— Скоро и вы пройдете в кассу, — предупредил Габриэль. — И будете платить до конца ваших дней, и вы, и прочие вонючие толстосумы вроде вас. С картиной под мышкой он быстро оглядел библиотеку: только переплетенные в кожу тома, ни одной книжки Калеба Траскмана. Он прошел через гостиную и исчез так же быстро, как и появился. Никто за ним не побежал. 63 Траскман-сын молча стоял у окна, похожего на иллюминатор, и вглядывался в ночь. При каждом проблеске маяка вырисовывались мягкие очертания дюн. — После смерти отца я попытался разобраться в конструкции этого дома. Хоть ты здесь сто раз все облазай, все равно остается загадкой, как именно он устроен. Между прочим, мне так и не удалось добыть планы здания. Нигде нет и следа чертежей. Я даже хотел связаться с архитектором, но он переехал в Нью-Йорк и не ответил на мои запросы. Мне кажется, он получил особое указание ничего об этом не говорить и сознательно сделал так, чтобы весь комплект документов исчез. Жан-Люк Траскман вставил легкую тонкую сигарету в мундштук и прикурил ее. Вокруг распространился тонкий запах английского табака. — Тогда я пригласил своего архитектора и его же обмерщика. Это заняло несколько недель — досконально описать двести метров коридоров и четыреста сорок четыре двери. Здесь, на первом, и единственном этаже, располагаются только гостиная, кухня, туалетные комнаты и этот кабинет, что занимает в целом всего шестьдесят пять квадратных метров. Смехотворное пространство, если посмотреть на размеры дома. Отец убрал все остальные комнаты, которые здесь были изначально, замуровал бо́льшую часть окон, чтобы устроить этот своеобразный лабиринт. И хотя все двери выглядят одинаково, «только» сорок четыре открываются в другие коридоры или в одно из четырех помещений… Цифры вызывали головокружение и подтверждали то представление, которое сложилось у Поля о Траскмане. Существо психопатическое, опасное, чья логика оставалась непонятной. — Но не это оказалось самым неожиданным. В доме всего один этаж, в нем нет ни подвала, ни чердака. Его площадь по периметру, измеренному снаружи, составляет ровно двести восемь квадратных метров. Попытавшись провести подсчет внутренней площади, с учетом толщины стен и перегородок, мы получили те же двести восемь метров, то есть полное соответствие. Зато здесь, на самом этаже, площадь составляет всего сто восемьдесят девять квадратных метров. Специалисты неоднократно перепроверили все измерения и подсчеты: так или иначе, не хватало девятнадцати квадратных метров. Белый луч прошел по лицу Поля, высветив черные мешки под глазами. — И как вы это объясняете? Не ответив, Траскман-младший предложил следовать за ним. Они углубились в недра странного жилища с покрытыми граффити стенами и запутанными коридорами, ведущими то направо, то налево, то возвращающими обратно… Голос нового владельца перекатывался эхом в этой неразберихе, Поль иногда терял его из вида. — Отец всегда отличался плодовитостью. До своей смерти он опубликовал шестнадцать романов, бесчисленное количество рассказов, был сценаристом десятков телепроектов. Он никогда столько не писал, как в конце жизни. Книги все более сложные, все более толстые, словно он испытывал потребность работать без остановки. Некоторым писателям такой творческий запой приносил расцвет, другие же, наоборот, погружались в пучину, потому что собственное искусство душило их, становилось наваждением и в конце концов уничтожало. Так и случилось с отцом. Вы знаете, что среди людей искусства уровень самоубийств в три раза выше среднего? Взрыв в разгар полета, падение внутрь. Они пьют, садятся на иглу, разрушают свои семьи, проявляют жестокость и к себе, и к другим. Как и многие, отец сорвался, настолько, что лишил себя жизни. Я не буду вам рассказывать, какие лица были у копов, занимавшихся рутинным расследованием, когда они явились на виллу… В какой-то момент Жан-Люк, кажется, сам заблудился, развернулся и выбрал другую дорогу. Наконец он остановился перед одной из дверей, распахнул ее, открыв мрачный рисунок: точную копию ксифопага, изображенного в дневнике Жюли. Он постучал кулаком в два разных участка стены. — Слышите разницу? — спросил Траскман-сын. — По