– Я слушаю, слушаю, – сказала она так нежно, что он ощутил себя самым счастливым на свете. После небольшой паузы он закончил: – А я опять один. И только пустота везде и тишина, от которой звенит в ушах. И такой испуг меня взял, такой, словно я навсегда тут останусь один. Как попал сюда – не знаю, а выбраться нет возможности. И эта вечная звенящая тишина, от которой бегут мурашки. Вот после такого я и проснулся. Глупо очень и по-детски, знаю. Поэтому и не хотел тебе говорить. А сколько ваще времени? – А тебе есть до него дело? И ваще — передразнила его соседка, – можно… я лягу с тобой рядом? Вот так поворот! – Эм… Конечно, если ты хочешь. Но почему? – Неужели тебе всегда нужны объяснения? А просто принять мое желание как оно есть можешь? – Конечно! – вдруг расслабился Павел и, подвинувшись, отвернул одеяло за краешек, так, чтобы подруга смогла прилечь к нему. – Ложись так, чтобы обоим было удобно, – сказал он с теплотой в голосе и ощущая приятное возбуждение во всем теле. И когда она легла к нему лицом, он автоматически, без всякой неловкости обнял ее за талию. После чего она потянулась за его рукой, и он тут же решил ее отдернуть. – Не-не, наоборот, обними меня покрепче, – попросила она, вернув его лапищу на место. Обнявшись, они уснули, словно беззаботные и счастливые дети. А истинный кайф для обоих был в том, что в эту ночь они были одним целым, даже без секса – не то чтобы не хотелось, было и так хорошо. Глава 11 Ища существованья смысыл Внутри себя любовь ища Пойми что счастье ведь не завтра А ща Порошок от violator 1 – Давай потанцуем. – Паша сделал руками приглашающий жест. Кристина посмотрела на него, почувствовав себя бревном. Он что, издевается? – С кем? – А ты видишь тут еще кого-то третьего? Разве что Арсении, – вспомнил он тараканов, живущих на кухне, – но они не в счет. – Как это будет выглядеть? Смеешься? – сомневалась девушка. – Ну ты и трусиха. Все будет выглядеть очень хорошо, отвечаю. Греби давай сюда уже, – улыбнулся он так открыто и по-доброму, что она не смогла устоять. – Вспомни, как мы играли в боулинг. – Уговорил. 2 – Кем же ты работаешь? – О, вряд ли можно это назвать подобным образом. – Почему? – Скорее дорабатываю. – Из-за..? – Да, из-за всего этого. И из-за ноги, и из-за развода. Поняв, что если развивать разговор в подобном направлении, то он разовьется в ярмарку соплей и преувеличенных страданий, с которыми она пока не готова была справиться, Паша спросил Кристину: – Ладно, давай это опустим. Ну а в школе ты какой была? Кристина рассмеялась. – Вот уж не думала, что бывают такие простые вопросы. А то все спрашивают, что у меня с ногой, и начинают жалеть. Какой я была в школе? Обычной нормальной девочкой. Здоровой. Хотя чего я тебе не договариваю? – В смысле? – Я была ботаничкой. Вернее, я ей стала. Потому что «Кристина, тебе надо учиться». И чтобы дочка «не позорила семью», она грызла гранит науки. – Не повезло с родителями? – Что ты! В целом мне нравилось делить с ними жизнь. Но после некоторых вещей уже не будешь прежней… Стоило мне принести дневник с четверкой или, не дай бог, тройкой, как папа устраивал «разговор». Говорил он со мной в таких случаях с помощью ремня. И, как правило, не слушал моих объяснений. А, вот еще что часто было: прихожу домой, а они сидят на кухне обсуждают, какая я плохая и вся такая непокладистая. Угукают, пыкают, мыкают. Переговоры. А потом я захожу на кухню. «Привет, мам, привет, пап», все дела. И они сразу радужно так улыбаются, как ни в чем ни бывало. – Солнышко… – Короче, школу я закончила с золотой медалью. По иронии, в выпускном классе мне пятерки ставили автоматом… – Ясное дело. – Паша представил, как девочка, из которой родители постарались вылепить образцово-показательное продолжение себя, с одной стороны, грызет гранит науки, а с другой – становится для одних – заучкой, а для других – показателем их великолепного учительского мастерства. – …Ведь «Кристиночка у нас идет на золотую медаль». Как-то все проглядели, что в конце концов я опустилась на уровень своих одноклассников и тусовалась с ними одно время где ни попадя. – И как? – Знаешь, пошло на пользу. В какой-то момент я поняла, что с этими ушлепками мне надежнее, чем дома. К тому же среди них были очень неплохие ребята. И все-таки выбралась я из всего этого благодаря спорту, уже когда пошла в институт, – бег, футбол, туризм с друзьями. Все, что дает свободу от родителей, которых не выбирают. Помню, как папа мне разок ляпнул, типа: «Доча, ты не кипишуй. Делай все как мы говорим, и все будет хорошо». – А сейчас он где? – На бороде. – То есть? – Когда ему стукнуло сорок два, он пошел гулять по бабам, да так и не вернулся. – Видимо, понял, что полжизни прожито, а дальше его ждут не дождутся старость, болезнь и смерть, вот и побежал развлекаться, чтобы любовь в голову ударила. – Наверное. Я по нему не скучаю. А все-таки хочется думать, что он хороший. Очухается, найдет меня, приедет и извинится за все. Молодые люди шли по дорожке вдоль пруда, и тут Павел заметил, как одна бабка с недоверием зыркнула на инакость Кристины. «Откуда же берутся такие существа? Вернее, как старушки такими становятся?» – подумал он и, чтобы, не дай бог, Кристина не заметила бабкиной неприязни, заполнил едва возникшую паузу. – Ну, у тебя хоть голова не пустая, а я вообще много времени провел в сомнительных компаниях, понимаешь ли… А после школы поступила в институт, говоришь. Пошла в юристы? – Ха-ха, не, ты что? Наверное, это судьба, что свою дальнейшую жизнь я связала с дебетами и кредитами. – Цифры засели в голову после воспитательных мер папаши? – Типа того. Привыкла, наверное, преодолевать трудности. – Не жалеешь, что стала бухгалтером? – Уже не знаю. Меня мало кто об этом спрашивает. Ну а ты что о себе расскажешь… жареного? – Ха-ха. Ну-у, даже не знаю. Я заучкой не был и не знаю, какой ценой медалисты достигают пятерок. Так, шарился то там, то сям и не представляю из себя ничего особенного.