Евгений засмеялся: — Это вопрос. Он требует обдумывания. Надо хорошо подумать и составить список того, что я хочу. Вообще-то я хочу в поход. Я люблю путешествовать. А что? Куплю рюкзак и отправлюсь в путь. Только не в горы. Пойду вдоль моря и буду идти и идти. Вдыхать его запах, горланить песни. Я, Тамиша, хочу петь песни. Правда, я совсем разучился их петь. Но хочу! Да что ты плачешь? Я пока не сдох. Не плачь, Тамиша. Была бы ты мужиком, мы бы распили с тобой бутылочку! — Я могу. Я пью, как мужик, — смазанным голосом сказала Тамиша и отключилась. А Евгений понял, что ему делать. Он откроет свой бизнес, чтобы успеть заработать для детей на учёбу, машины и жильё. Он будет чинить компьютеры. Вадька теперь разбирается в компьютерах получше него! Через месяц окончит школу с курсами и идёт работать программистом в большую компанию, где он уже полгода подрабатывает, — его уже пригласили. Вечерами Вадька будет помогать. «Отец и сын». Чем не работа? Целый день сиди дома. Ни мата тебе, ни пьяниц, блюющих на сиденье, не помнящих своего адреса, ни бессонных ночей. Спи вволю, а проснёшься — чистый труд. В удовольствие. Да они с Вадькой разбогатеют на этом! Будет своя, постоянная клиентура. Он ходит взад-вперёд по гостиной. Варвара в школе. Вера спит. Вадька на работе. «Ты, Тамиша, не знаешь главную причину моего рака. Я — плохой муж. Я погубил свою жену. Я — плохой отец. Я не обеспечил детям ни детства, ни образования, ни статуса. Бесправные. Взаймы на учёбу банк не даст! Умные дети. Талантливые дети. Варвара пишет хорошие стихи, хорошо рисует. Вадька физику хорошо знает. Им бы российских учителей! Какие достались мне. Я не сумел передать своим детям даже то, что знал сам: на Олега работал! А теперь память отказывает. Одну строчку стихов помню, три забыл. Выплывет ещё строчка, одинёшенька, что с ней, с разъединой, делать?! Ею детскую душу не накормишь. Математику знал, физику знал, литературу знал, как-никак в физико-математической школе с литературным уклоном учился, куда всё делось?» Спрятаться от стыда. Сам не заметил, как снова стена перед ним, с облупленной краской, снова он лежит и смотрит в серое пятно среди голубизны. Его будущее — это серое пятно. Разрастается в его американскую жизнь — без просвета. Гремит музыка — Варвара пришла из школы. Чмокает дверца холодильника — Вадька вернулся с работы. Голос Веры: «сделай то», «сделай это» — щелчки кнута по нему. От Вадьки требует сигарет, от Варвары — уборки. — Элка, приснись мне! Поговори со мной! Я иду к тебе. Почему же снова ты от меня прячешься? О чём бы ты спросила меня сейчас? Я знаю о чём. Что удалось в моей жизни, что не удалось? Лупится стена. Еленины глаза смотрят в небо. Она стоит у сосны. — Мне всё не удалось, Элка. Профессии нет. Жена психически больна. Дети не имеют образования, растут, как сорная трава. Я виноват, Элка. Вере искалечил жизнь. Не любил, не подарил любви. Не помог ей реализовать себя. Она жгла рисунки, я не создал ей условий начать снова писать, не помог с выставкой. Детей не выучил. Пластинка затёрлась, заелозила на одном месте: — Элка, я не вижу тебя. Черты твои расплываются. Явись передо мной. Я спешу к тебе, а ты опять прячешься. Поговори со мной. Сними с меня вину. Я забыл твоё лицо, твой голос. Он идёт в туалет, когда его семейство едет с Вадькой в магазин. Он пьёт воду и снова ложится носом к стене. — Па, ты хочешь есть? — Голос Вадьки над ухом. — Я зажарил курицу. Варька испекла оладьи. Пойдём поедим. Па, тебе сделать кофе? Он хочет есть, он садится со своей семьёй за стол. У них сейчас есть деньги. Нужно купить Вадьке машину, и он говорит об этом. — Сколько тебе заплатили? — спрашивает Вера. — Три месяца оплаты за квартиру, Вадьке — машина, мою — починить, — говорит он Вере. — Мне дать двести долларов, — говорит Вера. — И не будешь спрашивать, что я с ними сделаю. «Я никогда не спрашивал», — хочет он сказать и до боли прикусывает