– Спасибо, – ответила она сглотнув и пошла дальше. Гамлета волновал вопрос «быть или не быть», а ее волновал вопрос куда попроще. И сводился он в общем-то к великому и могучему русскому: – Что за херня?! Но ответа на этот вопрос как не было, так и нет. Оставалось идти дальше. Вывеска столовой «Вилка и ложка» странным образом преобразилась в жернова, огонь и вилы. По законам нормального мира, по знакомой ей логике вещей, столовая уже должна быть закрыта, но то, что она увидела в окнах заведения, проходя мимо, не поддавалось никакому описанию. Существа, находящиеся по ту сторону оконного стекла, трапезничали. Некоторые из них были людьми. Каких-то она даже смутно припоминала, других видела впервые. Все они ели сырое мясо, неприлично себя вели, хохотали и были полностью или почти полностью обнажены. В ту секунду, когда она постаралась на негнущихся уже ногах ускорить шаг и пройти мимо, все посетители этой ранее обычной столовой одарили ее своим вниманием. Их знакомые лица обросли шерстью, из пасти торчали клыки. Одна из девушек (чертей?) вульгарно встала на стол и положила свое копытце на плечо черту, подозрительно напоминающего хозяйке… – Моего мужа… С каким-то детским интересом, как ребенок впервые подглядывает, как моется девушка, и притом боится, что его застукают, она замерла и стала смотреть дальше, не в силах сделать шаг. Мужчина – женщина отказывалась всерьез думать, что это ее муж, ведь все это бред – улыбнулся и начал облизывать копыто своей обольстительницы, а дальше… Дальше Вика – а вернее то, что от нее осталось – воткнула вилку в ногу водителю хозяйки. – Алевтина Эдуардовна, хотите кусочек? У нас для вас есть здесь место, не стесняйтесь, садитесь рядом. Вашу прислугу вы же кормите. А я чем хуже? Давайте, может, я вас покормлю. Нельзя же жить в долг – все равно найдут и взыщут. – Нет, я не верю в вас. Вика была хорошей. Это я плохая. С ней произошла случайность… – шептала Алевтина Эдуардовна еле слышно, но понимала, что они-то все слышат. – Случайность?! – вскинулись черти, прервавшись от блуда, еды и веселья. Похотливая «женщина» на столе перестала отвечать на ласки «мужчины» с таким видом, будто хозяйка обломала ей весь кайф. – Ах… Простите. Я всегда понимала, что случайностей не бывает, но искала себе оправдание. Алевтина Эдуардовна не успела понять, как это произошло, но в следующую секунду интересная публика, состоящая в основном из чертей и умерших, исчезла в темноте, а вывеска столовой приобрела обычный вид. – Но это не означает, что вас там нет. Просто вы от меня отстали, – сорвалось у нее с губ. Пять минут спустя – хотя вряд ли в эту ночь время существовало в его привычном понимании – Алевтина Эдуардовна прошла под арку дома на Вознесенском. Вроде бы все стало на свои места. 3 Охранник, увидев хозяйку в монитор единственной камеры, которую удалось отстоять, открыл ей калитку, щелкнув на кнопочку пульта охраны. Затем он, немного волнуясь, но решительно встал и открыл ей дверь. Она поздоровалась с ним холодно, но не ощутила от него ни испуга, ни уважения. Все ясно. Она была жертвой. Первым, что ей захотелось сделать, увидев охранника, – это плюнуть ему в рожу. Но в следующую секунду в ее горле пересохло, а голову пронзила яркая вспышка. Несколько секунд спустя он уронит на пол кружку с кофе. А потом они будут говорить… о чем? О «рейдерском захвате» и «обязательствах». Да, вроде это ей снилось некоторое время назад. Об этом кошмаре она пыталась рассказать дочери. Только это не банальный кошмар, а самая настоящая реальность. Выходит, она была не жертвой, а овечкой, которая сама притопала на заклание. – Я все знаю, – сказала она охраннику, отчего он словно проснулся и неловким движением руки смахнул кружку на пол. – Чашка кофе располагает пообщаться, не так ли? – передразнила она мужика. – Дело не только в тебе и жильцах. Это конец. Сегодня произошел наезд. Смена власти. Рейдерский захват. Гуляй, Вася. – После каждой фразы он нервно моргал и махал руками, будто голубь крыльями. – Понимаю. И сейчас самый лучший момент всех распустить и расстаться на хорошей ноте. – Но обязательства… – Тянут на дно… Внезапно охраннику стало жалко эту женщину. Он почувствовал себя одновременно и заложником ситуации, и соучастником преступления. Ни с того ни с сего он обнял ее за плечо и повел за собой. – Пойдем к ним. Ребята ждут. Это единственный подъезд, где люди не стали обрубать свет. И они пошли. Шаг. Еще один. И еще. «Господи, если мне так тяжело идти на своих двух, то каково же Кристине?» – успела подумать хозяйка, прежде чем войти в подъезд. «А вот и знакомая лестница. Шаг. Еще один. И еще. В какой-то момент я споткнусь, а потом увижу Кристину». Поднявшись на первые десять ступеней, она вдруг подумала, что ей это все привиделось. Например, от усталости – с кем не бывает. И ничего страшного не произойдет. Но это был самообман, потому что ночной кошмар уже начал сбываться. Она чувствовала, что