После двух недель на солнце он загорел, и его темные волосы приобрели каштановый оттенок. Антония нашла его волнующе красивым и почувствовала себя попугаем более чем когда-либо. В этот момент на улице загудел автомобиль. Патрик высунулся и крикнул Майлзу, что они идут. Потом, к ее удивлению, он постоял, развернул плечи, поднял подбородок и сделал пару глубоких медленных вдохов, как актер, готовящий себя к выходу на сцену. Но он не может нервничать, в изумлении подумала она. Из-за чего может нервничать такой, как он? Впервые она попыталась увидеть Лез Лимоньерс глазами Патрика. Глазами американца двадцати четырех лет от роду, чей отец провел жизнь на заводе, делая футбольные бутсы. Молодой человек, всерьез обеспокоенный тем, чтобы не быть нахлебником у своего богатого друга. Обеспокоенный настолько, что Майлзу пришлось удержать его от разорения, оплачивая дорогу сюда. Она вошла в художественно обставленную кухню с мраморной плиткой и рабочими поверхностями из гранита. Она представила себе ресторан в Сент-Эвлали, который Майлз забронировал, не думая о ценах. Он должен был растолковать Патрику значение мишленовских звезд, поскольку они там, в Вайоминге, не имели понятия, что это такое. В этот момент Патрик обернулся и увидел, что она наблюдает за ним. У него были очень ясные, наполненные светом голубые глаза, которые она всегда находила потрясающими. Она попыталась улыбнуться, но он не ответил улыбкой в ответ. Наверное, подумал, что она за ним шпионит. А теперь, этим утром, если он повернет голову, то снова увидит ее наблюдающей за ним, как она наблюдала прошлой ночью. Она быстро вышла на свет. — Доброе утро, — сказала она оживленно, занимая стул напротив него. — Привет, Антония, — спокойно ответил он. С этого момента, решила она, все будет по-другому. Я действительно постараюсь. Она смотрела, как он намазывает булочку густым горным медом. На нем были пыльные джинсы и застиранная футболка цвета морской волны. Голубоватые тени под глазами придавали ему слегка утомленный вид. Она взяла из корзины булочку. — Майлз все еще спит, — сказала она. Он медленно кивнул. Прекрасно, подумала Антония, в точку. Десять из десяти за признание очевидного. И за то, чтобы заставить его чувствовать себя третьим лишним. Она попробовала снова. Спросила его, что он думает о вчерашнем посещении ресторана. — Отлично, но… мне кажется… Немного перебрали. — О да! Я была готова ехать домой за час до того, как мы собрались уезжать. Он снова кивнул. — Я все проспала, — сказала Моджи, наливая Антонии кружку кофе и передавая ей. — Я знаю, — сказал Патрик с улыбкой. У него была приятная улыбка. Антонии хотелось бы видеть ее как можно чаще. Солнце становилось жарче. Патрик поднялся из-за стола и опустил тент. — Патрик, — сказала Моджи с полным ртом. — Майлз говорит, что ты не пьешь, но он ошибается. Ты пьешь. Я видела. Он усмехнулся. — Майлз имел в виду, что я не пью алкоголь. — А! — сказала Моджи. Антония удивилась этому. Она набралась смелости и спросила: — А почему? Вы не любите спиртное? Он покачал головой. Потом просто сказал: — Мой отец был алкоголиком. Это меня сдерживает. Она моргнула. — Что такое алкоголик? — спросила Моджи. — Тот, кто пьет слишком много и не может остановиться, — ответил Патрик. Моджи посмотрела на него круглыми глазами. — Это, должно быть, тяжело, — отважилась Антония. Он подумал несколько секунд, а потом тихо произнес: — Мой папа был хорошим. — Извините, — быстро сказала она. — Я не имела в виду… — Я знаю, — ответил он с легкой улыбкой. Они продолжали еду в неловком молчании. — Патрик, — снова начала Моджи. — Мммм? — Кто был твой лучший друг, когда тебе было восемь? — Много ребят, — ответил он не глядя. — Но у тебя разве не было лучшего друга? — Нет. Моджи обдумала это. Потом повернулась к Антонии. — А кто был твой? Это поймало ее врасплох. — У меня… что-то вроде воображаемого друга, — сказала она и поймала удивленный взгляд Патрика. — Кто? — удивилась Моджи. — Что — кто? — переспросила Антония. — Кто был твой воображаемый друг? — Ох… — она смутилась, — я не могу вспомнить. — Спорим, можешь, — настаивала Моджи. — Ты просто не хочешь говорить. Антония налила себе еще кофе. Она спрашивала себя, догадался ли Патрик, кто был ее воображаемый друг? Возможно. Майлз всегда дразнил ее Кассием. Ужас, подумала она. Теперь он подумает, что я не только надменная, но и сумасшедшая. Вдруг ей захотелось оказаться где угодно, только не на этой террасе рядом с ним. Она хотела побыть одна, подальше от Майлза и Патрика и от всех этих чертовых дел. Из гостиной донесся звук, как будто кто-то наткнулся на лампу, а следом дикая ругань. Вошел Майлз, зевая и потирая локоть. Он бросился в шезлонг, потянулся и еще раз зевнул. — Моджи-Поджи, спаси мне жизнь! Кофе без молока, тонну сахара… Ах, ты — ангел! Моджи покраснела. — Знаешь, — сказал Майлз, — я все еще так пьян, что не могу смотреть прямо! Похмелье будет адом, когда оно наконец наступит. Он схватил Антонию за запястье и посадил рядом с собой. Она сказала ему, чтобы он отпустил ее, у нее много дел. — Что за дела у тебя могут быть в пол-одиннадцатого утра в воскресенье? Она придумала на ходу, что ей надо в Серс. Он закатил глаза. — Знаешь, Пэдди, иногда чертовски скучно бывать в обществе с Девственницей Весталкой! — Мое имя, — сказала она, — Антония. Или Тони. Постарайся пользоваться либо тем, либо другим. Сейчас и всегда. — А мое имя — Имоджин! — сказала Моджи, собравшись с духом.