я, и она тихо прыскает, приглушая смех. Потом мы снова погружаемся в молчание. Наконец в комнату входит Мадок; ему предшествует его тень, которая ложится на пол, как ковер. Он бросает ножны с Закатом на пол передо мной и усаживается на диван с ножками в форме птичьих лап. Непривычный к такому весу, диван стонет. Гнарбон кивает Мадоку и уходит. – Тарин, я должен поговорить с тобой о Локке, – говорит Мадок. – Ты не причинил ему вреда? – В ее голосе слышны еле сдерживаемые рыдания. Я недобро думаю, уж не допускает ли она, что у Мадока есть такое право. Он фыркает, словно подумал о том же. – Когда он просил твоей руки, то сказал мне, что, хотя фейри непостоянны, он все-таки хотел бы взять тебя в жены. Как я полагаю, это значит, что особой верности ты от него не дождешься. Тогда он ничего не сказал о флирте с Джуд, но, когда я через минуту спросил, Локк ответил, что «чувства смертных настолько переменчивы, что невозможно удержаться, чтобы не поразвлечься с ними». Он сказал, что ты, Тарин, показала ему, что можешь быть такой, как мы. Нет сомнения – что бы ты там ни сделала, именно это стало причиной конфликта между тобой и сестрой. Платье Тарин возвышается вокруг нее, как гора. Она выглядит сдержанной, хотя на боку у нее неглубокий порез, а юбка порвана. Она выглядит как местная леди, если не обращать внимания на закругленные кончики ушей. Когда я позволяю себе честно оценить ситуацию, то понимаю, что не могу винить Локка за его выбор. Я склонна к насилию. Я неделями отравляла себя ядами. Я убийца, лгунья и шпионка. Я понимаю, почему он выбрал ее. Просто я хотела бы, чтобы она не предавала меня. – Что ты ему ответил? – спрашивает Тарин. – Что я никогда не считал себя таким уж непостоянным, – говорит Мадок. – И что я нахожу его недостойным любой из вас. Пальцы Тарин сжимаются в кулаки, но только это выдает ее чувства. Она овладела искусством придворного самообладания, а я нет. Меня обучал Мадок, а ее наставницей была Ориана. – Ты запрещаешь мне принять его предложение? – Это хорошим не закончится, – вздыхает Мадок. – Но я не буду становиться на твоем пути к счастью. Даже не встану на пути к страданиям, которые ты для себя выбираешь. Тарин ничего не отвечает, но по ее взгляду понятно, что она чувствует облегчение. – Иди, – говорит ей Мадок. – И больше никаких поединков с твоей сестрой. Чем бы ни одарил тебя Локк, верность семье прежде всего. Что он подразумевает под верностью? Я считала, что он верен Даину. Ведь он присягал ему. – Но она… – начинает Тарин, и Мадок поднимает руку с изогнутыми черными ногтями в предупреждающем жесте. – Бросила вызов? Она что, вложила меч в твою руку и заставила замахнуться? Ты действительно думаешь, что у твоей сестры нет чести, что она изрубила бы тебя на куски, если бы ты стояла безоружная? Тарин вспыхивает, ее подбородок вздрагивает. – Я не хотела драться. – Значит, тебе надлежит и дальше так поступать, – заявляет Мадок. – Нет смысла биться, если не намереваешься победить. Можешь идти. Оставь меня для разговора с сестрой. Тарин встает и идет к двери. Положив руку на тяжелый бронзовый засов, она оборачивается, словно хочет сказать что-то еще. От духа товарищества, сохранявшегося до прихода Мадока, не осталось и следа. По ее лицу вижу, как ей хочется, чтобы Мадок меня наказал, и как она почти уверена, что не накажет. – Лучше спроси у Джуд, где принц Кардан, – советует она, сузив глаза. – В последний раз, когда я его видела, он с ней танцевал. Она распахивает дверь и оставляет меня с бешено бьющимся сердцем и королевской печаткой, жгущей мой карман. Она не знает. Просто провоцирует, пытается ввергнуть меня в неприятности, пустив стрелу напоследок. Не могу поверить, что она сказала бы такое, если бы действительно знала. – Давай поговорим о твоем сегодняшнем поведении, – говорит Мадок, наклоняясь вперед. – Давай поговорим о твоем поведении, – возражаю я. Он вздыхает и проводит широкой ладонью по лицу. – Ты там присутствовала, не так ли? Я старался удалить вас всех, тебе не следовало этого видеть. – Я думала, ты любишь принца Даина, – говорю я. – Думала, что ты его друг. – Я его достаточно любил, – отвечает Мадок. – Больше, чем Балекина. Но есть другие, которые рассчитывают на мою верность. Снова думаю о кусочках головоломки, об ответах, за которыми вернулась