Помощи ждать неоткуда. Паша продолжил, склонившись над своей заложницей: – Кредиты бывают разные. Ну, ипотечный никому из здесь присутствующих не потянуть. Даже в складчину, как вы любите говорить. Так что я вам сказку расскажу про другой кредит – кредит доверия называется. Суть в чем – о человеке судят по его словам и делам. И когда одно противоречит другому… – крякнув, молодой человек сделал вид, что проверяет веревки на ее ногах, дернув их на себя, но хозяйке было понятно, что он просто любит смотреть, как ей становится больно. Ведь она в его власти. Глаза женщины наполнились слезами, она дернулась головой вверх, как жук, опрокинутый на спину. И – все. «Самое страшное – это ограничение свободы, – подумала она, ощутив, как саднят губы, издевательски замотанные скотчем. – Я для него чучело». – О, хорошо. – Окинув Алевтину Эдуардовну взглядом от ног до головы, как оценивает парень девушку, воспринимая ее как привлекательный сексуальный объект, он погладил женщину по бедру. – Бля, Паш! Это-то на хера?! – попытался воспрепятствовать облапону охранник. – Тебя забыл спросить! – огрызнулся защитник сирых и убогих и нехотя продолжил свою мысль: —…и когда одно противоречит другому, это настораживает, согласитесь. А тут, в нашем с вами случае, нет ни слов, ни дел. Одна только ненависть к больным людям и желание в очередной раз посмотреть сверху вниз на нас, бедненьких. – Ты-то чем лучше? – услышал Павел вопрос. Он не понял, кто это говорил. Сейчас это его не волновало. – Я чем лучше? Я просто лучше! У всего есть предел, преступив который надежда на благополучный исход – то же самое, что плевок против ветра – не только бессмысленна, но и вредна. – Но, может быть, и правда лучше остановиться? – снова зазвучал голос. – Питер – это, конечно, столица, но не настолько культурная. Опешивший охранник наблюдал, как сумасшедший квартирант отвечал на собственные реплики. В трусливой попытке прекратить издевательство он обратился к мстителю: – Ты же сам учил на всю Ивановскую, что пользы от поступка должно быть больше, чем вреда… – И это именно тот случай. – Молодой человек поднялся с колен и взял с кухонного стола заранее приготовленную крестовую отвертку. Не вилку, не нож, а именно – отвертку. Для глаз. На плите стояла огромная кастрюля с закипающей водой. Скоро будет супчик. Алевтина Эдуардовна замычала, уже не пытаясь плакать от бессилия. – Так вот, заканчивая о кредите доверия. Чтобы люди поверили, когда вы обманули их к себе доверие, нужно бегом делать пластическую операцию, менять документы и получать новые ФИО… И вот тогда, может быть, если вы никогда не столкнетесь вновь с прежними людьми – теми, кого обманывали и унижали, у вас появится шанс создать себе хорошую репутацию. Так сказать, с нуля. – Павел улыбнулся, питаясь страхом своей жертвы. Он чувствовал, что дом поможет ему завершить начатое. – Этим мы сейчас и займемся. Павлу было невдомек, что Алевтина Эдуардовна мычала молитву. Хищным движением руки он воткнул отвертку ей в глаз. Затем – так быстро, как мог – проткнул ей второй. Он не знал, умерла она уже или нет, но чувствовал, что ей было больно. И пока ей больно, можно поорудовать ножом. Она теперь не более чем мясо. Алевтине Эдуардовне было безумно больно. Судороги были ужасной силы. Но потом все пропало и на смену безумному страданию пришли небеса. Она вдруг почувствовала себя семилетней девочкой, с удивительной легкостью плывущей в небо, к облакам. Последним, что она помнила, было то, что полет был приятным. «Все это правда», – подумала она восхищенно и ощутила себя счастливой. 4 И пока в квартире дома на Вознесенском проспекте вершилось действо, торжественное в своей кощунственности, Кристина, справившись со слезами, в тихой и лживой, умершей вместе с Алевтиной Эдуардовной, надежде возвращалась домой. Парадоксальным образом Кристина понимала тем вечером, что душа ее стала чище, а она сама стала сильнее. И еще хотелось верить, что Алевтина Эдуардовна сейчас в мире, который, как думала девушка, лучше, чем этот. Одно она знала наверняка – с Пашей она не останется ни за какие коврижки. Он повел себя как хладнокровный убийца, которого она теперь при всем желании не смогла бы полюбить. Вдруг она со всей ясностью прочувствовала, что жизнь и смерть в реальности переплетены настолько, что все попытки отделить одно от другого бессмысленны. Ей вспомнился афоризм из ее школьных времен: «Пока ты жив – ее нет, когда она есть – тебя нет». Теперь, когда девушка давным-давно оставила школьную скамью, Кристина не находила в этом изречении ничего глубокого и гениального. Подумаешь, обычная констатация факта, призванная отрицать смерть, – живи легко, не думая о ней, потому что один хрен сдохнешь. Да, может быть, о смерти не стоит задумываться больше обычного и все мы сдохнем, но ведь вопрос-то в том, как прожить ту жизнь, которая тебе дана. После того, что произошло с ней, когда в ее жизни появился Павел, Кристина остро ощутила, что