соприкасалась с чем-то, находящимся за гранью воли, сознания и любого произвола. И несмотря на то, что ничего еще не предвещало беды, «глюки» ушли, а головная боль перестала беспокоить, Алевтина Эдуардовна предчувствовала, что развязка близка. Путь в квартиру казался ей восхождением на Голгофу. Сделав очередной шаг на ступень вверх – «Боже, как тяжело, это старость», – дама провалилась каблуком в ямку разбитой ступеньки. Чуть не подвернув ногу, но удержавшись, Алевтина Эдуардовна в ужасе заметила, как столкнулась с Кристиной и… …сказала то, что не хотела, но должна была сказать: – Я, конечно, понимаю, что вам тяжело, но нельзя ли меня пропустить? …Сон продолжает сбываться. – Понимаете?! Судя по вашим словам, инвалид вы, а не я! – восклицает Кристина. Нехотя присутствуя при этой сцене, охранник, полминуты назад испытывающий жалость к женщине, которая дала ему работу, в очередной раз ощутил к ней ненависть. «Моя бы воля, мочканул бы тебя сам», – подумал он. – Проходи, пожалуйста, не обижайся на нее, – говорит мужчина девушке и предлагает помочь спуститься, но та гордо вырывается и прыгает вниз, как ей удобно. Алевтина Эдуардовна, наблюдая за этим спуском, ошарашенно припоминает, что будет дальше. Перед глазами мелькают острой вспышкой образы ближайшего будущего: «Мы поднимемся, откроем дверь, и я увижу полиэтилен и пакеты, расстеленные повсюду». …Вот как формируется реальность. «Затем я обращусь за помощью к охраннику, и он меня вырубит». Но сейчас не это было важно. Алевтина Эдуардовна позволила себе остановиться («Как будто я решаю») и, опешив, заметила, сколько боли и негодования отразилось на лице девушки, которую она нехотя обидела. Не в первый раз за сегодня, но, пожалуй, впервые по-человечески ощутила собственную ничтожность и беспомощность. Вот что, оказывается, быть виноватой. В один миг она вдруг ощутила всю ненависть к себе и поняла, за что ее ненавидят другие. На глазах этой сухой женщины вдруг выступили слезы, и она захотела обнять всех и каждого в треклятой двадцать пятой квартире. Оставались секунды до того, как Кристина спустится и выйдет во двор. Секунды, чтобы принести извинения. Женщина собрала последние силы, чтобы… но ничего не произошло. Незримая пленка из обрывков затянувшегося кошмара, сохранившихся в памяти женщины, обретала материальное, реальное воплощение. Алевтина Эдуардовна хотела остановиться, но ноги несли ее впереди себя. То, что должно быть сказано, произнесено, а благородство и прочие поэтические вольности не допускаются, потому что это не твой сценарий. Кристина выскочила на улицу, и когда за ней хлопнула дверь, Алевтина Эдуардовна нашла внутри себя что-то тягостное и гнетущее, то, что намекало ей: раскаяние пришло слишком поздно, и примирения уже не произойдет. Что-то подталкивало, помимо воли, невидимая сила говорила: «Ты такая, какая есть, вот и доигрывай свою роль, сучка». Шаг. Еще один. И еще. Во всем происходящем было что-то неисправимо ужасное, но она была… довольна. Бешено колотилось сердце, лоб покрылся мелкими капельками пота, которые было не скрыть от охранника (кстати, он едва заметно улыбнулся или ей это кажется?). «Впрочем, а ну эти мысли к лешему. Я променяю испуг на принятие, и посмотрим, что ждет меня за этой дверью», – подумала про себя хозяйка, отчего стало легко как никогда, и женщина поняла, что все идет правильно, а потом вновь похолодела, чтобы поддержать многолетний имидж. Все внутри нее трепетало. Не от страха, а от предвкушения чего-то большего и от грусти по этому миру. Хуже всего было понимание того, что она стала заложницей собственных нравов и мнений. Всю свою жизнь она была послушным винтиком той системы, которая в один миг была готова обрушиться против нее. За секунду до того, как открыть злополучную дверь, – «почему злополучную и как научиться любить то, что тебе светит?» – Алевтина Эдуардовна вспомнила ссору, произошедшую между ней и дочерью по дороге на учебу, и мысленно отправила Ане тысячу извинений. Ощущая себя марионеткой в руках Бога, она подумала, что, если за дверью все сбудется, то ее грехи – это и не грехи вовсе, а смерть послужит ей избавлением. Ключ в замке повернулся, дверь распахнулась, и точка невозврата была пройдена. – Ой, это вы? Заходите, мы вас так ждали! – взвизгнул Павел с улыбкой. Последним, что она увидела, были черные пятна полиэтилена, а затем охранник вырубил ее сильным ударом в затылок. Он надеялся, что она умрет сразу. 3 – Э не-ет, дорогая вы наша благодетельница. Так легко вы из наших гостей не уйдете, – говорил Павел с ядовитой ухмылкой. – Видите ли, в чем дело. Позвольте, я вам объясню. Есть такая штука, кредиты называется. Алевтина Эдуардовна извивалась как змея, но зрелище больше напоминало трепыхания перевязанной нитками докторской колбасы. Когда Павел склонился над ней, стало ясно, что отсюда она не выберется. Слева на стуле сидел охранник. Ей показалось, что он выглядит виноватым.