домой. Что Балекин мог дать или обещать Мадоку, чтобы убедить его выступить против Даина? – Кто же? – требовательно спрашиваю я. – Чем можно оправдать все эти смерти? – Хватит, – рявкает он. – Ты пока не на моем военном совете. Узнаешь все, что тебе положено знать, когда настанет время. А до тех пор позволь мне заверить тебя, что, хотя дела пришли в расстройство, я от своих планов не отказываюсь. Сейчас мне нужен самый младший принц. Если тебе известно, где Кардан, я посоветую Балекину щедро вознаградить тебя. Получишь положение при дворе. И любого жениха, какого захочешь. Или еще бьющееся сердце того, кого ненавидишь. С удивлением смотрю на него. – Думаешь, я отберу Локка у Тарин? Мадок пожимает плечами. – Похоже, тебе больше хочется снять голову Тарин с плеч. Она обманула тебя. Не знаю, что ты сочтешь достаточным для нее наказанием. С минуту мы просто смотрим друг на друга. Мадок – чудовище, поэтому, если я захочу сотворить что-то очень плохое, он не будет меня за это осуждать. Почти. – Если хочешь моего совета, – с расстановкой произносит он, – то любовь, выросшая на страдании, не цветет буйным цветом. Поверь мне, уж я-то знаю. Я люблю тебя, люблю Тарин, но не думаю, что она подходит Локку. – А я? – Не перестаю думать о том, что мысль Мадока о любви совсем не кажется безобидной. Он любил мою мать. Любил принца Даина. Похоже, его любовь к нам гарантирует не больше безопасности, чем любому из них. – Не думаю, что Локк подходит тебе. – Он скалится в ехидной улыбке. – И если твоя сестра права и тебе известно, где находится принц Кардан, отдай его мне. Он просто фатоватый мальчишка, не умеющий владеть мечом. В каком-то смысле он мил и сообразителен, но не заслуживает, чтобы его защищали. «Слишком молод, слишком слаб, слишком спесив». Опять возвращаюсь мыслями к перевороту, устроенному Мадоком и Балекином, гадаю, как он должен был происходить по плану. Убить двух старших принцев, самых влиятельных. Тогда, конечно, Верховный Король уступит и возложит корону на голову самого сильного принца, имеющего поддержку военных. Быть может, неохотно, но под угрозой расправы Элдред должен был короновать Балекина. Однако не стал. Балекин пытался его принудить, а потом началась резня. И все умерли. Кроме Кардана. За столом почти не осталось игроков. Вряд ли Мадок рассчитывал, что дело обернется именно так. Но я все еще помню его уроки стратегии. Любой результат плана должен вести к победе. Хотя никто не способен предусмотреть всех неожиданностей. Это невозможно. – Я думала, ты прочитаешь мне нотацию о недопустимости поединков на мечах в доме, – говорю я, стараясь увести разговор от опасной темы про местонахождение Кардана. У меня уже есть то, что я обещала Двору теней – предложение. Теперь остается только решить, что с ним делать. – Должен ли я убеждать тебя в том, что если бы твой меч действительно нанес удар и ты поранила бы Тарин, то жалела бы об этом до конца своих дней? Из всех уроков, преподанных тебе, был один, кажется, который ты усвоила лучше всего. – Он в упор смотрит на меня. Мадок говорит о моей матери. О том, как он убил мою мать. Мне на это нечего сказать. – Жаль, что не излила свой гнев на того, кто больше всего этого заслуживает. В такие времена некоторые пропадают без вести. – Он бросает на меня многозначительный взгляд. Неужели благословляет меня на убийство Локка? Интересно, что он сказал бы, узнав, что я уже убила одного дворянина? Если бы я показала ему тело? Хотя, возможно, и поздравил бы. – Как тебе спится по ночам? – спрашиваю я. Это плохой вопрос, и не успеваю его задать, как понимаю, что во мне уже полно всего, что я презираю в Мадоке. Он хмурит брови, оценивающе смотрит на меня, словно размышляет, какой ответ дать. А я представляю, какой он меня видит – угрюмая девчонка, сидящая перед ним, как перед судьей. – Некоторым удается игра на флейте или живопись. Некоторые искусны в любви, – наконец говорит он. – Мой талант – ведение войны. Единственная вещь, которая способна лишить меня сна, – невозможность заниматься любимым делом. Я медленно наклоняю голову. Мадок встает. – Подумай о том, что я сказал, а после подумай, в чем ты талантлива. Мы оба знаем, в чем я сильнее, кто я такая. Я только что с мечом в руке гоняла сестру вокруг лестницы. Но что делать с этим талантом – вопрос. * * *