11 Ничего. Ни документов, ни денег, ни памяти. И четыре километра пешком, чтобы добраться до своей машины, оставшейся на обочине. Габриэль подумал о гнездящемся в нем коварном изъяне, не дающем ему обернуться назад и увидеть последние двенадцать лет. Какая травма могла унести в забвение часть его жизни, чтобы странным образом вернуть его как раз в момент исчезновения дочери? Почему 2008 год, а не 2012-й или 2015-й? Было ли это случайностью или невероятным вывертом его сознания, имеющим целью что-то ему сообщить? Как бы то ни было, даже если собственный мозг желал защитить Габриэля, как утверждал тот врач из больницы, он все же заставил хозяина переживать адовы муки… Усевшись за руль старенького «мерседеса», Габриэль выехал на дорогу и направился в северную часть города. Дождь из мертвых птиц не затронул этот район Сагаса. Управление машиной давалось легко, искать переключатели фар не пришлось. Его совершенно не смущали большие размеры автомобиля, хотя раньше он всегда выбирал модели поменьше. Врач упомянул память автоматических навыков. Наверняка в их число входило и вождение этой машины. Габриэль все более проникался убеждением, что он сам и был человеком, зарегистрировавшимся под именем Уолтера Гаффина, призрака из гостиницы. Он сам явился туда накануне с бритым черепом, фальшивыми очками и снял номер 7. Но по какой треклятой причине? На окраине города он свернул на дорогу, поднимающуюся к Альбиону. Три километра зигзагов по лесу, с перепадом высот до десяти процентов, из-за чего зимой движение здесь становилось довольно опасным. На полпути его фары высветили ответвление, уходящее между стволами деревьев и ведущее к расположенной чуть дальше стоянке, где исчезла Жюли. В тот день чудовище из леса похитило у него дочь. Бешеный и невидимый зверь, затаившийся в темных туманах Сагаса и оставивший за собой отчаяние, ярость и непонимание. И возможно, то же создание срыгнуло его дочь двенадцать лет спустя на берег реки. Дом Габриэля был старым шале на высоком каменном цоколе, с деревянной верхней частью. Он обновил его своими руками, прибил каждую доску, зацементировал каждый камень. Он всегда отказывался жить в крольчатниках бригады. Им с Коринной хотелось иметь собственный кокон, за пределами города-тюрьмы. Альбион с его шестьюстами душами казался им в этом смысле идеальным местом. Деревня представляла собой тупик, ни одна дорога не проходила через нее, а единственная исходящая — спускалась в Сагас. Там, на высоте, можно было забыть про тусклую серость скопившихся внизу домов, если смотреть в правильную сторону: в западном направлении открывался умопомрачительный вид на плато и пики. Осенью и весной там часто мелькали серны. Синеватый свет телевизора сочился сквозь шторы гостиной. Габриэль наконец-то почувствовал тепло очага, безопасного убежища, откуда он мог отправиться на поиск воспоминаний. Он поднялся на три ступеньки крыльца и повернул дверную ручку. Дверь была заперта. Он постучал, подождал, царапнул облупившийся лак деревянного косяка. За шале не ухаживали так тщательно, как раньше. Звук поворачивающегося в замке ключа. Лицо в приотворенной двери — кошмарное видение. Габриэль на несколько секунд лишился голоса. — Поль? Но что ты?.. Габриэль не закончил фразу. Поль Лакруа стоял перед ним, в майке и трусах, ноги в меховых тапочках. — Сейчас двенадцатый час. Чего ты хочешь? — Ты… ты спишь с моей женой? Поль протиснул свои массивные плечи в раствор двери, бросил взгляд на припаркованный на подъездной дороге «мерседес». Как и утром, Москато, похоже, был не в себе. Откуда он взялся в такой час? — Бывшей женой. Вы развелись, должен тебе напомнить. Габриэль думал, что уже оказался на самом дне. Но с каждым следующим часом бездна разверзалась все глубже. — Я хочу поговорить с