звуку пустота, — признал Поль. — Здесь проход. — Тайный проход. Единственный во всем доме. Жан-Люк Траскман воткнул указательный палец в левый глаз злобного лица. Раздался легкий щелчок, и перегородка отошла, включив заодно освещение — единственную лампочку. Пространство оказалось очень узким, едва сорок сантиметров в ширину, и стены не были параллельными, они сужались по мере продвижения. Тремя метрами дальше на вбитом в перегородку крючке висел ключ. Траскман вставил его в замочную скважину тяжелой деревянной створки. Они оказались в единственной комнате в форме буквы «Т», вроде фигуры тетриса, искусно вписанной в общую архитектуру дома. Все перегородки были сверху донизу обтянуты черным пузырчатым звукоизолирующим пенопластом. Настоящее маленькое обиталище в стиле loft cosy[63], разделенное на зоны: пространство спальни, уголок туалетной комнаты и гостиная с креслом, телевизором и неплохой библиотекой. В части, отведенной под кухоньку, пустые корзины, никаких приспособлений для готовки или разогрева, зато имелся отключенный холодильник. Ошеломленный Поль повернулся то в одну сторону, то в другую. Ему необходимо было обо что-то опереться. — Жюли держали здесь, — выдохнул он. На столе шахматная доска с фигурами и начатой партией. Жан-Люк Траскман обхватил себя руками — ему тоже внезапно стало холодно. — Мой архитектор присутствовал, когда мы обнаружили это помещение. С тех пор я ничего не трогал. Холодильник стоял пустым, постель была заправлена. Ни одного постороннего предмета, ни одной царапины на стенах, которые позволили бы предположить, что здесь кого-то удерживали… Он посмотрел Полю в глаза и выдержал ответный взгляд, демонстрируя полную искренность: — Это место вполне могло быть совершенно бесполезным бредовым капризом отца, или же он запирался здесь сам. Возможно, он таким образом уединялся, полностью отрезая себя от мира живых. Минотавр в центре своего лабиринта, если вам угодно. Он указал на шахматную доску: — И потом, ничто не мешает человеку играть с самим собой. Белые против черных. Добро против зла. Ксифопаг… С этими словами он опустился в кресло, словно вдруг неимоверно устал, развернул страницы, которые так и не выпустил из рук, и уткнулся в них. Поль не стал нарушать навалившуюся на них тишину и внимательно оглядел помещение. Около пятнадцати квадратных метров, ни окон, ни малейшей возможности убежать. Ни надежды… Он едва осмелился вообразить, чем была жизнь Жюли в этих стенах. Сколько времени Калеб Траскман продержал ее рядом с собой в этом гибельном лабиринте? Была ли она одна или вместе с Матильдой? Увидела ли она еще хоть раз свет дня, почувствовала ли запах моря? И остается изначальный вопрос: где она сейчас? К счастью, Габриэля здесь не было, иначе он обезумел бы и, не исключено, набросился бы на сына, пытаясь задушить его. Но и сам Поль повернулся к Траскману-сыну с едва сдерживаемой яростью: — Вы должны были рассказать обо всем полиции. Вы должны были передать им письма с угрозами. Они взяли бы пробы ДНК, результаты анализов заставили бы забить тревогу и позволили бы связать два дела. Вместо этого вы предпочли молчать из страха перед тем, что мы могли бы обнаружить. Хотя, конечно, я понимаю, книги вашего отца по-прежнему продаются, и куда лучше, чем ваши собственные… Вы не любите его, но любите деньги, которые он вам приносит. Жан-Люк Траскман не сводил глаз с шахматной доски. Словно на автомате сделал ход. И больше не двигался, обхватив голову руками. — И что теперь будет? — А теперь мы сделаем то, что должны были сделать с самого начала. Зададим вам все необходимые вопросы и обыщем этот ненормальный дом. Как минимум одну молодую женщину здесь держали в заточении. Где-то здесь она находится и сейчас, пусть даже давно мертвая. И если придется снести до основания эту халупу, чтобы найти ее труп, гарантирую, что мы так и сделаем. 