Поднимаясь по лестнице в двадцать пятую квартиру, Паша чувствовал странный трепет предвосхищения – так бывало, когда ребенком ожидал подарков от Дедушки Мороза под еще пахнущей лесной жизнью елкой. Тем временем в подъезде пахло не елочкой, а борщом и жареной картошкой – вот он, русский дух. – Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, – проговорил Павел сам себе избитую вещь, вставив ключ в дверной замок. «Интересно, – подумал молодой человек, – я столько убивался о прежних своих отношениях, а стоит потерять из виду Кристину, так эта моя потеря кажется совсем невосполнимой. Хотя мы всего-навсего соседи. Были», – закончил внутренний монолог парень. Дверь отворилась, и он вошел в квартиру. Как ни странно, он был рад возвращению домой. Оно и понятно – это куда лучше, чем смотреть на аппетитных и заботливых медсестричек, которые тебе никогда не достанутся, или видеть, как сбивают человека на дороге, а время растягивается, будто жвачка. Даже какашка Бендера, на которую он чуть не наступил, не испортила ему настроения. – Дом, милый дом. Вот и объяснение моему радостному возбуждению, – сказал он, попытавшись включить свет в коридоре. Но не тут-то было. – Можешь не стараться, лампочка сдохла. Здравствуй, – сказала ему Вика, собиравшаяся, как видно, готовить на «Мечте» свою вонючую рыбу. – А, Вика, здравствуйте. – Где ж ты был? – Ой, не спрашивайте. Болел, – ответил Паша, стараясь поскорее уйти от разговора и просочиться к себе в комнату. По-прежнему находясь в приподнятом настроении, он зашагал к вожделенному жилищу. Павел уже видел, как вскоре приведет его в соответствие со своими вкусовыми пристрастиями: на стене появится плакат с молодыми ребятами из «Black Sabbath» – разумеется, в оригинальном составе, где на вокале старина Оззи Осборн; Алину он попросит нарисовать ему какой-нибудь рисунок, а обои он возьмет и переклеит… И больше никакой бабьей фигни по типу халатиков на гвоздике, косметичек и целой стайки самых разных шампуней для одних и тех же волос. Но что это, музыка? Неужели, пока его не было, Алевтина Эдуардовна поселила кого-то в его комнату?! Не зная, что думать, Паша открыл дверь и обомлел, когда увидел за ней Кристину. – Сюрприз! – сказала она первой. – Еще какой. Ты как здесь? – А я вернулась. Приехала и смотрю, а тебя нет. Только пустые банки из-под «яги». Звонить тебе не стала, да и не могла, потому что номер твой, естественно, удалила. – А дальше? – Дальше спросила у ребят, где ты вообще, а они говорят, что не знают и что вообще ты взялся бухать и ушел куда-то. А где ты был, кстати? – В больнице. Перепил, – вымолвил Павел, вспоминая, как бывший алкоголического вида сосед говорил, что это место заставляет возвращаться обратно. – Я скучал по тебе. Прости, что обидел. Ты была права во всем. – Ну, не во всем… – помялась Кристина. – Так и будешь стоять? Садись. – Ща… – ответил Павел и, не раздумывая, взял да обнял свою соседку. Несколько секунд она недоверчиво сопротивлялась, а потом оставила попытки и потянулась навстречу. – Эй, ты чего? Хотя знаешь, мне приятно. Я уже забыла, каково это. – Вот и здорово, а теперь можно и посидеть. Удивительная неделя была, ей-богу! – Когда ж тебя накрыло-то? – В воскресенье. Нажрался только так. – Из-за меня? – Да, и из-за того, что сам себе был противен. – Чайку? – предложила Кристина. – А то! – Паша улыбнулся. – Классно, что ты вернулась. Хоть покушать можно себе приготовить теперь нормально. – И не говори. Вот, значит, для чего я тебе нужна, – ответила Кристина, после чего оба рассмеялись. 