Вова вовремя метнулся к обочине. Распластался на насыпи, прикрыв голову руками. МАН басовито урчал, но музыка в кабине заглушала шум мотора. Лухманов узнал бессмертный хит группы Аqua – «Вarbie girl». С ума сойти! – Вове захотелось истерически расхохотаться. Его спас пьяный вдребадан дальнобойщик! Однако весёлая песенка кончилась, и следом заиграла другая: знаменитая лэдзеппелинская Immigrant Song… Лухманов аж сел. Что же это за радио такое? Одновременно с первым воплем Планта, дверца кабины распахнулась, и на приступочке появилась… Женя. Босая. Простоволосая. В коротком (слишком коротком) розовом платье. На лице улыбка, в руках – топор… Решетникова ловко спрыгнула на асфальт и, под раскаты драйвовых риффов, направилась к тому, что осталось от машины Собакина. Вова хотел окликнуть Женю, но из горла вырвались едва слышные хрипы. Всё происходило, словно во сне. Из смятой Камри вылез непонятно как уцелевший Гавр. Псевдомайор с трудом держался на ногах, но всё же вскинул руку с пистолетом. Хлопок. Еще один. Решетникова дёрнулась, но не остановилась. Она зарычала, занесла топор… и Вова потерял сознание. Глава 15. Психоделическая Сны… Особая жизнь сознания, полная загадок и тайн. Что видим мы, когда рассудок дремлет? Прошлое? Будущее? То, что должно свершиться, или то, чему никогда не бывать? Вове снилась степь. Бескрайняя. Гладкая, словно тарелка, и жёлтая от выжженной солнцем травы. Лухманов парил над ней, точно орёл, раскинув руки-крылья. Далеко внизу проносились бесчисленные рати кочевников. С высоты они казались крошечными, точно игрушечные солдатики из детства. Кто это? Печенеги? Половцы? Монголо-татары? Вова не знал. Ни ему, ни Степи не было до них никакого дела. Воины кричали, размахивая кривыми саблями. Свистели кнуты, ржали взмыленные кони. Орды сталкивались чёрными волнами и тут же обращались в прах, уносимый ветром. А Степь оставалась. Великая. Могучая. Бесконечная, как само время. Она звала, манила, околдовывала. Лишала воли и разума. Хотелось утонуть в колышущейся палевой благодати, стать частью вечности, частью Степи, ибо всё, кроме неё – тлен и суета… Лухманов слышал голос: глухое сердитое ворчание, протяжные стоны, душераздирающие завывания. То говорила Гора. Невысокая. Красная, будто обагрённая кровью. Как странно и нелепо смотрелась она на ровной, без единого холма, глади. – Сюда! – звала Гора. – Я уже близко, – отвечал Вова и шёл, точнее – летел, невесомый, словно пёрышко. Каждая клетка тела стремилась к выщербленным скалам, будто именно там скрывался тайный смысл всего сущего. Вову ждали. На алых камнях стоял седой старец, много выше обычного роста. Меловой плащ щелкал на ветру, алебастровая кожа казалась прозрачной. Белый человек… Он склонил к Вове изборождённое глубокими морщинами лицо и прошептал слово. Одно слово. Узловатый старческий палец указал на восток. Туда, где лазурное небо сливалось с бело-голубым озером… Лухманов смотрел в эту синь, растворяясь в ней. И вдруг краски смешались. Закружились, словно цветные стёклышки в калейдоскопе. Земля ушла из-под ног, и Вова проснулся… – Очухался? – знакомый голос. Треск костра. Рокот сверчков. Ночь. Духота. Невыносимая головная боль и жажда. – Что скажешь? Сжав зубы, Лухманов приподнялся на локте. Всё тело ломило: земля – не самая мягкая постель. Сознание переполняло одно единственное слово. Оно рвалось наружу, вертелось на языке, обжигало гортань рвотными позывами. – Баскунчак… – Кто? – мокрый нос ткнулся в предплечье. Вова сел и заморгал. Где они? Темнотища, глаз коли. И откуда взялся Эрхар? – Баскунчак… – хрипло повторил он. – Это озеро… Озеро в степи… – Поедун! – рыкнул доберман. – Тащи воду! У хозяина бред. – Это не бред… – Лухманов с трудом ворочал языком. – Там был человек. Белый человек… Он…звал… Он… Из мрака вынырнула Женя. Чумазая, но живая. Или, по крайней мере, уж точно не мёртвая. Вова вздрогнул: неужели всё сон? МАН, топор, схватка с Гавром… Решетникова, как ни в чём не бывало, опустилась на корточки и протянула Вове пластиковую бутылку. Лухманов жадно припал к горлышку. Вода пахла тиной. Ну и пусть… – Белый человек… – задумчиво повторил Эрхар и повёл носом. – Я чую печать его длани на твоём челе. – Это и есть Собиратель костей? – Именно, – пёс принялся чесаться. – И он ждёт нас. – Хоть что-то хорошее… – Вова с грустью поглядел на опустевшую бутыль. Женя тут же выхватила тару и исчезла в темноте. – Куда она? – За водой, – доберман ухватил какую-то хворостину и поволок к костру. – Тебя же мучает жажда, разве нет? – А Женя… Она… – Лухманов сам не верил в то, что говорил. – Гавр дважды стрелял в неё. Я видел. – Ах, это… – Эрхару всё-таки удалось отправить прут в огонь. – Регенерация тканей носителя. Не сразу, конечно. Пришлось подкормить. – Женю? – Кого же еще? – варлок отбежал в сторону. Послышалось журчание. – Эрхар! – Вова схватился за готовую взорваться голову. – Я же просил не убивать никого без моего разрешения! – Мы спросили. Нам показалось, ты кивнул. – Я же был в отключке! – рыкнул Вова и вздохнул, понимая, что ничего уже не изменишь. – Кто? – Суровые стражи в забавных ярких колетах. – Зеленых? – Вроде бы… А что? – Ничего… – Лухманов снова лёг. Закрыл глаза. Запустил пальцы в волосы. Чёрт! Похоже, Женя поужинала постом ДПС… – Брось, – фыркнул пёс. – Зато твоя красавица цела и невредима. Правда, шрамы останутся. – А с Гавром…как? – Вова уже боялся спрашивать. – Его голова в дорожной сумке. Поедун так хотел тебя порадовать… Глава 16. Вера в человечество Эрхар предложил выварить голову Гавра до кости, отшлифовать и вставить в глазницы полудрагоценные камни. Утверждал, что выйдет отличная ритуальная чаша. Но Вова не планировал в ближайшее время пить кровь девственниц из вражьего черепа, поэтому останки майора Собакина упокоились на пологом берегу одного из бесчисленных притоков Волги.