Это была жаркая ночь, и они занимались любовью ничем не прикрывшись; его тело было цвета полированной бронзы. Ей был знаком каждый его шрам: форма, каков он на ощупь, его происхождение. Однажды, ради забавы, она представила его шрамы как карту: Парфянское царство, Британия, Сирия, Анатолия. След на правом запястье отмечал перелом, так плохо сросшийся. Маленькие рубцы на нижних ребрах — след от падения с частокола. Еще там был глубокий морщинистый рубец от сирийского меча, начинавшийся у бедренной кости и длившийся до соска. И наконец, длинный, все еще устрашающего вида след от копья на внутренней стороне бедра. Она в шутку сравнивала его со шрамом на бедре Одиссея, который тот искусно замаскировал, когда пытался проникнуть в Трою. — Нет, вы подумайте, но куда же смотрела Елена? — спрашивала она с напускным негодованием. — Говорят, что она обмывала его ноги. О боги! Не исследовав бедра! Но тогда, могу себе представить, что за мужчина был Одиссей. Терпеть, когда тебе моет ноги женщина, зная, что она может сделать! Это вызывало у него смех. Он много смеялся, когда был с ней. Она делала его счастливым. А он делал счастливой ее. Почему все не могло быть просто? И вот теперь она здесь, чтобы нанести ему самую глубокую рану из всех. Глубокую рану через всю душу, которая никогда не заживет. Она знала, каково ему будет, ведь и с ней будет то же самое. Когда она старалась представить, чем станет ее жизнь без него, она не могла сделать этого. Годы будут тянуться, невыразительные и пустые. Но она представляла, что будет с ним. Завтра утром он отправится долгой, трудной дорогой в Галлию, не понимая, почему она разорвала отношения. Он никогда этого не поймет. Поскольку она никогда не сможет сказать ему правду. Это было единственное, за что она действительно цеплялась. Расскажи она ему — и он попытается остановить ее и погубит себя. Возможно, боги проведут его благополучно через самое худшее. Не лучше ли ей обратиться к ним со специальной просьбой? Станут ли они слушать ее? Она не знала, что делать. Она давно уже замечала, что надо быть осторожной, выпрашивая что-то у богов, поскольку те иногда предоставляют нечто совершенно противоположное, чтобы доставить себе удовольствие. Она не знала, думает он так же или нет, и верит ли он в богов вообще. Эту его сторону она понимала с трудом. Когда она спрашивала об этом, он с улыбкой отвечал: — Я верю в то, что они существуют, чтобы делать нас своими игрушками. Хотя я часто удивляюсь, о чем они беспокоятся. Как будто мы можем оказать им сопротивление! Но бывали и другие времена, когда она чувствовала в нем истинную веру, погребенную глубоко под его рационализмом и остроумием. Она надеялась, что была права насчет этого. Это ему пригодится. Она нежно провела по шраму-полумесяцу на его плече, который появился месяц назад. Знала ли уже тогда какая-то ее часть, что все придет к этому? Может быть, поэтому она оставила на нем знак богини? Чтобы быть уверенной в том, что Кибела присмотрит за ним, когда она, Тацита, не сможет? Или же это просто способ облегчить себе то, что она задумала? Ее пальцы задержались на выступающем красном полумесяце. Она не должна плакать. Пока еще нет. Потом времени будет достаточно — вся жизнь. Не открывая глаз, он задержал ее руку в своей. — Не нравится тебе, когда я его трогаю, — сказала она. Все еще с закрытыми глазами он улыбнулся и покачал головой. — Наоборот, нравится. Но сейчас я слишком ленив, чтобы сделать с этим что-нибудь. Она устроилась напротив него, слушая, как стучит его сердце. Он медленно провел рукой по ее волосам, нежно разглаживая каждую прядь от корней до кончиков и давая прядям упасть на ее обнаженную спину. — Гай! — Ммм… Она смешалась. Нет. Она не готова еще это сделать. Немного позже. — Почему ты выбрал для наших встреч это