— Успокойся, олух, — одернул Будуту кормчий. — Одно дело уйти тихо, а другое — дразнить зверя в его же норе. Беду накличешь. — А че они могут? — презрительно хмыкнул холоп. — Селений и лодок мы тут не встречали, так что до нас им не доплыть. Верхом до нас тоже не доехать. Тут глубина сажени три, раз ладьи прошли без труда. Чего бояться? — Того бояться, что кто-то умнее тебя оказаться может, — ответил Любовод. — Не тревожь лихо, пока тихо. — Лихо, тихо, — отмахнулся Будута. — Покричали, да и ускакали несолоно хлебавши… В лодке замолчали, с тревогой вглядываясь за излучину. Один поворот реки, другой. Вроде, никого. Путники вздохнули свободнее. Увы, где-то через час у крутого поворота реки, на длинном песчаном мысу, где даже травы не росло, обнаружился довольно крупный конный отряд. Около полусотни всадников в тяжелых ламинарных доспехах, почти сотня обычных легких конников, уже приготовивших луки, и десятка два странных верховых копейщиков, держащих у седла пики длиной, наверное, в четыре человеческих роста. Как их можно удержать вертикально, Олег еще представлял — ничего особенного, как лестница до четвертого этажа. Но как этакую махину опустить горизонтально и использовать в бою? — Сейчас стрелы пускать начнут, — тихо предупредил купец. — Ты как, Ксандр, спрячешься? А то щитов у нас нет, не додумали мы это дело. — Ничто, хозяин, — отозвался кормчий. — Лягу на спину, борт укроет. Тут весло низко, можно и так удержать. — Коли можно, то держи… — Глядя, как конники берут луки наизготовку, Любовод сполз со скамьи вниз, на дно лодки. — Урсула, ложись! — предупредил невольницу Середин и откинулся на спину, на соседнюю скамью. Будута вытянулся еще ниже, под скамьями. Прошло почти полминуты, а стук стрел по судну что-то не начинался. Не сдержав любопытства, Олег выглянул краем глаза через борт. Там копейщики как раз разгонялись для атаки. Они мчались бок о бок, почти соприкасаясь стременами и вздымая брызги воды. Их громадные пики начали синхронно опускаться. Видимо, опытные воины прекрасно могли рассчитать атаку таким образом, чтобы время падения наконечника копья до уровня горизонта как раз совпало с мигом удара в цель. Зрелище казалось ведуну красивым и величественным — пока он не сообразил, что метятся точно в него. — Тут же отмель! — крикнул он, перекатываясь к противоположному борту. Насчет укрытия за трехдюймовыми досками Олег больше не обольщался. Удар копья разогнавшегося в полный опор всадника примерно равен удару пудовой гири, сброшенной с пятиметровой высоты. Причем копье, в отличие от гири, обычно снабжено хорошо отточенным и закаленным наконечником. Борт любого бронетранспортера пробить можно, не то что доску. — Достанут до стремнины с отмели! Ксандр, приподняв голову, ругнулся, дернул руль к себе, отворачивая к противоположному берегу, но было поздно. Всадники, влетев в реку глубже, чем по брюхо коня, уже уронили копья почти до уровня воды. Не все рассчитали атаку правильно: два копья скользнули над бортами, еще какие-то скрежетнули понизу, но судно все равно содрогнулось от доброго десятка попаданий. Тут и там, прошивая стены лодки, как игла — хрусткий папирус, внутрь корпуса входили граненые, расширяющиеся книзу наконечники. Еще мгновение — и они поползли назад, застревая этими расширениями в проделанных отверстиях. Три наконечника, правда, выскочили, и в дырочки упруго забили прозрачные струйки воды, но остальные засели накрепко, уверенно отворачивая лодку к отмели. Олег выглянул наружу. Мокрые от брызг всадники, сделав свое дело, выбирались на берег, а от всаженных ими в борт судна копий тянулись к отряду на мысе туго натянутые веревки. — Друже, привязь руби! — Ведун выхватил саблю, поднялся над бортом, рубанул древко одного из копий. Но толстую, в руку человека, деревяшку с одного удара не смог рассечь ни он, ни купец — а с берега наконец ударили луки, вынуждая людей спрятаться от ливня стрел внутрь лодки. — Не достать до веревки! Далеко! — словно оправдываясь, крикнул Любовод. — Знаю! — Олег резко выпрямился, рубанул древко по тому же месту еще раз. Копье звонко, как струна, лопнуло и отлетело в сторону, а ведун юркнул обратно, спасаясь от выстрелов. От одной привязи избавились — но еще пять неумолимо подтягивали добычу к берегу. Середин высунулся снова — но стрела, впившаяся в борт у него под головой, на уровне сердца, заставила ведуна спрятаться обратно. — Ну, други, что делать станем? — Ксандр! — требовательно закричал купец. — Что я могу, хозяин?! Веревка не ветер, супротив нее не выгребешь! Под днищем лодки заскрежетала галька, судно начало заваливаться набок, качнулось. Из дыр в борту вылетели еще два наконечника, стук стрел прекратился, сменившись злобным воем. — Прибыли, — выдохнул Олег. — Урсула, прячься! — Я с тобой, господин! Плеск воды — и стена искрящихся на солнце брызг накатилась на корабль вместе с оравой всадников. Один из них прыгнул с седла прямо на Олега, закрыв каплевидным щитом половину неба. Ведун наугад кольнул саблей снизу вверх за щит и, судя по стону, попал в цель — но обмякшее тело все равно сбило его с ног, и, пока Середин выбирался, кто-то из нападающих огрел его рукоятью меча по голове. Ведун в ответ пнул его ногой, удачно угодив в пах, поднялся, отмахнулся от летящего в лицо копья, обратным движением рубанул удерживающую древко руку, вскочил на сиденья. Сверху стало видно, что Будута все еще валяется на днище, закрыв голову руками, Любовод уже распластался на носовой надстройке, и его, бесчувственного, каимцы радостно пинали ногами. Ксандр, ударом меча в грудь выбив своего противника за борт, прыгнул к Олегу и встал рядом: — Повеселимся напоследок, колдун?! — Щиты нужны. Или хана… В рядах каимцев произошла короткая заминка — оставшиеся без всадников кони не давали добраться до путников другим воинам. Но вот резкий посвист заставил скакунов разбежаться, и в атаку, вздымая брызги, ринулся новый десяток. Однако разогнаться по воде, да всего на пяти саженях конники не успели — поэтому ведун без труда перехватил направленное в грудь копье и рванул к себе, одновременно поворачиваясь боком. Наконечник проскочил мимо, а всадник, готовившийся к удару, а не рывку, вылетел из седла вперед. Олег рубанул его саблей вдоль спины… — Прикрой! Наклонился, схватил щит. Над головой лязгнула сталь — это услышавший его призыв кормчий отбил другую пику, а третью ведун уже сам подкинул щитом вверх, одновременно делая встречный выпад на всю длину сабли. Кончик коснулся груди каимца и пробил толстую куртку из бычьей кожи, пальца на два погрузившись в плоть. Воин как-то странно мяукнул и свалился в воду, хотя обычно в горячке боя такие царапины никто и вовсе не замечает. — Хлипкие тут вояки, — принимая на щит очередное копье, выдохнул Олег. — Их бы на сотню поменьше… — Н-ха… — кашлянул кормчий. Пику ему отбить удалось, но выпрыгнувший из седла каимец врезался головой с железной мисюркой ему в грудь, и оба бойца вылетели в реку. Середин, отбив выпад своего врага, ответного сделать не смог — справа и слева в него кололи новые пики. Ведун попятился, пытаясь отмахнуть саблей сразу все, споткнулся о борт и тоже кувыркнулся в воду. Возле судна оказалось мелко — всего по грудь. Но когда Олег попытался встать на ноги, по голове его ударили тупым концом копейного древка. На этот раз он потерял сознание… …Очнулся Середин в лесу, на какой-то просторной поляне. Высоко поднимающиеся в небо березовые кроны возвышались шагах в ста по обе стороны, за головой слышалось журчание ручья, под ногами, где-то шагов за двести, покачивались от ветра могучие сосны. Пахло дымом и жареным мясом. — Он очнулся, господин! — крикнули над самым ухом. — Еще не совсем, — простонал Олег. Над ним склонилось обрамленное рыжими мелкими кудряшками лицо: и борода, и волосы, и усы — все было рыжим. На губах незнакомца появилась улыбка, после чего голова ведуна взорвалась от боли, и он опять потерял сознание. Очнувшись снова, глаза он предпочел не открывать. Страшно болели плечи, а рук он и вовсе не чувствовал, с такой силой они были смотаны за спиной локоть к локтю. Олег попытался прислушаться к разговорам — но толку было мало. Вдалеке воины болтали о девках, красивых, мягких и пышнотелых. Кто вспоминал оставленную дома подругу, кто мечтал, как скоро обнимет жену. Еще говорили о погибших, о плохой заточке и крепких щитах, о промахах и силе удара старых бойцов. Обычная трепотня ратников в воинском лагере, никаких секретов тут не узнать. Ближе слышались резкие выдохи, шлепки, стоны. — А этот чего дрыхнет? В лицо ударила струя холодной воды. От