Набила повела меня дальше по узкому коридору и остановилась у покосившейся двери. Когда девочка толкнула ее, она заскрипела. – Это сейчас единственная свободная комната. Значит, будет твоей, – сказала она мне. – Будешь жить рядом с Шагуфтой, это с ней я сейчас говорила. Я оглядела тесную комнатку без окон, совершенно пустую, если не считать старой кушетки. Это была не спальня, а скорее тюремная камера. У меня на лбу выступили капли пота. – Что происходит? – раздался чей-то голос. Я увидела пожилую женщину с кольцом в носу, как у моей матери. – Это Мумтаз, – сказала мне Набила, прежде чем повернуться к женщине. – Я искала тебя. Привезли новую девочку. – Она указала на меня. – Я не знала, куда ее поселить. – Она будет жить рядом с комнатой Насрин. – Комнатой Насрин Баджи? – уставилась на женщину Набила. – Да. Она только что сообщила мне, – ответила Мумтаз. – Но почему? – не могла понять Набила. – Откуда мне знать? – Мумтаз кинула взгляд на мой чемодан. – Отнеси свои вещи на кухню. Насрин хочет, чтобы вы там познакомились. Она встретится с тобой после ужина. Я подняла чемодан и постаралась отогнать растущий страх. – Поначалу это трудно, я знаю, – мягко сказала Мумтаз. – Но ты постепенно привыкнешь. Привыкну? Я подумала о тоскующих дома Сафе и Рабие, о Любне, которая сладко спала в моих объятиях, о голосистом велосипедном звонке Омара. К такой жизни я привыкла. Но она казалась мне такой же далекой от этой, как звезды на ночном небе. Звезды, которые больше не могли привести меня домой. Глава 17 Я последовала за Мумтаз на кухню, где увидела огромную металлическую раковину размером с целый стол. Над расставленными по всему помещению столами висели флуоресцентные лампы. Окна напротив были приоткрыты, но легкий ветерок был не в силах охладить эту душную комнату. Прямо за окнами располагалась веранда для слуг с парой потертых кушеток и несколькими табуретами у стены. Девочка, наверное, не старше девяти лет нарезала лук. На секунду она подняла голову и улыбнулась. Рядом с ней мужчина с седыми усами помешивал что-то в трех разных горшках. – Тарелки, – сказала Мумтаз и указала на возвышавшуюся башню посуды в раковине. – Начни с них. Поставив чемодан у двери, я подошла к раковине, повернула кран, и прохладная вода хлынула на мои руки, даря долгожданную передышку от удушающей жары. – Полицейские ушли? – спросил повар. – Недавно, – ответила Мумтаз. – Ненавижу подавать ему еду после их ухода, – проворчал он. – Он всегда к чему-нибудь придирается. – Знаю. В последнее время они все чаще заставляют его нервничать, – сказала Мумтаз. – Его отцу не следовало возлагать на него такую ответственность, если он такой тонкокожий. – Если ты думаешь, что тебе плохо, Хамид, подумай о Билале, – сказала Мумтаз. – Бедняга почти весь день проводит с Джавадом, о чем ярко говорят синяки на его руках. Радуйся, что почти все время торчишь здесь, на кухне. – Никогда не думал, что произнесу такое, но я скучаю по его отцу, – пробормотал повар. Мумтаз достала из шкафа керамические чаши кремового цвета и тарелки с золотой каемкой, а девочка разложила в сервировочные блюда чолай[5] и курму[6]. – Чем могу помочь? – спросила я, закончив мыть посуду. Мумтаз кивнула на груду кебабов, лежащих на тарелке у печи. – Возьми у Хамида кебабы и разложи их на подносе. Я разложила кебабы и посыпала их нарезанной кинзой, как обычно делала у себя дома. Мумтаз взяла миску и кивком указала мне на блюдо. – Пойдем, – сказала она. В отличие от кухни, где стоял шум и грохотали кастрюли, в главном доме царила зловещая тишина. – Ну наконец-то она здесь, – сказал Джавад, когда я вошла в столовую и поставила тарелку на буфет рядом с подносом Мумтаз. Теперь на мужчине не было солнцезащитных очков, и его глаза впились в мои. Я быстро отвела взгляд. Его слуга, Билал, стоял у стены и поглядывал на меня с любопытством. – Тебе здесь нравится? – спросил Джавад Сахиб. Под его пристальным взглядом я не могла пошевелиться. Дыши, напомнила