— Не могу. Я должен ему кучу денег. Брал взаймы и не отдавал. Как в глаза ему посмотрю? — Посмотришь. Ты же так страдаешь из-за детей! Ради детей посмотришь. — Я шагу не могу шагнуть. — Я за тебя шагну. — Откуда ты взялся, Илька? — Я же говорил тебе в госпитале, из Москвы приехал, сижу в лаборатории Бостонского университета. — Не помню. Ничего не помню из того, что было в госпитале. Только лицо Тамиши. А ты мне снился, как снились солдаты, Алёшин, Пегин. — Откуда же я про них знаю? И как с дедом-венгром орган чинили! А насчёт «помнить»… Ещё бы что-нибудь помнить, когда тебя держали на наркотиках! — Мне казалось, я сплю и мне снится моё Прошлое. Оно словно живое, словно я в нём как раз и живу. А ты приехал жить со мной? — Нет, Жешка, я живу на территории университета, к тебе ехать больше часа. Лучше эти почти три часа «туда-обратно» просижу в лаборатории. Для тебя — пятница, суббота, воскресенье. Давай следующий пункт. Дети — без образования. Я могу преподнести им биологию, биофизику, химию и математику. Ну, ещё религию и литературу. А ты что можешь? — Я?! Я ничего, Илька, не могу. Я всё забыл, я ничего не помню. — Значит, домашнее образование мы им дадим, — будто не услышал его Илька. — Им нужно не домашнее образование, им нужна бумага для хорошей работы. А чтобы получить эту бумагу, нужно учиться в американском учреждении, а для этого надо платить за учёбу. — Сколько? — Оно, может, и немного, но по две-три тысячи за трёхмесячные курсы отдай. Может, не покупать Вадьке машину, а оплатить курсы? Но тут же вздохнул. До работы Вадьке ехать своим ходом около двух часов в один конец. До станции добраться — автобуса жди и жди, в поезде трястись сорок минут, а там ещё автобус. И обратно. А на машине сорок минут, от подъезда до подъезда. Вадька не пожалуется, а совсем измучится! Нет уж, здоровье важнее образования. Высыпаться будет Вадька. — Ты о чём задумался? Евгений передёрнул плечами. — Я слышал, в Америке можно брать взаймы у государства. — Можно. Гражданам. А мы — гастролёры. Никаких прав не имеем. — Так, давай с этого и начнём. — Не могу я обратиться к Бортону, пока долги не отдам. Знаешь, сколько тысяч он за мою учёбу заплатил? Знаешь, сколько лет подряд он детей отправлял отдыхать за свой счёт?! За квартиру мою платил. А я профукал его заботу. Долга не отдал. Бизнес-школу не окончил. Много лет висел гирей на его шее! Сколько можно?! С каким рылом явлюсь к нему? Ещё мне что-то давай? Не-е-ет! — Вот и не прав ты. Если он начал помогать, то уже несёт за тебя ответственность, ты как бы под его крылом. Он — тебе, ты ещё кому-нибудь… Цепная реакция. Схватившись за живот, Евгений повалился на тахту. — Погоди, принесу воды. Потерпи. Илька приподнял его голову, поил, боль не утихала. Тогда он положил руки на его живот: — Я тебе помогу Рейки-энергией… От рук Ильки шло тепло. Даже, скорее, жар. Но боль усилилась. Евгений вывернулся из-под его рук. — Потерпи, сейчас пройдёт, сначала обнаружит боль, а потом лечит. — Илька снова потянулся руками к его животу. — Зачем? Я хочу сдохнуть. Не трать на меня время. — Это уж моё дело, на что и на кого тратить время. Я тебя уважал, а ты слабак. Ты сдохнуть хочешь не потому, что не способен свою любовь к Елене активизировать, что спешишь к Елене перебраться, а из трусости. Да, ты трус. Как только какая проблема и ты не можешь разрешить её, так, хлоп, в бездействие, как барышня — в обморок! Вместо того, чтобы объявить бой обстоятельствам, болезни, своему характеру. Почему ты не борешься за свою жизнь? Слабак. Да я тебе приказываю: встань и начни новую жизнь. Твой рак — тут! — Илька хлопнул себя по лбу. — Ты врёшь насчёт того, что тебя ничто не привязывает к жизни, ты следишь взглядом за Вадькой и Варварой, ты их раб. Но им не нужно, чтобы ты исполнял их мелкие желания. Ты должен дать им то, что должен дать отец: статус, образование, волю к жизни. Именно сейчас ты нужен им больше всего в жизни. А ты в кусты: ничего не знаю, ничего не слышу, ничего не вижу. — Что ты на меня кричишь? Выход предложи. — К Вортону. К врачу. Физкультура. Диета. Я тоже помирал. Совсем себе сорвал желудок. И депрессия была, может, ещё и посильнее твоей. Сотый раз повторяю тебе! — кричит Илька. — Ты не виноват в Елениной смерти. А на моём счету — две смерти, один я виноват в них, это я не сумел нормально организовать поход. Плевать на причины — молод, неопытен, мне оправданий нет! Я обязан был всё проверить и разоблачить преступников в университете, которые подсунули нам гнилые верёвки, сам должен был проверить сводку погоды, а не доверять равнодушным