неожиданности перехватило дыхание, Олег зафыркал и открыл глаза. — Ну что, отдохнул? — поинтересовался у него паренек лет шестнадцати, в мокрой от пота полотняной рубахе. — Где я? — Ты здесь, ты здесь, ты здесь… — с неожиданной яростью принялся пинать его ногами парень, метясь в живот. Олег, застонав, согнулся — его истязатель зашел с другой стороны, опять начал бить, старательно метясь по почкам. Ведун откинулся на спину — парень подпрыгнул, двумя ногами опустился на живот. У Середина перехватило дыхание, и он «отключился». Когда он снова открыл глаза, уже вечерело. Несколько минут он пролежал спокойно, но вскоре его заметили. Двое каимцев подошли из-за головы и принялись бить: один палкой, а другой ногами. Били не очень сильно и беспорядочно — по ребрам, голове, ногам. Похоже, просто устали. Правда, радости от этого ведуну было мало. Больно ведь все равно, а сознание он не терял больше часа, пока не стемнело вовсе. — С добрым утром! — ударила в лицо струя воды. Олега подняли, встряхнули. Он увидел край истоптанной до земли поляны. Там, под березами, странно приплясывали с веревками на шее Урсула и Ксандр. Тут же ему и самому накинули на шею петлю, туго затянули, подволокли к деревьям, поставили. Минутой спустя ведун почувствовал, как веревка пошла вверх, стягиваясь и пережимая горло. Оттягивая момент смерти, он привстал на цыпочки, вытянулся, насколько мог. — Готово! Веревка вдруг остановилась, дав ему короткую передышку. Или это только он думал, что короткую. Стараясь удержать равновесие, не опуститься, Середин на кончиках пальцев переступал с места на место — а веревка больше не поднималась, петля не стягивалась. Олег начал понимать, отчего так странно вели себя под деревьями невольница и кормчий, зачем с таким веселым интересом за ними наблюдают собравшиеся воины, одетые на этот раз только в длинные простецкие рубахи, выпущенные поверх штанов — но все же опоясанные мечами. Во многих землях этого мира казнь была любимым развлечением для власть имущих и черни. Через толпу проволокли Любовода с лицом, сплошь в синяках, и тихо скулящего Будуту. Их, скорее всего, поставили где-то рядом. — На толстого кольцо ставлю, — предложил кто-то в толпе. — Первым выдохнется. — Не, он сильнее будет. У тощего, вон, уже ноги подгибаются. — Ты, Рухай, токмо кольца зря переводишь. Того, кто первым сдохнет, любой дурак угадает. Ты забейся на то, кто последним останется… Пока воины, оглядывая приговоренных, заключали пари, рядом хрустнула ветка, кто-то — кажется, холоп, — вскрикнул, забормотал: — Боги против… Боги-то против… Однако воины лишь весело захохотали, а бедолагу, видимо, поставили под петлю снова. Внезапно шум и разговоры как отрезало, толпа расступилась, и вперед вышел уже знакомый Олегу рыжебородый воин, одетый, в отличие от всех, в прошитый наискось золотой нитью войлочный поддоспешник. Сапоги его сверкали от наклепанных бронзовых пластинок, лоб закрывала алая ленточка. Воин остановился перед Олегом, заглянул ему в глаза, высматривая что-то неведомое, потом двинулся дальше. В напряженной тишине прошло несколько минут, после чего рыжебородый снова появился у ведуна в поле зрения и остановился, скользнув взглядом сразу по всем пленникам: — Ну что, весело вам теперь, уроды? Весело, выродки жадные? Добра дармового захотелось? Богатства не заработанного? Теперь все получите. Петля волосяная теперича богатством вашим станет! — Он развернулся, сделал шаг прочь, но не утерпел и развернулся к приговоренным снова: — Семнадцать парней! Семнадцать славных ребят! За что? За лишнюю рубаху? Лишнюю пару сапог? Лишний кусок жратвы за обедом? За что вы их убили? Почему?! Олег дернулся, пытаясь сказать, что ничего они не воровали, а свое забирали, и что не убивали никого, а в честной схватке одолели — но чуть не потерял равновесие, и петля тут же придавила горло так, что перед глазами пошли круги от удушья. Насилу равновесие восстановить успел, а то и задохнулся бы сразу. — Как я их детям, их женам теперь в глаза посмотрю? Что матерям скажу, выродки? Во сколько вы жизнь их оценили, твари безродные? — мотнул головой рыжебородый. — Вот как вы с людьми, так и они с вами, уроды дикие. Теперь и ваша очередь подохнуть. И не просто, а в муке и вое предсмертном. Стоять так, на пальцах, будете, пока все