ней. Позволь мне увидеть Коринну. — Ее еще нет. Она работает допоздна. Сиделка, помнишь… Я много лет уговариваю ее подыскать не такую утомительную работу, но ты же ее знаешь. Если выкладываться за день, остается меньше сил на всякие мысли. Габриэль тонул, и под рукой ни одного буйка, за который можно было бы ухватиться. Если перед ним захлопнут дверь его собственного дома, что с ним станет? Куда он пойдет? Он запаниковал. Стоя на пороге, он умолил Поля выслушать его на этот раз, рассказал в подробностях о своем безумном дне от пробуждения в гостинице и до пребывания в больнице. Повторил слова невролога, упомянул психогенную амнезию, поклялся, что застрял в 10 апреля 2008-го, а между тем днем и сегодняшним — пустота. Поль не проявил никакого сочувствия, но посторонился, давая ему пройти. — Мне трудно поверить в то, что ты рассказываешь, — бросил он, принеся два пива, — но ты кажешься искренним, а главное, совершенно сбрендившим. — Все куда хуже. — Многое переменилось, и не рассчитывай, что я буду с тобой нянчиться. Пей свое пиво, задавай свои вопросы и катись. Габриэль даже не знал, с чего начать. Старый друг и коллега теперь явно его ненавидел и плевать хотел на все его беды. — Тело, которое нашли этим утром… — Еще ничего не известно, — мгновенно отозвался Поль. — Завтра после полудня получим результаты анализа ДНК. Я попрошу ребят сделать его в первую очередь. Жертву убили двумя пулями. Мы думаем, что именно выстрелы вызвали массовую гибель птиц. — Ты и Коринна… как давно? — Вы развелись восемь лет назад. В бригаде все знали, что у вас сильно не ладится, и еще задолго до исчезновения Жюли. Ты же должен все помнить, верно, раз это было до твоей так называемой потери памяти? Ты сам говорил мне, что вы теперь не спите вместе, что между вами больше ничего нет. Но вы не расходились из-за Жюли: следовало и о ней подумать… Ты решил, что трагедия сблизит вас, но пропасть между вами только увеличилась. — Ты не ответил на мой вопрос. Поль обмакнул губы в пиво. Габриэль к своему не притронулся. — Мы начали всерьез встречаться за год до вашего разрыва. Пальцы Габриэля сжались на банке пива. — Ты приходил сюда поужинать, — сухо сказал он. — Иногда ты оставался на все выходные. После смерти Мэрилин я был рядом и помогал тебе продержаться. А ты у меня за спиной трахал мою жену? — Не вали все в одну кучу. Ничего не было, пока между вами все не разладилось. Ты почти не бывал дома, ты проводил больше времени в ассоциациях помощи родителям детей-жертв, чем с Коринной. Ты хотел, чтобы на проблему пропавших детей обратили наконец внимание, но… это как сражаться с ветряными мельницами, Габриэль, и никого никогда не вернет. Ты сделал все, чтобы отдалиться от дома, от жены. А в это время она умирала медленной смертью на Альбионе, глотая таблетки. — А главное — в это время ты спал с ней. Господи, лучший друг трахает жену кореша, все как во второразрядном фильме. И теперь ты велишь мне убраться из Сагаса? Ты заявляешь, что мне здесь не рады? Поль подошел к ящику, порылся и бросил ему на колени рентгеновский снимок: — Оставил на память… Габриэль пристроил свою банку на низкий столик и посмотрел на серебристый негатив. Перелом берцовой кости. Разрыв мениска. Потом он перевел глаза на ногу Поля. Правую, со шрамами. — Ага, — проскрежетал тот. — Ты искалечил меня на всю жизнь. 