– Ничего, дочь. Не пугайся, пожалуйста. Просто мне сегодня не очень хорошо. Мама приболела, понимаешь? Доча понимала. Наверное, впервые после смерти бабушки она почувствовала, что смерть может быть внезапной, а может быть долгой и мучительной, но неизбежно – касается всех. – Ну просто сон мне был, Михалыч. Стоишь ты в красных труселях и манишь меня, манишь, – процитировал Антон как мог фразу из «Нашей Russia». Он высказался, и уже от одного этого полегчало. – Ой, пап, да ну тебя! – обиженно, но все-таки с облегчением фыркнула девушка. – Вот не будет у нас с тобой секса. – Дорогая, ты так жестока, – пошутил Антон, разрядив в очередной раз атмосферу. – А пойдем гулять? – Сдурела? Уже полдесятого, а у тебя завтра пары с утра. – Забей, сам же был студентом. – Схватила меня за язык, – ответил Антон своей девушке, и они вышли на улицу. Вечер был прекрасен. Для нее он был хорош сам по себе, а ему напоминал те вечера, в которые он ребенком катался на велосипеде в деревне у бабушки. Поболтали о том о сем. Затем Маша сказала: – А я-то уж думала, что ты меня разлюбил. Чувствовала, что что-то тебя мучает, и не знала что. – Я же говорил, что этого не произойдет, – ответил он ей и украдкой поцеловал, спрятавшись от кучки прохожих за ствол ясеня. – И все-таки я старше тебя и боюсь, что с нами будет, когда я буду старым… начну творить детские неожиданности… – Не спеши. Раз уж я не накатала заяву ментам, как тебе пророчил твой психолог, то и дальше буду рядом. – Ты меня любишь? – Люблю. – Это хорошо… А что будем делать, если у меня рак? – спросил Антон, вспомнив, как психолог «пророчил» ему не держать в себе чувства и работать над чреватым онкологией чувством вины. «Например, за то, что ты помог Игорю отправиться на тот свет. Или за то, что ты занимаешься любовью со своей дочкой втайне от своей супруги. Носит же земля…» — проснулся внутренний голос, вновь испортив Антону ставшее хорошим настроение. – Как что… Во-первых, рака у тебя не будет, а во-вторых, даже если он есть, то мы его вылечим. – Не поспоришь, – ответил Антон, приободрившись. Хотя он был далеко не стар, но в ту минуту понял, что завидует Маше и таким же, как она, за ту легкость, с которой они смотрят на жизнь. – А теперь обними меня. – Маш, мы же договаривались… Сколько ты видела на улице отцов, лапающих своих детей за талию? – Ой, так и знала, что тебе слабо… Антон не отреагировал. – Ну пожа-а-а-луйста! – пролепетала Маша с детскими нотками в голосе. Девушка знала, что папа не сможет перед ними устоять. – Ну хорошо. Только чур, пойдем в дом. А то поздно ляжем, и у обоих день будет через одно место – опозоришь батьку, получив двойку, и все такое. 11 Рак все-таки оказался… неоперабельным, ибо находился близко к стволу мозга. Жить Антону оставалось как максимум – несколько месяцев, а как минимум – никто не знал сколько… Маша настояла (да он и сам был не против), чтобы он оставался в больнице да последнего: – Вдруг лечение поможет. Бывают же случаи исцеления, – говорила она. И чем хуже Антону становилось, тем меньше она навещала его. В те часы, когда у него никого не было, кроме его собственной душераздирающей слабости и одиночества, он думал о том, что же значит для него смерть. С одной стороны, она была для этого мужчины жертвой во имя будущего своей дочери, а с другой – он не хотел бросать Машу, еще надеясь, что все будет как раньше. Но время шло, часики тикали, а лучше ему не становилось. Так что Антон собрал все свои силы и посмотрел правде в глаза: улучшений нет, а Маша его разлюбила. Впрочем, он не винил свою дочь – ведь она, так или иначе, всегда оставалась для него