за этим материальным миром – миром ей знакомым, надоевшим и причинявшим боль, – есть другой. А еще за последнее время, на примере Павла, до Кристины дошло наконец, что психологически можно умереть задолго до того, как начнется умирание физическое. Вспоминая, как долго она не могла вернуться к полноценной жизни, почувствовать ее вкус после развода – однажды она узнала, что еще Фрейд указал, что конец отношений подобен отмиранию той части личности, которая была проникнута близким человеком, – девушка чувствовала, что переродилась. Удивительно, но теперь ей было легко, хотя еще полчаса назад она в ужасе плакала о том, кого полюбила. Приняв решение уйти от Паши по-настоящему, она, как феникс, возродилась из пепла. Теперь остается только сжечь мосты. Впрочем, Павел уже сделал это, убив аферистку. Только где гарантия, что эта самая аферистка стала заниматься этими делами сугубо для себя, а не ради обеспечения деньгами любимого ребенка? Теперь Паша был для нее не предметом обожания и не идолом, которому она внутренне поклонялась, – нет. Теперь она понимала, что он на самом деле похож на расписную матрешку. Раскрашенную столь ярко и утонченно, что кажется, будто она живая. Но на самом деле вся эта живость – нечто показное и фальшивое. Павел – это саркофаг, внутри которого труп. Труп того, кого она любила. Когда это было? Казалось, много веков назад. Каким он был тогда? Тогда он был живым. Теперь же все в очередной раз перевернулось вверх дном: физически он жив, но духовно, психологически – уже мертв. Но если Павел сродни древним мумиям, Кристине ближе была роль бабочки, которая вот-вот выскочит из кокона и полетит в мир. Девушка понимала, что остаться с Павлом означает погубить себя, подобно тому, как губит себя глупый светляк, отправляясь в огонь. Возможно, таким светлячком оказался Павел, охваченный огнем безумной идеи справедливости ради равенства и братства, которое принципиально недостижимо в любом обществе и при любом раскладе, поскольку все мы разные. И тут ее обдало теплой волной, взявшейся буквально из ниоткуда. Кристина не испугалась, но почему-то подумала, что беременна. Интуитивно. Если это так, то пускай. Возможно, Бог требует нашей к Нему любви, потому что Ему тоже одиноко. Что ж, она даст эту любовь своему сыну. Пусть даже он от Павла… Возвращающаяся домой в радостном волнении, девушка увидела, как мимо пронеслась карета, из которой высунулся Нос майора Ковалева. Будущей маме так никогда и не стало ясно, был ли это оживший персонаж Гоголя или какой-нибудь обман зрения из-за смешанных чувств и мыслей. Вскоре после этих событий проживающие добровольно унесли ноги из коммуналки, оставив новым постояльцам «подарок» в виде тела Клавдии Васильевны. – Очень умно жар загребать чужими руками… – Один из подвыпивших слушателей икнул и обратился к преподавателю. – Он же маньяк! Ментам его надо, на такое же растерзание, как по мне. – Эх, Михаил, вы невнимательно слушали, – покачал головой рассказчик. – Да и если пофантазировать, то нет гарантии, что ее не загребли бы в тюрьму за компанию. – Ну, может, – согласился выпускник. Примирительно воздев к небу руки, он икнул, и все рассмеялись. – Погодите вы ржать, – осек шумных друзей дотошный студент, старавшийся осмыслить услышанное. – А дальше-то что было, расскажите. – Так вы же сами лезете поперек батьки в пекло, коллеги… – с улыбкой ответил препод. – Чудесным образом их подъезд никто не трогал. Об Алевтине Эдуардовне с тех пор никто из жильцов так и не вспомнил. Павел ушел в армию, а Кристина стала жить вместе со своей подругой и сумела выносить и родить ребенка. Она любила свое дите, несмотря на пакости отца. Несколькими годами позже, когда на Украине разгорелась гражданская война, Кристина повстречала Александра, который, соответственно значению его имени, оказался этой женщине опорой и поддержкой. Хочется думать, что они счастливы, – закончил рассказчик, взглядом ища официанта, и посмотрел на часы, словно идеально вовремя завершил лекцию. Эпилог Преступление, не предвиденное кодексом законов, – нелегальное? Станислав Ежи Лец. «Непричесанные мысли» 1 – Что, и все? – возмутились молодые люди, отказываясь завершать встречу. – А разве этого мало? – спросил психолог, обрадовавшись новой волне их любопытства. – Но картинка-то не складывается. – Пить надо меньше. Студент выжидательно и даже грозно посмотрел на рассказчика… – Ну ладно… Будет вам эпилог. Верьте не верьте, а в ту ночь в дверь раздался звонок. Что думают наши люди в таких случаях? – Менты. Шухер. Вновь раздался здоровый студенческий смех. – Правильно. – А потом? – А потом было еще смешней, – сказал преподаватель с едва уловимой грустью в голосе, допив последний стакан. * * * Паша чувствовал себя мучеником, дарующим спасение людям, хотя отмучилась на самом деле хозяйка. Покушав супчика из своего заклятого врага и выжрав немалое количество водки, он ничуть не волновался о том, кто может звонить, стоя за дверью.