место? — Что? — Склеп. Почему склеп? Она почувствовала, как его грудь сотрясается от смеха. — Не знаю. Может быть, мне явилась связь между любовью и смертью. Поэты любят подобные вещи. Он издевался, но она знала, что в душе, вероятно, он серьезен. Он часто высмеивал то, к чему относился серьезно. Иногда ей казалось, что лишь в стихах он позволяет себе открывать свои истинные чувства. Так она ему и сказала. Он поднял голову взглянуть на нее, внезапно помрачнев. — И тебе. Я открываю свои чувства тебе. Ей было невыносимо встречаться с ним взглядом. Она быстро встала, схватила с плиты тунику и торопливо натянула ее. Затем дрожащими пальцами завязала свой пояс небрежным узлом. Подойдя к порогу, она остановилась, глядя на улицу. Было время новолуния, и мраморные надгробия вдоль Аппиевой дороги ловили лишь слабый отблеск звезд. «Альбия мудро поступила, принеся дополнительные лампы, — подумала она механически. — Они нам пригодятся на обратном пути». Обратный путь… Мысль об этом была как холодный камень в ее животе. Кассий уловил ее настроение, он всегда улавливал его. Она слышала, как он надевает тунику и подходит к ней сзади. Он положил руки ей на плечи и потерся подбородком о ее макушку. — Я вернусь через три месяца, — сказал он. Она повернулась в его руках и прижалась лицом к широкой груди, чтобы сдержать рыдания. Его кожа слегка пахла вином — от осадка на дне, который он использовал, смешивая с чернилами. Кончики пальцев на его левой руке всегда были испачканы фиолетовым и слабо пахли виноградом. Она крепко-крепко закрыла глаза и позволила ему укачивать себя, как ребенка. «Несколько слов, сказанных мною, — думала она, — и все это останется в воспоминаниях. Всего лишь несколько слов… Я этого не вынесу». Она отступила на шаг, подняла голову и сказала: — Я выхожу замуж за Луция Корнелия Вера. Она наблюдала, как меняется его лицо и думала: теперь мы никогда не вернемся к тому, что было. К тому, до этого мгновения. Отныне все позади. Отныне и навсегда. — Нет, — сказал он спокойно. Это прозвучало сухо, как будто он перепутал себя с кем-то еще, и другая Тацита собирается замуж за Луция Корнелия Вера. Не она, не его Тацита. — Да, — возразила она, — все уже устроено. Его взгляд скользил по ее лицу, пытаясь осознать сказанное. Она видела, как потемнели его серые глаза, а чернота зрачков расширилась, как пятно крови, окрашивающее бинты. Ей стало холодно. Ее зубы стучали. — Луций Корнелий Вер, — повторила она. — Адвокат. — Нет. — Все устроено. Церемония помолвки состоялась вчера. Свадьба будет на следующей неделе. Его лицо побледнело от шока. Руки опустились. — Я не… — начал он, потом прервался. Медленно покачал головой. — Две недели назад ты обещала ждать меня. Что изменилось? — Свадьба на следующей неделе, — неуверенно повторила она. Ее отец был в восторге, когда она так быстро согласилась на брак. Удивлен, но обрадован. Так сильно, что упустил из виду тот факт, что она сама это предложила. Да и зачем ему думать о ее мотивах, если она выйдет замуж за одного из рода Корнелиев! — Тацита, но почему? Этот глубокий, глубокий холод в ее костях. Если бы она только могла избавиться от этого холода. Она сказала: — Мой отец начал подозревать, что у меня есть любовник. Он взял ее за плечи. — Посмотри на меня. Нет, посмотри… Ты лжешь! — Нет. — Да. Ты избегаешь моего взгляда. Он был прав. Ее отец ни о чем не догадывался. Но мог бы. И очень скоро, если бы она не предприняла решительных действий. — Я делаю это, чтобы сохранить тебе жизнь, — сказала она. Это была правда, если бы ее отец и братья узнали, что у нее есть любовник, они бы убили его. А может быть, и ее тоже. Он не мог ей поверить. — Ты испугана. Да? Ты боишься, потому что я уезжаю… — Я боюсь за тебя. Он прошел через склеп, потом вернулся. — Поехали со мной в Галлию.