Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 6 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Твое место – то, что ближе к сцене, – сказал юноша. – Спасибо! – сказала Ситра, пытаясь понять, кто бы это мог быть и почему он пригласил ее сюда. Этот юноша был ей незнаком. Должна ли она его знать? Может ли она сказать, что не знакома с ним, или лучше держать язык за зубами? Затем, без всякой на то причины, юноша сказал: – Спасибо! – За что? Он протянул Ситре приглашение – такое же, какое получила она. – Я не очень люблю оперу, – сказал он, – но уж лучше сидеть здесь, чем бездельничать дома. А мы… мы знакомы? Ситра громко рассмеялась. Оказывается, нет у нее никакого таинственного поклонника; их свидание организовал кто-то третий. И тут же Ситра принялась составлять в уме еще один список, на вершине которого были ее собственные родители. Может быть, это сын кого-то из их друзей? Но такая уловка взрослых показалась Ситре слишком уж примитивной. – А что тут смешного? – спросил юноша, и Ситра показала ему свое приглашение. В отличие от нее юноша не засмеялся. По лицу его пробежала тень беспокойства, причины которого он Ситре не открыл. Он представился: – Я Роуэн. Как только они пожали друг другу руки, свет погас, занавес поднялся и раздались первые сочные аккорды увертюры, помешавшие им продолжить разговор. Давали «Силу судьбы» Верди, но было очевидно, что Ситру и ее визави свела в оперной ложе не судьба, а чья-то рука, руководствовавшаяся неким планом. Богатая мелизмами прекрасная музыка лилась свободно и широко, но Ситре она казалась чересчур обильной пищей. А сама история, извивы которой можно было отслеживать и без знания итальянского, плохо резонировала с ее жизнью и интересами – как и интересами ее соседа по ложе. В конце концов, эта музыка досталась им в наследство от Века Смертных. Война, месть, убийство – все темы, образующие тело рассказываемой истории, – были столь далеки от современности, что лишь немногие из присутствующих могли их понять. Единственная сюжетная линия, которая могла бы вызвать катарсис в душах Ситры и Роуэна, была линия любви; но в молодых людях, едва-едва знакомых друг с другом, рассказ о любовных отношениях вызвал не катарсис, а лишь чувство неловкости. – И кто, как ты думаешь, нас пригласил? – спросила Ситра, когда в первом антракте зажегся свет. Роуэн, как и она, не знал ответа на этот вопрос, поэтому они стали складывать те скудные сведения, которыми располагали, чтобы выстроить мало-мальски правдоподобную версию. Кроме того, что обоим было по шестнадцать, общего у них не было практически ничего. Ситра жила в городе, Роуэн – в пригороде. Ее семья была маленькой, его – большой. Профессии у родителей оказались совершенно разными. – А какой у тебя генетический индекс? – спросил Роуэн. Это был очень личный вопрос, но, возможно, отгадка крылась именно здесь? – 22–37–12–14–15. Роуэн улыбнулся: – Африканская составляющая тридцать семь процентов! Поздравляю! Это впечатляет. В свою очередь, Роуэн сообщил, что его индекс – 33–13–12–22–20. Ситра хотела спросить, знает ли он субиндекс своего параметра, обозначаемого как «прочие», потому что цифра 20 – это очень много. Но если он не знает, не смутит ли его вопрос? – Смотри, – произнес он, – паназиатская составляющая у нас обоих 12 процентов. Может быть, в этом причина? Однако Роуэн просто хватался за соломинку; одинаковый процент в этом параметре генетического индекса был просто совпадением. Но ближе к концу антракта ответ на мучивший их обоих вопрос сам возник у них за спинами. – Хорошо, что вы познакомились, – раздался голос сзади. Хотя с момента их встречи прошло несколько месяцев, Ситра сразу же узнала вошедшего в ложу. Досточтимого жнеца Фарадея так скоро не забудешь. – Это вы? – спросил Роуэн с такой злостью в голосе, что Ситра поняла – тот тоже встречался со жнецом. – Я бы приехал раньше, – проговорил жнец, – но возникли неотложные дела. Он не стал вдаваться в подробности, и Ситра была этому рада. И тем не менее особого удовольствия от прихода жнеца она не ощущала. – Вы пригласили нас на «жатву», – сказала она. Это не было вопросом; Ситра была убеждена, что это именно так. Но тут Роуэн произнес: – Не думаю, что мы здесь для этого. Жнец Фарадей не предпринял ничего, что напоминало бы приготовления к «жатве». Вместо этого он подвинул пустое кресло и сел рядом с Ситрой и Роуэном. – Ложу мне предложила директор театра. Люди думают, если они что-то предлагают жнецам, это может их спасти. Я и не собирался забирать ее, но теперь она будет думать, что ее подарок сыграл свою роль. – Люди верят в то, во что хотят верить, – произнес Роуэн с такой убежденностью в голосе, что Ситра поняла – он знает, о чем говорит. Фарадей повел рукой в сторону сцены. – Сегодня мы лицезрим сцены людской глупости и трагедии в театре, – сказал он. – Завтра нам предстоит пережить это в действительности.