12 Это случилось восемь лет назад. Однажды он их застал. Непосредственно в процессе адюльтера. — Тебя там не должно было быть. Ну, по крайней мере, ты заставил нас в это поверить. Ты знал про нас и отлично подстроил ловушку, ты всегда любил всякие подвохи. Вечером восьмого марта две тысячи двенадцатого, в годовщину исчезновения твоей дочери, ты, пьяный, ворвался в спальню с бейсбольной битой в руке… Поль забрал снимок и убрал его в конверт. — С того дня я больше не могу нормально ходить. Говорят, правая нога у меня на семь миллиметров короче левой. Вроде немного, но достаточно, чтобы портить мне жизнь, несмотря на специальные подошвы и хирургические операции. Это как песчинка, попавшая в часовой механизм. Оглушенный Габриэль откинулся на диване. — Я… — Заткнись, — оборвал его Поль, — твой треп расклада не изменит. Что сделано, то сделано. Ты был опасен, ты всегда был borderline[15], когда речь шла о сведении счетов. Сколько раз я не давал тебе избить подозреваемых? Ты и твои кулачища… Ты был хорошим следователем, но не создан для военной службы[16]. Или, может, не для такой военной службы. Он отпил несколько глотков, сжал банку в руке. — Я хотел засадить тебя, но Коринна умоляла не доводить дело до суда. Мне удалось подчистить бумаги, и мы с тобой пришли к компромиссу. Ты должен был подать в отставку, уехать из района и не поднимать волну. Что ты и сделал. Тогда Коринна и подала на развод. Она оставила себе дом и выплатила тебе твою долю. Выгнали, как изгоя. Габриэль вспомнил ненавидящий взгляд Луизы. Враждебность коллег, которых он даже не узнавал, на месте преступления. Все были в курсе того, что он сделал. Это была одна из тех историй, которые рассказывали по утрам у кофемашины. — И куда я уехал? — Куда-то на север, ближе к матери… Но тебя туда другое тянуло. Ну, мне так кажется. В тех местах нашли серый «форд». Ты там рыскал, как волк, и я уверен, что ты вел собственное расследование, пытался напасть на след, стучал во все двери. — Какой серый «форд»? Поль увидел в его тоскливых глазах всю искренность мира: бывший коллега действительно все забыл. Он встал: — Сейчас вернусь. Он исчез в глубине коридора в направлении гаража, приволакивая правую ногу. В этот момент Габриэль понял, что его прошлое будет разматываться, как нескончаемый моток колючей проволоки. Никто не напомнит ему о радостях, смехе, минутах покоя. Только о страданиях и смерти. Габриэль поискал следы собачьей шерсти на диване — не нашел, оглядел столовую, невероятный экран телевизора, такой тонкий, что вначале он подумал, будто это картина, повсюду вещи Поля: это место уже давно перестало быть его очагом. Дом, отстроенный его собственными руками, забыл его. Он бросил взгляд на кухню, где Жюли любила выпить горячего шоколада, мягко обхватив ладошками кружку. Посмотрел на лестничный пролет, вспоминая, как дочь, изображая старлетку, сходила со ступеньки на ступеньку. Она собиралась записаться в Лионский университет, на аудиовизуальный факультет. И вот, она никогда не будет работать в кино. Поль поставил к ногам Габриэля коробку: — Листовки, материалы ассоциации, которую ты создал ради своей дочери… Адреса родителей жертв, с которыми тебе удалось связаться, фотографии нескольких детей, похищенных в Бресте, Тулоне, повсюду. А главное, там фотокопии всех девятисот процедурных страниц досье, до две тысячи двенадцатого года, то есть до твоего ухода. Ты за всем этим не пришел, но это твое. Можешь забирать. Габриэль отогнул чуть влажные края картонки. Порылся в ледяных бумажках. Узнал свою подпись на протоколах допросов и осмотров. Даты. Апрель, май, июнь 2008-го. — А после две тысячи двенадцатого? — У судебного следователя. В бригаде. Но тебя это больше не касается. — Это моя дочь! Поль остался стоять, желая положить конец разговору. — После две тысячи двенадцатого не случилось ничего нового по сравнению с тем, что у тебя в коробке. Ни одного всплывшего следа, ничего интересного. Новый судебный следователь Кассоре возглавил работу по делу в две тысячи пятнадцатом, сменив двух предыдущих. Лантье ушел на пенсию, а д’Аламбер уехал в Бордо. В две тысячи шестнадцатом Кассоре окончательно отправил дело в архив. Уже четыре года, как оно закрыто…