— У вас не осталось конкурентов, — говорит Куратор. — И Мабуши, и Надиви мертвы. Синдикат полностью под вашим началом. — Хорошо, — произносит Асаб. — А что насчёт ваших людей? Вы обещали мне… — Информацию вы получите уже сейчас — обо всех сотрудниках Агентства, действующих в Ревалии, как я и обещал. Но помните, господин Асаб: если вы попытаетесь выудить из них информацию, наше сотрудничество закончится. От них вы не узнаете об Агентстве ничего, и вместо этого лишитесь поддержки нашей организации. Вам нельзя брать их живыми. Только мёртвыми. — Только мёртвыми, — повторяет Асаб. — Отлично, господин Асаб. Это начало долгого и плодотворного сотрудничества. Куратор завершает вызов, а затем пересылает Асабу информацию о местонахождении Кирка Меррита, Райи Табаро и Агаты Горак. Валери и Лисса останутся его глазами и ушами в Синдикате. Чуть помедлив, Куратор отправляет ещё и геолокацию Лоры Бенуа. Никаких эмоций он при этом не испытывает. Так будет вернее. Подающей надежды мисс Бенуа никогда не стать новым Куратором. Взглянув на бутылку ещё раз, он почти ощутил разливающийся в воздухе аромат коньяка. Триумф близок. *** Райя грациозна и страстна. Она сверху, у Кирка на бёдрах, скачет на нём в неистовом ритме. Кровать яростно скрипит, раскачиваясь от толчков. Райя протяжно стонет, исходя жаром и сладким потом. Её движения порывисты и полны страсти. Упёршись ладонями ему в грудь, она всё ускоряется, пока темп не становится бешеным, а её стоны не превращаются в крики наслаждения. Кирк изо всех сил сдерживается, пока она содрогается в пароксизмах. А когда она замедляется, глядя на него с пьяной улыбкой, он подхватывает её за бёдра и рывком переворачивает, оказавшись сверху, между широко разведённых бёдер, и начинает плавно двигаться. Райя довольно смеётся и обнимает его ногами, вжав икры в его ягодицы. — Ещё, ещё, — шепчет она. — Если остановишься, я тебя убью. — И не подумаю, — отрывисто отвечает он между толчками. — Я только начал. Обхватив его за шею, она притягивает его к себе и впивается в его губы. *** Кирк очень удивляется, взглянув на часы — оказалось, что уже половина третьего ночи. Он вытягивается на смятой простыне, чувствуя приятную усталость. Удовольствие, острое и приятное, всё ещё гуляет по нервам. Дыхание постепенно успокаивается, в уши вливается ночная тишина, вытесняя скрип и стук кровати. Он понимает, что уже некоторое время улыбается, не замечая этого. — А ты хорош, — говорит Райя, устроив голову у него на животе. — Ты тоже. Не помню, чтобы с кем-нибудь было так же. Она коротко хохочет. — Мне нравится, как ты врёшь. — Может, я и не вру. Он на неё. Почувствовав его взгляд, Райя поворачивается к нему, заглядывает в глаза, потом ложится на спину и смотрит в потолок. Она всё ещё лежит на нём, но словно становится чуть дальше. Вся раскованность, вся резкость будто уходят из неё. Кирк вдруг отчётливо понимает, что сейчас она настоящая — никакой бравады, никаких масок. Здесь, в этой постели, на влажных от пота простынях, в маленьком отеле — она настоящая. Сейчас можно говорить всё как есть. Недомолвки, ложь во спасение, социальные контракты и маски не нужны. Она поймёт всё, что он скажет, и он тоже поймёт каждое её слово. Кирку впервые за все эти дни становится не жарко, а тепло. Удивительное чувство свободы и близости с другим человеком. Вот оно. Вот чего так не хватало. Сейчас он не один, по-настоящему не один. — Когда я впервые тебя увидел, я не думал, что окажусь в твоей постели, — говорит Кирк, просто чтобы что-нибудь сказать. — Я тоже не думала. У меня в спальне бывают только те, кого я хочу там видеть. И столько, сколько я хочу их там видеть. — Это сколько? — Это до утра. Обычно до утра. Последнего, кто хотел задержаться надолго, я выставила за дверь. Одевался он уже на улице. Она хотела сказать едко, в своей обычной манере, но получилось грустно. Она замолкает. Кирк