чиновникам! А уж об Игоре и слова не скажешь, моя вина! Нашёл место и время объявить ему: мол, мы с Алей женимся. Из-за меня замёрз парень. — Но ты ведь не думал, что он — такой дурак, что он останется сидеть на пепелище вашего костра?! Ты-то был уверен, он следом пойдёт! — А ты бы пошёл следом, если бы я сказал тебе, что с Еленой мы решили пожениться? Идиот был. Зелен, глуп. Погубил мужика. Хороший он был человек. Сильно Алю любил! Когда я осознал свою вину, что, я не мог, как ты, — носом к стене? Ещё как! А я стал работать над собой, занялся йогой. Пошёл на семинар Рейки. Я схватился за книжки: что открыто людьми — во спасение души и здоровья? Рамачарака, Рерих, Блаватская, Шелтон, Брегг, Уокер… их тьма, тех, кто врачует душу и тело, тех, кто вылечил себя и других. В других книжках я вычитал, что нужно простить всех, кто нанёс тебе обиду, и прежде всего — самого себя. Я у Бога выпросил прощение себе за всё зло, что я причинил людям, за каждое резкое слово — всё припомнил себе! Освободился от грехов. И простил всем тем, кто мне причинял зло. И, как видишь, жив. И не только жив, полон сил, энергии. И чувствую сверху благословение Бога. Илька стоял над Евгением и говорил так, как говорят тупым ученикам, разделяя слова по слогам, повторяя каждое слово, повышая голос. И голос этот вымывал из Евгения мёртвые клетки, порождал новые, поил и кормил их. Евгений трогает грудь — каждая клетка оттаивает болью, начинает жить. — Помнишь наши походы? Сколько раз мы продирались сквозь чащи и болота, выплывали из бурных гибельных рек! Ты в буран остался жив, потому что не думал о себе, а думал о том, как спасти Элку. Сейчас думаешь только о себе. Если бы тебе тогда показали тебя сегодняшнего, представляю твою рожу: сколько презрения ты бы вылил на бедную голову слабака! А люди делятся на слабаков и людей. Ты никогда не был слабаком. Главный твой враг сейчас — ты сам. Начни бороться с собой, позволь любви овладеть тобой снова. Боль отпустила. 3 — Ты только верь, — сказал ему Илька у подъезда врача. Врачом оказался длинный, лёгкий, льняной и светлоглазый парень, почему-то в женской кофте. Талия его была перехвачена тугим поясом. От его рук, как и от рук Ильки, шло горячее тепло. Это не были руки Порфирия, но они тоже уничтожали боль. Врача звали Виктор. По тому, как он после осмотра смотрел на Евгения и Ильку, было ясно: дело плохо, хуже некуда. Врач вышел вымыть руки, а вернувшись, стал вытаскивать из шкафа одну за другой небольшие пластмассовые бутылочки. Он ничего не говорил — казался озабоченным. — Помнишь, мы на лыжах ходили под Серпуховом? — шепчет в ухо ему Илька. — Солнце, небо без облачка. Смотрю, куст огня несётся через поле к лесу. Это был ты — рыжий, сильный! Ты будешь жить. Слышишь? — Женя, я хочу поговорить с Ильёй, — говорит Виктор. — Чего там! Рак у меня, печени и лёгких. Да ещё, наверное, и метастазы. Я не возражаю подохнуть, пора! — Опять?! Хватит болтать! — взорвался Илька. — Мелешь языком что ни попадя. — А что такого? Пожил, помирай, ничего особенного. — Глухой, тупой стал! Дурак! — кричит Илька. — Диагноз вы себе поставили верный, а вот кокетничаете своей бравостью зря. С таким настроением нельзя начинать лечиться. — Хотите сказать, что всё здесь? — Евгений хлопнул себя по голове. — Я знаю. Илька объяснял, старался! Я сам могу или заставить себя помереть, или заставить себя выздороветь. — Ну и что вы решаете? Давать вам лекарство или не давать? Какой смысл тратить деньги… — Давайте, — сказал Илька жёстко. — Он будет бороться. У него дети и я. Ему для нас надо жить, если не хочет для себя. — Прежде всего надо бросить курить. — Откуда вы знаете, что я курю? — Вижу. Во-вторых, нужно больше двигаться, чтобы не возникало застойных явлений. — Кислорода ему надо, кислород лечит рак, — сказал Илька. — И морковный сок. — Справедливо. — Виктор выложил три бутылки перед Евгением и стал объяснять, как принимать капсулы. — А вот главное. Эта трава очищает кровь, а следовательно, и опухоли благодаря ей рассасываются. Заваривайте, как чай, три раза в день. Он снова плывёт в Чёрном море. Брызги летят от сильных движений его рук. Елена стоит у сосны и смотрит в небо. Днём, при солнце, стоит. И ночью, когда звёздами засыпано небо. «Что ты больше любила, Элка, солнце или луну, день или ночь?» Она ещё немного постоит без него, она подождёт его, что для неё год, другой? А он успеет помочь детям. И, может быть, встретится с Кирой. — Ты чего, как дурак, улыбаешься? — спросил Илька. — Расчухал? Небось, вспомнил нашу лыжню по полю под солнцем?! — Что-то вроде того. — То-то же, чучело!