Мара толкнула Роуэна на шкафчики с такой силой, которой он от нее никак не ожидал. – Ты врешь! Он никогда не протянул бы тебе руки. Он бы до тебя даже не дотронулся. Потом добавила: – Это я должна была держать его за руку! Стоящие вокруг хмурили брови и шептались, но достаточно громко для того, чтобы Роуэн услышал то, что они говорили. – Он шел по коридору со жнецом так, словно они лучшие друзья. – Они и в школу вместе пришли. – Да он советовал жнецу, кого забрать. – Кое-кто мне говорил, что он даже помогал жнецу. Роуэн бросился к ученику, высказавшему последнее обвинение – Ральфи, кажется. – От кого ты слышал? – крикнул он. – В комнате никого не было, дебил! Но это не играло никакой роли. У сплетни своя логика, не общепринятая. – Ты слышишь? – настаивал Роуэн. – Я не помогал жнецу. Я помогал Колу. – Ну да, побыстрее отправиться в могилу, – усмехнулся кто-то, и все одобрительно хмыкнули. Бессмыслица какая-то! Он был осужден и приговорен, и чем больше он все отрицал, тем сильнее они были убеждены в его вине. Им не нужна была его храбрость; они довольствовались одним лишь объектом для обвинений. Объектом ненависти. Они не могли излить свой гнев на жнеца, зато Роуэн Дэмиш был отличной мишенью. – Наверняка он получил за это иммунитет, – сказал один из друзей Роуэна. – Ничего я не получал! – Вот и отлично, – проговорила Мара голосом, полным презрения. – Тогда, я надеюсь, следующий жнец придет за тобой. Роуэн знал – она говорит искренне. И не только под влиянием момента. Если в следующий раз жнец действительно придет за ним, она будет рада известию о его смерти. Это была отрезвляющая мысль – знать, что в этом мире существуют люди, которые страстно желают, чтобы ты умер. Но к чему приведут подобные мысли? В конце концов эта враждебность живет только в стенах школы, и больше нигде. Только теперь смысл предупреждения, сделанного жнецом, дошел до Роуэна. Никто не погладит его по головке за то, что он сделал для Кола. Жнец оказался прав, и Роуэн ненавидел его за это – так же сильно, как остальные школьники ненавидели Роуэна. 2024 год. Год, про который знает каждый школьник. Это был год, когда мощь вычислительной техники стала безграничной. По крайней мере никто уже не был в состоянии ее измерить. В этом году мы узнали… мы узнали все. «Облако» превратилось в «Гипероблако», и все известное и неизвестное сконцентрировалось там – доступное для любого, кто хотел получить доступ. Но, как это происходит и со всем прочим, как только мы овладели бесконечным знанием, оно утратило свою важность. Стало менее насущным. Конечно, у нас есть ученые, которые штудируют то, что мы уже знаем. Но в чем цель этих штудий? Раньше люди учились и изучали мир для того, чтобы улучшить и мир, и собственную жизнь. Но совершенный мир не нуждается в улучшении. Как и почти все, чем мы заняты, учеба – от начальной школы до высших академических степеней – есть для нас просто способ занять себя. В 2042 году мы победили смерть и перестали считать годы. Нет, несколько десятилетий мы еще вели им счет, но потом перестали: для бессмертных время не имеет значения. Не помню точно, как и почему мы перешли на китайский календарь – год Собаки, год Козла, год Дракона и так далее. Не помню также, когда по всему миру активисты движения в защиту животных стали отстаивать права своих любимых видов, добавив в список летоисчисления год Выдры, год Кита и год Пингвина. И не могу также сказать, когда было решено избегать повторений и каждый год именовать животным, еще не встречавшимся в перечне лет. Все, что я наверняка знаю, так это то, что сейчас у нас год Оцелота. Что же до того, что я не знаю, то любой желающий может посмотреть это в «Гипероблаке». – Из журнала жнеца Кюри. Глава 3 Сила судьбы Приглашение Ситре пришло в начале января. Пришло обычной почтой – первый симптом того, что дело выходит за рамки обычного. Так приходили только три типа отправлений: посылки, официальные письма и письма от всяких чудиков – единственных людей, которые все еще писали письма. Похоже, это письмо относилось к третьему разряду. – Ну открой же! – потребовал Бен, гораздо более взволнованный бледно-желтым конвертом, чем Ситра. Адрес был написан от руки, что делало происходящее еще более странным. Каллиграфия в школах преподавалась элективным курсом, но среди знакомых Ситры не было ни одного, кто его когда-либо выбирал. Она вскрыла конверт и достала карточку такого