всё пытается поймать её взгляд, но Райя смотрит в потолок. — Давай я буду говорить, — произносит Кирк. — Я буду говорить, а ты поправь меня, если я ошибусь. — Валяй, — говорит Райя. — У тебя было много мужчин. Но все на пару ночей. Ты перебираешь их, потому что тебе интересно. Но при этом надеешься найти такого, с которым хотелось бы остаться. — Идеальных не бывает. В этом я уже убедилась. Некоторое время она молчит. Кирк не мешает ей. — Я чуть не вышла замуж в Манчестере. Но вовремя поняла, что не смогу с ним жить. — Ты как-то… для себя решила, что не будешь ни с кем всерьёз. Но надеешься, что всё же будешь. Говоря, поглаживает её по голове. Она никак не реагирует, но Кирк чувствует, что ей нравится и то, что он делает, и то, что он говорит. — Это должен быть человек, который меня не ограничивает, — произносит она. — Надёжный. С которым можно чувствовать себя… защищённой, но при этом свободной. Который заботится. Который меня понимает. Который как я. — Я даже не пытался жениться. Не потому, что у меня такая профессия. Просто я… не хочу быть ни хозяином, ни рабом. А других отношений я не видел, нигде и ни у кого. А мне нужны именно такие, небывалые отношения. Он делает паузу, а потом говорит: — Я хочу остаться. Ты выставишь меня за дверь? Райя смотрит ему в глаза. — Останься. Она сама целует его. — Подожди, — она отрывается от него. — Ты слышал? — Что? — В коридоре. Кто-то идёт сюда. Прислушавшись, Кирк различает тяжёлые шаги нескольких человек. *** Гроган шагает по коридору, поглядывая на номерки на дверях. Сонный хрен за конторкой внизу сказал так: баба в двадцать втором, мужик в двадцать третьем. В оба номера надо ворваться одновременно, так больше шансов взять их тёпленькими. Время позднее. Спят, наверно, суки. Они опасные, мужик и баба — вдвоём вынесли всех на вилле доктора, и его самого тоже завалили. Ну не зря ведь по их душу послали его, Грогана. А он взял с собой ещё троих умелых парней. Он оглянулся — двое позади, один идёт рядом. Все тёртые, не пальцем деланы. Гроган передёргивает затвор «Калашникова», и остальные делают то же самое, как по команде. Им даже говорить ничего не надо. Отличные ребята. Двадцать второй номер слева, двадцать третий — справа, напротив. Гроган останавливается, кивает ближнему, Нейсу, на двадцать второй, а двоим другим указывает на двадцать третий. Сам он тоже решает взять двадцать второй, тот, где баба. Валить баб ему всегда нравилось больше, чем мужиков. Хлипкий замок вылетает от одного удара ногой. За спиной треск выбитой двери напротив. Гроган врывается в номер, в короткий узкий коридор, ведущий в единственную комнату; Нейс втискивается вслед за ним, и Гроган прямо от бедра даёт длинную очередь в кровать. Летит поролон и обрывки простыней. Мелькает нырнувшее с кровати тело, взметаются белые кудри. Гроган палит не переставая, а Нейс, просунув автоматный ствол рядом Гроганом, тоже поливает комнату свинцом. Что-то вылетает из-за угла и сильно бьёт Грогана в переносицу, рассекая ему левый глаз. В голове что-то хлопает — будто внутри черепа взорвалась большая лампочка, — и он валится назад, получив в бок очередь от всё ещё палящего Нейса. Автомат выворачивается из рук. Оказавшись на полу, Гроган единственным уцелевшим глазом видит над собой голого мужика с его, Грогана, «Калашниковым» в руках. Ещё он успевает увидеть у своих ног горлышко разбитой пивной бутылки. Потом мужик расстреливает его и Нейса в упор. *** Кирк зажимает спусковой крючок, выпуская весь рожок разом. Упавший толстяк умирает на месте, другого очередью выносит в коридор. Кирк стреляет в тёмный дверной проём своего номера, не пытаясь в кого-то попасть — просто чтобы отбить желание высунуться у тех, кто туда ворвался. Пока он опустошал магазин, Райя успела схватить сумку, надеть трусы и открыть окно. Кирк сгребает свои джинсы и выпрыгивает вслед за ней во внутренний двор. ***