ребенком. «Ей, наверно, тяжело видеть меня таким», – думал он. Лежа в кровати и устав размышлять о том, объяснения чему он вновь не находил, Антон уже приготовился было умирать, как вдруг… в палату вбежала милая, любимая Маша. Казалось, они не виделись целую вечность, хотя она не приходила всего-то четыре дня. Эти дни были для него пыткой. И все это время он молил Бога, чтобы после того как он умрет, она долго не мучилась и начала жить заново. – Привет, папочка! – сказала Маша, стараясь не плакать. – Прости, что я не приходила. Не думай, что я тебя бросила… – Все в порядке. – …ты же знаешь, какую дуру из меня вырастил, – договорила она и, когда оба устало рассмеялись, наклонилась его поцеловать по-взрослому. В это самое время в палату заглянула постовая медсестра и, задумавшись, что работать двое суток подряд вредно для здоровья, тихонько закрыла дверь и пошла записываться к психиатру. Антон заметил, что Маша была почти без макияжа. Только губы накрашены да на ресничках синяя тушь. «Переживает, ей не до косметики… Бедная», – подумал он и спросил: – Солнышко, какой был смысл начинать то, что закончится, даже если я этого не хочу? – Не бойся, папа. Я люблю тебя и ни о чем не жалею. – Правда? – Да, – ответила она ему со всей честностью, обратив внимание на то, как сильно его состарила болячка. «И все равно ты для меня красивый», – подумала она. – Но разве так бывает? – Почему ты перестал верить мне? – вновь расплакалась Маша. – Я тебе верю. Просто жалко уходить от тебя. – Вспомни, что ты говорил, когда не стало мамы: что она уснула и проснулась в лучшем мире. – Да, я знаю, что она нас там ждет, – твердо и уверенно произнес он слабеющим голосом. – Но я не хочу быть там без тебя. Обидно. – Ты же сам учил, что не надо переживать о том, чего не в силах исправить. – Верно. – Поцелуй меня, последний раз. – А если там ничего нет? – Ну, тогда нет и нет. Главное, что мы были, – проговорил он, чувствуя, как теряет дар речи. – Пожалуйста, береги себя, мой нежный цветочек. И не торопись к нам на тот свет. Помнишь, что я тебе говорил: кто понял жизнь, тот не торопится. – Постараюсь… – Всхлипнув, девушка попыталась сдержать слезы. Было очевидно, что настало время прощаться, а как много ей хотелось ему в очередной раз сказать! – Пап, ты… для меня лучший отец в мире. И я буду скучать и всегда любить тебя. Едва заметная улыбка осветила его лицо. Минутой позже Антона не стало. Звенящий гул в ушах сменился тишиной, а затем он ушел в лучший мир, так и не успев сказать ей спасибо за то, что благодаря ей он ответил на все свои вопросы, которые так долго его терзали, и прожил столь удивительную жизнь. А что Маша? Спустя два года после смерти папы она нашла себе молодого человека. Он сделал ей предложение, и они поженились. По большей части в ее глазах он был противоположностью отца, возможно потому, что подсознательно она понимала – таких отношений, как с ним, и такого, как он, уже никогда больше не будет. Девушка никому не рассказывала о том, что между ними было. И когда у них с мужем родилась девочка, а затем и мальчик, она была очень рада, назвав сына в честь отца. Своего. Естественного, а не биологического, о котором она никогда и не вспоминала. Если же вместо праздника на ее улице выдавались мрачные дни (а у кого их нет?), то она с любовью смотрела на тот портрет своего отца, который подарила ему на день рождения. И хотя она искренно любила своего супруга и с годами все больше окуналась в свою собственную семейную жизнь, перед тем как уснуть и невзирая на любые обстоятельства, она вспоминала отца и мысленно желала ему доброй ночи. Эпилог