2 Чайник вскипел быстро. – Знаешь, мне всегда трудно говорить на какие-нибудь личные темы. Будто бы несмелый девственник, но я правда рад, что ты вернулась. – Спасибо, а то я не заметила, – подмигнула девушка, довольно улыбнувшись. – М-да. Ну так вот. Я, когда поднимался домой сегодня, чувствовал так… офигенно, что ли. Думал, это от радости, что я дома, а теперь знаю, это потому что ты тут. – Ты прям как вдохновенный поэт. – Видела бы ты меня в воскресенье… Тогда бы сказала, что я одинокий спившийся поэт. – Он кисло улыбнулся. – Понимаешь, мне было стыдно за ту боль, что я тебе причинил. А позвонить извиниться духу не хватило. – Паша рассмеялся. – Ты чего? – спросила Кристина, подумав, что он ржет над ней и вся его пафосная речь – это очередной прикол. – Да просто вспомнил, как мы начали ругаться и ты назвала меня шизофреником. Иной раз я и правда думаю, что мне пора бы к психологу. Помнишь, ты меня отправляла? – Было дело. А чего не сходишь, дело-то хорошее? – Предвзято я к ним отношусь, понимаешь ли. Я ведь сам учился на психолога пару лет и… – И? – И потом бросил. – Потому что понял, что это не твое? – предположила собеседница, поправив сережку. – Скорее понял, что правда никому особо не нужна. Помолчали. – В общем, болтовня про подсознание и проникновение в чужие извилины не для меня, – продолжил Павел. – Да и психиатры те еще ребята. Нет, я за них рад, что они врачи и лечат людей, берегут их мозгушки от галлюцинаций и все такое, но ведь то, что видят больные люди, в их восприятии так же реально, как мы с тобой друг для друга. Все эти симптомы, синдромы и надежда на то, что мифическая универсальная таблетка исправит ситуацию… – То есть психов можно даже и не пытаться вылечить, так, что ли? – Я не так сказал. И с каждым годом дела в медицине идут все лучше, но ведь, посмотри, прогресс науки не означает автоматического улучшения нашей с тобой жизни. Конечно, можно говорить, что мы сами куем свое счастье, – это да, но также верно и что мы те, кто мы есть. И поэтому, как ни старайся, я не куплю себе яхту, а у тебя… не отрастет твоя нога. – Что есть, то есть, – кивнула Кристи и посмотрела в окно, уставившееся в освещенное светом фонаря фиолетовое небо. Снежные хлопья сыпали гроздями. Одни прилипали к поверхности, пока вторые падали дальше. Третьи напоминали прохожих, заглядывающих с любопытством в стекло, за которым скрывалась чужая жизнь. Молодые люди продолжили разговор: – И все эти открытия, изобретения, факты и объяснения… неужели их достаточно, чтобы понять мир? Даже самый чуткий, гениальный ученый способен совершить ошибку. Потому что и он тоже – человек. Если наука будет считаться за истину в последней инстанции, то это неизбежно скажется на всех нас. На искусстве, на религии.. – Но также можно сказать, что популяризация религии ни к чему хорошему не приведет. – Котреарх перил? – Не совсем… Если включить НТВ, то можно с радостью узнать, где открылась очередная секта и на каком кладбище какие подростки-сатанисты насаживают кисок на крест. – Правильно. И поэтому искусство, наука и религия должны идти рука об руку в изучении происходящего. Чтобы понять мир, недостаточно изучать человека, природу или технику. Нужно изучать жизнь. Вот чего никак нельзя упускать. – Проблема в том, что она так же неуловима, как бозоны Хиггса, – дополнила мысль соседа Кристина, расстилая себе постель. Наблюдая за ней, Павел нашел, что есть очарование в том, как ловко она прыгает на одной ножке. – Однако это все, что у нас есть. И говорим сейчас с тобой об этом, а не о чем-то другом. Почему мы? Почему здесь? – спросил он подругу, разглаживая ей непослушный уголок простыни. – Да ты, оказывается, философ! – Ага, экстра-класса, – засмеялся Паша. – Я просто узкий специалист. Когда оба улеглись каждый на своем месте, он выключил свет. Комнатка погрузилась в приятный полумрак, разбавленный ромбовидными отблесками света на стенах. 3 Им не спалось и хотелось общаться. – А почему вы расстались? – через какое-то время спросила Кристина.