64 Без единой остановки Габриэль мчался, все дальше углубляясь в извивы бельгийского деревенского пейзажа. Немного не доезжая до Монса, в нескольких километрах от границы с Францией он свернул на неосвещенные, теряющиеся в ночи проселочные дороги. Через полчаса после того, как он покинул дом Паскаля Круазиля, пошел дождь. Крупный дождь, капли которого, как гравий, бились о ветровое стекло, заставляя удвоить внимание, несмотря на работающие вовсю дворники. Габриэль доверился указаниям GPS. Нервная усталость грузом давила на плечи, электрическими разрядами простреливая затылок, но внутри его горел огонь. Времени отдохнуть будет полно потом. Его будоражили открытия последних часов. Он заметил, что чем дальше продвигался в расследовании, тем больше возникало вопросов. Какая связь объединяла Калеба Траскмана и Анри Хмельника? Оба художника отличались особым влечением к патологии. Но о чем именно шла речь? Был ли Круазиль в курсе действительного происхождения полотна, которым владел? Габриэль снова натыкался на стены. И утекшее время играло против него. Это сводило его с ума. Синтезированный голос GPS велел ему свернуть налево, на дорогу, которую он различил только в последний момент. Еще через километр фары высветили высокое ограждение из колючей проволоки по обе стороны от раздвижных решетчатых ворот, также усиленных острыми шипами и лезвиями, ясно свидетельствующими, что любопытным советуют держаться подальше. На щите с символом химической опасности значилось: «Опасная зона, закрытая и под наблюдением / Частная собственность / Проникновение категорически запрещено под угрозой уголовной ответственности». Габриэль остановил машину, уткнувшись в конец дороги, и врубил дальний свет. Из-за потоков воды он все равно не мог ничего разглядеть, но осознавал, что прибыл в никуда, вернее, затерялся среди полей. Ни единого огонька на горизонте, ближайшие признаки цивилизации не менее чем в десяти километрах. Вокруг все мертво. Растительность самым беспорядочным образом заполонила это место, прорастая даже сквозь трещины в асфальте. Он застегнул молнию на куртке до самого подбородка и нырнул в хаос. Попытался отодвинуть решетчатые ворота, но они были заперты на огромный висячий замок в форме буквы «U». Разглядел его поближе и не нашел ни малейших признаков ржавчины в отличие от металлической сетки и колючей проволоки на створках ворот. По другую сторону он едва различил змеистые трубы и внушительный черный силуэт складского ангара. Он пошел направо вдоль ограды, хлюпая ногами по грязи и подставив щеки под струи ледяной воды. Что он здесь делает? Поначалу он так воодушевился, но ведь содержимому дневника уже больше двенадцати лет. Больше нечего искать на этом старом, давно заброшенном складе. Однако он продолжил, движимый силой, природу которой не мог себе объяснить. Он понадеялся найти какую-нибудь брешь, место, где металлическое плетение дало слабину или продырявилось, но напрасно. Перелезть тоже не представлялось возможным, так как здесь была использована колючая проволока с двусторонними лезвиями — с остриями, способными вскрыть вам вены, как та, которой ограждают военные объекты, — и шла она плотными пучками в двух метрах над ним. Тогда он достал из багажника «мерседеса» домкрат и как безумный начал бить по замку. По позвоночнику прошла судорога от силы ударов. Он уже подумал, что ничего не выйдет, но через несколько минут замок наконец поддался. Габриэль содрал всю кожу на ладонях. Он подставил руки под струи дождя, чтобы утишить боль, пошел погасить фары и проник на территорию склада. Миновал давно покинутую сторожевую будку и двинулся мимо высокого арочного ангара. Чуть дальше возвышались четыре вертикальных цилиндра, похожие на готовые к запуску ракеты. Вились трубы, в темноте ночи лестницы карабкались вдоль металлических перегородок. Старые цветные надписи на стенах были почти неразличимы. Химические символы, предупреждения. Все вроде было опустошено, отдраено и вычищено до последней молекулы. Габриэль не представлял, что на самом деле ищет. Он пробрался между двумя серыми горизонтальными цистернами, закрепленными на бетонных цоколях, и направился к строению, расположенному метрах в двадцати от подобия ракет на взлете. Рядом с железной дверью громоздились горы бочек. А на самой двери — замок в форме «U», близнец того, который висел на воротах. Никакой возможности войти, даже через разгрузочную платформу — металлическая штора там была намертво опущена. Значит, придется опять прибегнуть к