Не успел он объяснить, что имел в виду, как занавес поднялся и начался второй акт. * * * В течение двух месяцев Роуэн жил в школе на положении парии – отверженного и выброшенного прочь. Хотя с разными учениками и по разным поводам такого рода вещи случались, всеобщее негодование со временем ослабевало, и бойкот снимался. Но в случае с гибелью Кола Уитлока этого не произошло. Каждый футбольный матч втирал новую порцию соли в рану школьной спортивной коммуны, а поскольку все эти матчи школа проигрывала, то боль от потери куотербека только усиливалась. Роуэн никогда не пользовался особым вниманием со стороны соучеников, хотя не бывал и объектом насмешки. Теперь же на него нападали и били регулярно. Его сторонились, и даже друзья избегали Роуэна – Тигр не был исключением. – Меня тоже обвиняют, поскольку мы друзья, – сказал Тигр. – Я тебе сочувствую, но у меня своя жизнь, приятель. – Как скверно все обернулось, – сказал директор, когда Роуэн в очередной раз пришел в медпункт во время обеденного перерыва, чтобы залечить свежие синяки. – Может быть, тебе поменять школу? Наконец однажды Роуэн сдался. Он вскочил на стол в кафетерии и произнес то, что все хотели от него услышать. Они ведь так хотели поверить в ложь, и они ее получат. – Тот жнец – мой родной дядя, – заявил он. – Это я предложил ему уничтожить Кола Уитлока. Естественно, соученики Роуэна поверили каждому его слову. Они разбушевались и принялись швырять в него еду со столов. И тогда он прокричал: – Я хочу вам сказать, что мой дядя скоро вернется, и он попросил меня выбрать следующего кандидата. Неожиданно еда перестала летать по залу, злобные взгляды потухли, а позже – чудесным образом – прекратились и нападения. Пустота же была заполнена… пустотой. Теперь никто не рисковал встретиться с Роуэном взглядом. Даже его учителя. Некоторые же из них вообще принялись ставить ему отличные оценки там, где он заслуживал только хорошие или удовлетворительные. Роуэн стал чувствовать себя призраком, существующим в искусственно созданной пустыне, в которую превратилась его жизнь. Дома же все текло по-прежнему. Отчим полностью отстранился от проблем Роуэна, а мать была слишком занята разными важными мелочами, чтобы у нее оставалось время на сына. Они знали, что произошло в школе, но, не желая утруждать себя, следовали обычной родительской «мудрости»: если проблемы ребенка решить невозможно, они перестают быть проблемами. – Я хочу перевестись в другую школу, – сообщил Роуэн матери, решив внять советам директора. Реакция матери была до боли нейтральной. – Ну что ж, – кивнула она, – если тебе это кажется правильным… Роуэн был почти убежден: скажи он матери, что рвет все связи с нормальными людьми и уходит к тоновикам, она промолвила бы: – Ну что ж, если тебе это кажется правильным… Поэтому, когда пришло приглашение в оперу, Роуэну было наплевать, кто его прислал. Что бы это ни было, это явилось спасением – по крайней мере на вечер. Девушка, которую он встретил в ложе, была довольно мила. Хорошенькая, уверенная в себе – наверняка у нее уже есть бойфренд, хотя она ни словом о нем не обмолвилась. Потом пришел жнец, и мир Роуэна вновь погрузился во тьму. Именно этот человек нес ответственность за все его несчастья последних месяцев. Если бы это помогло, он бы вытолкал жнеца за перила ложи, вниз; но нападения на жнецов были чреваты необратимыми последствиями: уничтожалась вся семья нападавшего. Только так можно было обеспечить безопасность тех, кто приносил людям смерть. Когда опера закончилась, жнец Фарадей протянул им по карточке и дал предельно четкие инструкции: – Мы с вами встретимся по тому адресу завтра утром, ровно в девять. – А что мы должны сказать нашим родителям по поводу сегодняшнего вечера? – спросила Ситра, родителям которой, как понял жнец, было не все равно. – Что пожелаете нужным. Это не имеет никакого значения – лишь бы мы встретились завтра. По данному Ситре и Роуэну адресу находился Музей мирового искусства, самый красивый музей города. Он открывался в десять, но стоило жнецу показаться на ступенях, ведущих к главному входу, как охранник открыл двери и, не задавая вопросов, впустил всех троих. – Еще одно преимущество моей работы, – сказал жнец Фарадей. Они шли через галереи старых мастеров в молчании, нарушаемом лишь звуком их шагов да замечаниями, которые жнец делал по поводу висящих по стенам шедевров: – Взгляните, как Эль Греко использует искусство контраста для пробуждения страстного желания! – Посмотрите, насколько более ярким становится изображенный сюжет у Рафаэля, когда он добавляет текучести движению. – О! Это великий пророк Сёра! Изобрел пуантилизм за целый век до появления пикселя. Роуэн первым задал главный вопрос: – Какое отношение все это имеет к нам?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!