мышцы в теле не затекут, не задеревенеют, пока слушаться не перестанут. Тогда они разгибаться начнут, а петли — затягиваться. И вы все понимать будете. Что умираете, что сдохнете с минуты на минуту, что конец приходит — но сделать не сможете ничего. Вот тогда вы про моих ребят и вспоминайте, что на реке за лодку гнилую зарубили. Да, знаю, Раджаф меня за это накажет. Что сам казнил, к нему не привел. Пусть накажет, я его гнев вытерплю. Но хоть душа моя, совесть успокоится, что выродкам таким землю топтать не позволил. Нет вам места среди живых. А боги мертвых пусть сами решают, что с вами делать. Все, счастливо подохнуть. Рыжебородый ушел, и воины опять загалдели, заключая пари, гадая, кто задохнется первым, кто последним, как быстро все это произойдет. Некоторые считали, что первые трупы появятся уже к полудню, но многие склонялись к тому, что даже самых слабых из пленников хватит до первых сумерек. Между тем Олег начал чувствовать, что ноги у него затекают уже сейчас — стоять на пальцах не так-то просто. Даже если от этого зависит твоя жизнь. «Или, может, сразу пятки опустить и не корячиться? Лишить этих уродов удовольствия, а себя — мучений?». Мысль показалась интересной — но даже в таких условиях покончить с собой ведун не решился. Пока человек жив — всегда остается шанс. Хоть какой-то, но шанс. Резкий порыв ветра на миг лишил его равновесия — петля тут же даванула горло, перед глазами поплыли круги. Середин заплясал на носках, выискивая место, где он может удержаться выше всего. Веревка чуть-чуть ослабла, позволив сделать вдох, и он замер, боясь потерять найденное положение. В щиколотках и спине плавно нарастала тягучая узловатая боль. Ведун понял, что это продлится еще целую вечность, еще невероятно долго — до самого конца жизни. И ему стало по-настоящему страшно. К полудню все тело словно горело огнем. Стоять на носочках, постоянно вытянувшись в струнку, в напряжении, не имея ни возможности хоть на секунду переменить позу, ни мгновения для отдыха, было не так-то просто. Совсем не просто. Рыжебородый был не прав. Смерть Середина больше уже не страшила — она представлялась отдыхом, когда он больше не будет чувствовать боли, не будет задыхаться и слушать веселые переговоры зрителей по поводу своих стараний остаться в живых. Раньше он думал, что на подобное издевательство способны только в Риме. Ан нет, нашлись любители полюбоваться на чужие муки и в приуральских лесах. Вдобавок ко всему, откуда-то налетела стая слепней, они стали садиться на лицо, выискивая место для укуса, ползали по губам и глазам, совались в ноздри. «Опустить пятки, и все закончится… — опять всплыла в голове соблазнительная идея. — Просто опустить пятки, и все останется позади». От жары и усталости у Середина начались видения. Он увидел, как из леса с копьями наперевес вылетают черные всадники на вороных конях, как накалывают пиками разбегающихся с воплями каимцев, услышал истошные вопли: «Смолевники! Смолевники!!!». Черные, как ночь, воины накалывали по два-три врага зараз, бросали застрявшие в телах копья, выхватывали мечи и на всем скаку рубили, рубили, рубили улепетывающих трусов. В мир реальности ведун вернулся лишь в тот миг, когда проносящийся мимо всадник вскользь рубанул его веревку. Оказалось, что она была, вдобавок ко всему, и опорой — Олег кулем рухнул на землю и громко завыл: затекшие мышцы, получив отдых, внезапно полыхнули еще большей, обжигающей мукой. Они словно вскипели изнутри, норовя разорвать тело и вспениться, как забытое на плите молоко. — У-а-а… — В таком состоянии ничего вокруг Середин не замечал, и чем кончилась схватка, так и не увидел. Хотя… Нетрудно было догадаться. Несколько минут спустя, когда боль только-только начала утихать, возле Середина остановился черный конь, с него спустился черный воин с черным лицом, наклонился, перевернул ведуна на живот. Олег скорее догадался, чем почувствовал, что ему разрезали веревки, и через миг снова застонал от боли, закрутился на земле. Руки валялись рядом, словно тряпки, не желая шевелиться. — До вечера не пройдет. — Всадник поднял черную личину, и под ней оказалось вполне обычное, чуть смуглое, голубоглазое лицо, украшенное тонкими усиками и короткой бородкой. — Мы положим вас на коней. Их у нас ныне в достатке оказалось…