я себе. Я не позволю ему разглядеть мой страх. – Что же ты пугаешь девочку в ее первый день? – сказала вошедшая в комнату женщина в шелковом шальвар-камизе. Ее седеющие волосы были собраны в пучок. Джавад Сахиб наклонился и поцеловал женщину в щеку. – Ты должна поблагодарить мою маму. – Он кивнул на женщину. – Это она сидела в машине в тот день, когда ты чуть не угодила нам под колеса. И это благодаря ей ты сейчас здесь. Я собирался совсем по-другому наказать тебя за неуважение. На столе завибрировал телефон и на время отвлек мужчину. – Ступай. – Он махнул мне и поднял трубку. Я поспешила на кухню. Моя мама всегда говорила, что, когда тебе плохо, надо чем-нибудь себя занять. И она была права, мне всегда это помогало. Набила сняла с плиты железный котелок и отнесла к раковине. Я хотела ей помочь, но, прежде чем успела предложить, горшок выскользнул у нее из рук и рухнул на бетонный пол. Раздался жуткий грохот. Еда разлетелась по земле и заляпала ближайшую стену. Я схватила тряпку со стойки и наклонилась, чтобы вытереть. – Прекрати, – резко сказала Набила. – Но почему? – удивилась я. – Мы же за минуту все уберем. – Я могла позаботиться о себе до твоего появления, и я позабочусь о себе, когда ты исчезнешь отсюда навсегда. – Набила! – упрекнула девочку Мумтаз. Тряпка безвольно повисла у меня в руке, пока я смотрела на Набилу. Она подняла кастрюлю и поставила ее в раковину. Как я могла нажить себе недруга всего через час после прибытия на новое место? Кухня начала потихоньку заполняться людьми, пришли обедать другие слуги. Некоторых я узнала, например Шагуфту, которая несла белье, когда я только вошла в помещения для слуг. А вот и Гулам, водитель, который привез меня сюда. Я взяла фарфоровую тарелку, но потом заметила, что другие брали себе металлические из отдельного шкафа. Их чашки тоже были из отдельного буфета. Я поставила фарфоровую тарелку на место. Я не могла понять, почему это так меня задело. Не то чтобы я раньше ела из каких-то других тарелок, лучше тех, что стояли перед нами, но Парвин и Омар всегда ели с нами из одной посуды. В этом доме соблюдалось четкое разделение, и я должна была знать свое место. Мы могли накрывать красивые блюда и мыть фарфоровые тарелки со стаканами, но мы не могли из них есть… Подошла маленькая девочка и протянула мне пустую тарелку. – Я Фатима. А тебя как зовут? – спросила она. – Меня зовут Амаль, – ответила я и взяла у нее тарелку. – Ты теперь здесь живешь? – поинтересовалась она. – Наверное. Ну, то есть какое-то время буду жить. – Эту еду готовил мой отец. Он очень хорошо готовит. Хан Сахиб доплачивает, чтобы он не уходил от него. Курма – одно из его коронных блюд. – Курму я люблю, – сказала я и положила немного себе на тарелку. Лепешки роти остыли, но мне было все равно, у меня уже голова кружилась от голода. – А нихари[7] у него еще лучше. Он готовит его иногда на завтрак. В следующий раз могу принести тебе лимонов. Я знаю, где он их хранит. – Фатима, иди поешь, пока совсем не остыло, – окликнул ее отец. Я отправилась за Фатимой в комнату, примыкавшую к кухне. На полу по кругу, скрестив ноги, сидели слуги. Фатима села рядом с отцом. На коленях они держали тарелки. – Это правда? – спросил слуга, который недавно нес в руках веник. – Она не похожа на тех, кто так себя ведет. – Она здесь, не так ли? – сказал Гулам между глотками. – Дети в наши дни любят болтать без умолку – они напрочь забыли про уважение. – Он слишком легко ее наказал, – поглядывая на меня, сказала Набила. – Если верить слухам, он мог сделать и намного хуже. Я вернулась на кухню и поставила тарелку на стол. Я понимаю, людям свойственно обсуждать других, я и сама так часто делаю, но как можно вот так просто обсуждать меня? В этот момент я увидела Джавада Сахиба. Он наблюдал за мной из кухонного окна. – У меня к тебе один вопрос. – Джавад Сахиб улыбнулся. – Разве это того стоило? Я про тот гранат, с которым ты не захотела расстаться.