язык: он никогда не даёт ей денег, он никогда не покупает ей новых вещей, она ходит в чужих обносках, он никогда не балует её. — Конечно, Вера, я дам тебе деньги. Пятьсот. Он ест курицу, ест оладьи и бежит к облупившейся стене — острая боль почти лишает его соображения, сил хватает только рухнуть на тахту. Сознание исчезает, а когда снова возвращается, он видит Еленины глаза. Золотистые, они смотрят чуть-чуть в разные стороны. — Элка, я наказан, расплата пришла, я должен получить её сполна. Я должен мучиться. Я должен гореть живьём. Я порушил жизнь четырёх людей. Я не спас тебя — не увёз в Москву. Элка, потерпи, я скоро приду к тебе. Наконец мы встретимся. Я должен был прийти к тебе раньше, сразу, как только ты ушла. Я не пришёл, я наказан. Жизнь не получилась. Он падал в красную черноту. Выныривал. Он слышал жизнь, вершившуюся в его доме: громкую и порой злую — Вера с Варварой ругались, гремела Варварина музыка. Он спал и просыпался. Он жаловался Елене на самого себя и плакал. 2 Сколько прошло дней, недель… неизвестно, он услышал голос Ильки: — А ну, вставай! Распустился. Евгений открыл глаза. Илька приснился в прошлые разы. И сейчас снится. Не может пятидесятилетний человек на всю жизнь остаться подростком, начинающим жить, — со стоящими дыбом волосами, с весёлыми лампочками глаз. — Где Элка? Она опять от меня исчезла! — сказал наконец Евгений. — Ты приказал мне снова жить ею! Ты привёл с собой Элку? Там, где ты, должна быть Элка. В прошлый раз я встретился с ней благодаря тебе. Почему сейчас её нет? Илька снится — они готовятся идти в поход и спорят о маршруте. Как хорошо: ему стало сниться его Прошлое! Скоро и Елена придёт к нему снова. — Я не снюсь тебе, чучело. Я вовсе не снюсь тебе. Я опять приехал к тебе в гости. Почему я должен приводить к тебе Элку? Ты сам должен вернуть её. Ты обещал мне начать жить. А Вадим говорит, ты лежишь и лежишь. Что приключилось с тобой? — Вовсе я ничего не обещал тебе. Я хочу умереть. Пауза — секунда. И хохот. И злой голос: — Слабак?! Никогда не слышал большей глупости. Сдохнуть?! Ты ещё не разгрёб того, что понаделал. Вставай сейчас же, чучело! И говори подробно, кто тебе сказал такую глупость? Подумаешь, рак! Эка невидаль. Подумаешь, Тамиша говорит — полтора года! И ты поверил, чучело? Подумаешь, тебя тошнит! Ешь, что нельзя, вот и тошнит. Ты просто трус. Струсил и стал подыхать. А теперь говори начистоту, какая такая истинная причина твоего разложения? Авария? Ерунда! У кого только не бывает аварий! Труса празднуешь? Слабак! Чучело! А ну, по порядку. От печки. — Печка — Элка. Не заставил уехать в Москву. Не спас в буран. И не хватило духу укатить за ней следом. Давно не смердел бы, освободил бы землю от дурака. — И не родил бы детей. Дальше. — Не воспитал их как следует, не выучил — не дал им ни статуса, ни профессии. Не отец, дерьмо собачье. Права Кира, что отказалась от меня. — Это уже интересно. Давай-ка поподробнее. Ты ещё сядь, чтобы удобнее было врать и бить себя в грудь! Да посильнее бей, может, очухаешься?! Детей кормил, одевал, теперь они сами могут кормиться, выросли. Вспомни нас в восемнадцать лет. Самостоятельные сложившиеся люди. А если уж мучаешься, не жалеть себя и виноватить надо, искать выход! Давай по очереди. Елена. — При чём тут Елена? — А при том, что Елена не была ангелом. И наорать могла. И вскидывалась по любому поводу, спорила с тобой! И упряма была, как осёл, не сдвинешь с мысли, если что втемяшится в её голову. То, что она осталась на Кольском, — не твоя, её собственная вина, насколько я знаю, ты уговаривал её уехать в Москву. И потом… неизвестно, как сложилась бы ваша жизнь. Мы-то с Алей разбежались. Не ужились, нет. А уж какая любовь была! Так что вины твоей перед Еленой нет ни грамма! Елена, как я понимаю, — главная твоя вина, главный козырь в твоей глупой жажде помереть. Но ты же ни в чём перед ней не виноват! Уж я-то знаю. Твоё спасение — в который раз тебе говорю! — ощущать её живой! И тогда всё увидишь по-другому. Это что касается Елены. А теперь давай о реальности. Вадим сказал, Кира не захотела делать тебе «зелёную карту», сказала, что считает отцом Петра, ему сделала. Понимаю, ты ещё и из-за этого болен. Но ты не должен чувствовать себя виноватым перед Кирой. Не ты бросил её, против твоей воли Инга увезла её в Могилёв. Все годы ты давал деньги. Кому и знать, как не мне, если я передавал их Инге. И ты привёз Киру в Америку. Ты для неё сделал всё, что смог. — Вот и нет. Она не захотела со мной жить, с нами, не понравились мы ей. Она сбежала в первый же месяц к Жорке. Я не смог дать ей образования, Жорка дал. Для своего сына старался, тот попросил. А когда замуж вышла, «зелёную карту» сделала Петру как отцу. Острая боль, как после оладий, согнула его в три погибели. — На, воды выпей. И поставь точку на Кире. Ты должен радоваться за неё, она счастлива: получила образование, счастлива в личной жизни и живёт в хороших условиях. — Но она меня не хочет знать. — Да потому, что она не помнит, как ты возился с ней в детстве, а помнит, как возился с ней Пётр: водил в театры, возил на курорты, занимался с ней математикой. — Откуда ты знаешь? — Инга хвасталась, каким замечательным отцом стал Пётр для Киры. — Инга запретила нам встречаться. — Почему же отпустила её с тобой в Америку? — Она не со мной отпустила, она списалась с Жорой и Розой. Я не понравился Кире, — повторил Евгений. Нарыв прорвался, и гноем заливало нутро. Он виноват перед Кирой — не добился встреч с ней, когда Инга привезла её наконец из Могилёва. И что-то он делал не так, когда Кира жила с ними. Что? Почему так поспешно она сбежала? — Не к Жоре она сбежала, — словно услышал его мысли Илька, — а, насколько я понимаю, к Жориному сыну. Она росла с ним с детства, дружила. Она замуж захотела, вот и ушла. Не от тебя, а замуж. Пошла учиться, и затянула новая жизнь: любовь, молодой муж, учёба, язык, ни секунды… То, что она хорошо относится к Петру, — похвально, благодарная она. А твоих денег она и не видела, а может, и не знала о них. Пётр же просто всегда был с ней, в самый тяжёлый её возраст, вот и всё. Она позабыла тебя, — повторил Илька. — Это обстоятельства, их не перепрыгнешь. А у тебя есть дети, нуждающиеся в тебе. Им надо дать образование, о них надо заботиться, с ними нужно заниматься математикой! Главное, что хочу понять сейчас: насколько ты в самом деле болен. У меня тут есть приятель, а у него — доктор нетрадиционной медицины, экстрасенс и травник. Из твоего выступления я понял, химия и радиация тебе не подходят. Значит, травы — то, что нужно. Сейчас я позвоню, назначу встречу. — Илька набирает номер и чётко рапортует приятелю об аварии, о диагнозе, о предложенном лечении. Кладёт трубку. — Он сюда позвонит, как только договорится с травником. А теперь следующий пункт: ты сетуешь, у детей нет статуса. Что с этим можно сделать? Кира уже не поможет. Тут Евгений вспоминает о Бобе. На Боба его вывел Жорка, когда они затевали общее дело: компанию по культурному обмену. Боб Бортон — адвокат. Это он оплатил Евгению бизнес-школу. «Окончишь и станешь крупным бизнесменом с американским документом. Работа подождёт. Прежде всего тебе нужно выучиться», — сказал ему Бортон. Евгений же сбежал оттуда — не хватило английского для понимания смысла наук, для сдачи экзаменов. — Дурак, чучело! — Илька вскочил и забегал по комнате. — Где я был, чучело? — ругал Илька себя. Запахло хвоей, огнём, истомным после жаркого дня воздухом Подмосковья, трещат, рассыпаются в огне ветки, летят искры, плывёт по небу луна — лодка, на которой сейчас Елена. — Вернись, — смотрит на луну в окне Евгений, — и я начну жить! — Сейчас был бы большим человеком! — сокрушается Илька. — К чему ты вспомнил Боба? Он может помочь со статусом? Евгений кивает. Илька подносит ему трубку: — Звони! — Кому? — Бобу Бортону. И поезжай…