же цвета. Прежде чем прочитать ее вслух, она пробежалась по тексту глазами. Ваше присутствие в Большой городской опере девятого января в 7 часов вечера доставило бы нам огромное удовольствие. Ни подписи, ни обратного адреса. Кроме карточки, в конверте лежал билет. Один-единственный – Опера! – разочарованно протянул Бен. – Вот еще! Такому не возразишь! – Возможно, какое-нибудь школьное мероприятие? – предположила мать. Ситра покачала головой: – Тогда так бы и написали. Мать взяла приглашение и конверт, чтобы внимательно рассмотреть. – Ну что же, – сказала она. – Что бы это ни было, это интересно. – Это какой-нибудь неудачник. Боится открыто подойти и пригласить меня на свидание, вот и придумал. – Собираешься пойти? – спросила мать. – Мама, если парень приглашает меня в оперу, то он либо шутит, либо спятил. – А может, он просто пытается произвести впечатление. Ситра хмыкнула и пошла прочь из комнаты. Любопытство разбирало ее до такой степени, что она даже забеспокоилась. – Не пойду и не собираюсь! – крикнула она из своей комнаты, уже зная, что обязательно пойдет. Большая городская опера была одним из тех мест, куда люди, имевшие хоть какую-то значимость в городе, стремились попасть, чтобы показать себя. Среди собравшихся на любое представление только половина приезжала насладиться музыкой и пением. Остальные же являлись, чтобы принять участие в великой мелодраме движения вверх по социальной и карьерной лестнице. Об этом знала даже Ситра, не имевшая никакого отношения к этим людям. Она надела платье, которое купила для прошлогоднего бала выпускников, пребывая в полной уверенности, что Хантер Моррисон пригласит ее, Ситру. А он пригласил Захарию Суэйн, и о том, что это случится, знали все, но только не Ситра. Они все еще были парочкой, и Ситра до сегодняшнего дня не надевала этого платья. Надев его, она обрадовалась сильнее, чем ожидала. Девочки-подростки быстро меняются, и теперь это платье шло ей гораздо больше, чем в прошлом году, когда при взгляде в зеркало желаемое упрямо выдавалось за действительное. Обдумывая приглашение, она пыталась свести к минимуму число возможных поклонников. Это мог быть кто-нибудь из пятерых известных ей претендентов, но только с двоими из них она могла бы провести вечер по-настоящему приятно. Троих оставшихся она могла бы вынести разве что из-за чувства новизны. В конце концов, изображая надменность, тоже можно получить немало удовольствия. Отец захотел подбросить ее. – Позвони, когда соберешься уезжать, – сказал он, когда они добрались до Оперы. – Я возьму авто-такси. – В любом случае позвони. В десятый раз услышав от отца, что выглядит очаровательной, Ситра вышла из машины, а отец поехал дальше, освободив место для подъезжавших по очереди лимузинов и «Бентли». Глубоко вдохнув, Ситра направилась вверх по мраморным ступеням, чувствуя себя Золушкой, впервые приехавшей на бал. Входя в зал, она ожидала, что ее направят либо в партер, либо на балкон, но билетер, стоящий на входе, внимательно посмотрел на билет, потом на Ситру, вновь на билет, а затем кликнул второго билетера, который должен был лично проводить ее. – В чем дело? – спросила Ситра. Первой ее мыслью было: это поддельный билет, и сейчас ее проводят к выходу. Вполне возможно, что все это – злая шутка, и она уже перебирала в уме список возможных шутников. Но второй билетер объяснил: – Персональный эскорт обязателен для зрителей, предъявивших билет в ложу, мисс. Ситра знала, что места в ложе – это верх избранности. Такие места предназначались только для элиты, которая не желала сливаться с массой простого народа. Обычные люди не могли себе позволить купить билет в ложу, а если и могли, то все равно доступ туда им был закрыт. Следуя по стопам своего спутника вверх по узкой лестнице, ведущей к левым ложам, Ситра почувствовала страх. Она не знала никого, у кого достало бы денег купить билет в ложу. А вдруг приглашение пришло к ней по ошибке? А если Ситру действительно ждет какая-то важная персона, то каковы его или ее намерения? – Мы пришли. Билетер отодвинул портьеру, закрывающую вход в ложу, и Ситра увидела сидящего там юношу примерно своего возраста. У него были черные волосы и кожа, чуть тронутая веснушками. Увидев Ситру, юноша встал, и она заметила, что брюки у его костюма слегка коротковаты и открывают носки чуть больше положенного. – Привет, – сказала Ситра. – Привет. Билетер оставил их одних.