— Наконец я вижу тебя. Как ты? Расскажи. — Я хочу жить здесь, — сказала Вера. — Я там всегда одна. И детям будет веселее. — Но твоя кровать занята, там спит Саня. А на его кровати молодожёны. Не стелить же тебе и детям на полу?! Можно, правда, отгородить угол в гостиной. Хочешь? — Нет, спасибо, не надо. В этот вечер она вернулась с детьми домой, когда Евгений уже пришёл. — Ты знаешь, который сейчас час? — спросил он. Она передёрнула плечами, передразнивая его движение. — Дети давно должны спать. — Вот и укладывал бы их тогда, когда они должны спать. Он ничего больше не сказал ей, повёл детей в ванную, отмыл от красок, сластей, уложил и долго сидел с ними. Она заглянула. Он гладил их головы и тихо что-то говорил им. Они, видимо, давно уже спали, а он всё говорил. На следующий день Вера опять вместе с детьми, как только проснулась и Евгений ушёл на работу, уехала в родительский дом. И снова, когда вернулась, Евгений был дома. В этот раз он ничего не сказал ей. А на другой день, когда она проснулась, протянул ей бумагу: — Я устроил детей в детский сад. Ты была против. Но детям, на мой взгляд, в детском саду будет лучше, им нужны товарищи для игр. Буду отводить и приводить обратно. Работать буду полный рабочий день, а вечера смогу проводить дома. Когда дети в первый день детского сада уснули, она пошла к нему в комнату. Он лежал поверх одеяла и читал. — Я ненавижу твою Елену, — сказала она. Будто его ударили. Он сел, книга упала на пол. — Ага, всё-таки проняла тебя. Узнала твою тайну, да? Елена — твоя первая баба, и ты ей — верный. Вот кого ты любил?! С ней бы так не обращался, как со мной?! Её бы ты видел, с ней бы ты разговаривал! Последние фразы она уже кричала в пустой квартире, потому что Евгений пронёсся мимо неё и выскочил из дома. А она принялась швырять стулья, бить стульями стены. Как исступлённая, она колотила всё, что попадалось ей под руку. «Помоги!» — кричала непонятно кому. В Бога она не верила. Заплакала Варя, громко, истошно. — Папа, папа! — звала она. 6 Прошло несколько лет. У них теперь было много денег. Дети росли. Их сначала отдали в школу, но потом Вера испугалась чужого влияния и забрала их. «Буду заниматься с ними сама», — сказала Евгению. Она проходила с ними учебники. Они заниматься не хотели, подталкивали друг друга локтями, переглядывались, хихикали, отвечали невпопад. Вместе с детьми она часто теперь сбегала в свою семью. Там с ними занимались все по очереди: тётки, сёстры, мать. Когда Евгений настоял на том, чтобы дети снова пошли в школу, она стала приводить их к своим сразу после продлёнки. Внутри неё уснуло то, что рождало картины, то, что позволяло видеть людей, создававших стихи и музыку. Оставив детей в своей семье, она полюбила ходить по улицам и магазинам. Она могла купить себе из тряпья всё, что хотела, и накупить сколько хотела книг, и пойти на любую выставку. Она пробовала рисовать, и, наверное, с точки зрения профессионала, её картины были вполне приемлемы, но они совсем не походили на те, что она рисовала когда-то: в них прежде всего в глаза бросались тщательно выписанные реалии. Вера приспособилась к той жизни, которую вела, и даже стала находить в ней радость — она баловала себя, нежила себя, лелеяла себя. Рухнула эта жизнь в один день. Евгений пришёл и сказал, что их фирму разгромили и что, по здравому размышлению и по совету умных людей, им надо переезжать в Америку. — У меня был сосед Жора. Он удрал в Америку и там преуспел. Он зовёт меня. Ему нужны мои мозги. В первый месяц можно будет у него остановиться. Роза, его жена, будет нас кормить. — Я не поеду, — сказала Вера. — Тут у меня мать, тут у меня тётки, сёстры, брат, племянники. Мне есть с кем поговорить. Мне есть, с кем отвести душу. У меня тут знакомый город, мой язык. Поезжай один, дети останутся со мной. Он усмехнулся, совсем как Инга: — И ты будешь по утрам их кормить? И ты будешь встречать их после школы и готовить им обед? И ты будешь учить с ними уроки? Не смеши. Тебя и детей я и мои родители обслуживали с первых дней. Как это, дети останутся с тобой? Ты себя накормила бы! — Детей я не отдам! — закричала в голос Вера. Глава пятая 1 Вот он, смысл урока, преподанного Болью и Прошлым. Он впервые встал на место другого человека — своей жены. Его вина перед Верой переходит границы допустимого. И дело не только в том, что он женился без любви и лишь потому, что она принялась читать ему Еленины стихи. Он вёл себя с ней так, что она не могла не только остаться полноценным человеком, но и просто выжить. Как выжила, непонятно. Он всячески демонстрировал ей своё равнодушие. Любой на её месте свихнулся бы — от обиды и одиночества. Он сломал Верину жизнь. Не помог стать художницей. Насильно увёз в Америку — оторвал от большой дружной семьи. Посадил одну в четырёх стенах без профессии, без языка. Бизнес с Жорой наладить не сумел. И хотя его вины в этом не было, не обеспечил свою семью. Он не выбил статуса — до сих пор они в Америке бесправны. В общем, он, и только он, лишил Веру жизни. Она имеет право ненавидеть его. — Ты чего тут валяешься? Он открыл глаза. — Илька? Ты снишься мне так же, как вся моя прошлая жизнь? Евгений сделал было движение сесть, но лишь чуть приподнялся и плюхнулся снова — весь в проводах и иглах. — Звоню, налетаю на Вадьку, он мямлит что-то невразумительное, бормочет какую-то чушь об аварии, ну, я и… — Прилетел из Москвы? — Зачем из Москвы? Вот уже две недели я торчу в Бостоне, только дозвониться до тебя никак не мог. То никто не подходит, то часами занято. — Интернет… — Догадался уж. Привёз тебе Мишкины письма, целых пять штук, с подробным отчётом о жизни российской и о созданном им рае. Мишка говорит, ты дурака свалял, что удрал из России и не захотел строить новую жизнь. Он говорит, его эксперимент удался и в его семье, и в его школе, в которой он директор, человек ценится! Детей у него шесть штук, и все они — новые типы в России, так Мишка и выразился. Теперь ты давай выкладывай, почему это ты вздумал валяться? Снится Илька. И так явственно снится! Или начались галлюцинации? — Я спросил Вадьку, говорил ли он с врачом о последствиях. Он не говорил. Ну, я поговорил. Тамиша мне сказала, у тебя рак, и что ты обрадовался раку. Она решила, ты хочешь помереть, так, что ли? Чего улыбаешься как идиот? Я с тобой не шутки шучу. Я всё-таки немного врач, самодельный дохтур. — Не понимаю.