домкрату. Вымокший до костей, с ноющими мускулами, Габриэль совершенно пал духом. Однако он нашел в себе силы снова начать бить по металлу. Пытаясь настроить себя на решительный лад, он мысленно твердил, что, какие бы трудности ни вставали у него на пути, они не смогут помешать ему достичь своей цели. Но какова эта цель? Через пять минут он был уже внутри. Совершенно вымотанный. Не в силах шевельнуться от боли. Дождь больше не леденил ему кости, хоть что-то. В непроглядной темноте здания он включил на полную яркость свет в телефоне и поднял его как фонарь. Простое движение воздуха, вызванное его шагами, заставило заиграть бриллиантами золотистую пыль. Он окинул пространство взглядом, всмотрелся в перегородки, не обнаружив и следа камер наблюдения. Предупреждение у ворот служило просто для устрашения. Он изучил обстановку, прошел мимо открытого блок-контейнера, установленного на кирпичах и освобожденного от своего содержимого, и двинулся в недра склада. Широкий коридор привел его к проходам между ячейками метров десяти высотой. У него было полное ощущение, что он попал в сердце бесконечного улья. Почти все шестиугольные отделения были заполнены большими бочонками разных цветов, положенными набок. Насколько он мог прикинуть, их здесь скопились многие сотни. Он присмотрелся к тем, что лежали на уровне глаз. Крышки были укупорены обжимными обручами, чтобы их нельзя было снять, но Габриэль постучал по некоторым кулаком: пустые. И к счастью, учитывая их содержимое. Действительно, судя по надписям на этикетках, зеленые бочки были когда-то наполнены аммиаком, красные — едким натром, а желтые — соляной кислотой. Что до черных, самых толстых и внушительных, там хранилась плавиковая кислота, одна из самых мощных. Не та разбавленная, которая поступала в торговые сети. Здесь речь шла о тысячах литров крайне высокопроцентного состава. Что может быть лучше, чтобы заставить тело исчезнуть? Некоторые из этих веществ могли разложить человеческое существо до последней молекулы менее чем за один день. И больше не надо было задумываться, захоронить тело, сжечь его или бросить в океан. Конкретный организм просто-напросто исчезал с поверхности земли, не оставив ни миллиграмма ДНК. И Калеб Траскман это знал. Писатель, живший всего в сотне километров отсюда, назвал это место в списке лучших способов избавиться от трупа. У Габриэля все сжалось в груди. Немыслимо было представить себе, что Жюли могли привезти в это место и что ее… Он не осмелился сформулировать это слово, и тем не менее оно пробилось через порог его сознания. Растворили. 65 Соблюдая осторожность, Габриэль снова двинулся вперед; чудовищное слово впечаталось в его мозг. Хмельник и Траскман уже никогда не смогут заплатить за свои преступления, они ушли в небытие вместе со своими тайнами. Но Габриэль отыщет всех до последнего, кто так или иначе был причастен к страданиям его дочери. В свете его импровизированного фонарика проступили еще один окаймленный ячейками проход и электрический штабелер, брошенный прямо на дороге, словно его водитель внезапно испарился. Вилообразные захваты штабелера были опущены вровень с полом. Габриэль подошел ближе. Если склады заброшены, то почему этот агрегат еще здесь? Он провел пальцами по сиденью и отметил отсутствие пыли. По всей видимости, транспортным средством недавно пользовались. Габриэль напрягся и застыл на месте, затаив дыхание. С того момента, как он появился на улицах Брюсселя, он постоянно чувствовал опасность где-то рядом. Дождь по-прежнему монотонно бил по крыше. Но вид бочек, проходов, застывших пустых пространств в конце концов его успокоил. Конечно, тут никого нет. Он не заметил ни одной машины, склад был заперт снаружи, а по пути сюда он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Никто не смог бы преследовать его по сельским дорогам так, чтобы он этого не заметил. Он снова осмотрел штабелер, потом поднял глаза к потолку. Те же бочки, на сколько хватало глаз, в которых когда-то содержались крайне опасные вещества… На ходу он постучал еще по нескольким пластиковым резервуарам. Банг, банг. Все пустые. Тогда зачем здесь транспортер? Похоронить, сжечь, скормить свиньям, Содебин.