Но, невзирая на нелюбовь, двух дочерей родила Василина (хотя не очень-то и хотела): шести и трех лет. Семен был в восторге, и всем их жизнь казалась на загляденье и образцом для подражания: две светлоголовые доченьки, квартира в центре города, дача на берегу Волги и по машине у каждого взрослого члена семьи! А счастья – не было. И любви – с ее стороны – тоже. И потому что не было любви – а хотелось хоть каких-то ощущений, пусть вульгарных, но острых, – Василина порой отвечала на заигрывания коллег или просто попутчиков. И изменяла, порой со случайными знакомцами, такому верному, правильному, но ужасно скучному Семену. Хоть какой-то драйв и перчик. И вот – исполнилось десять лет со дня, как она окончила школу. По такому случаю учебное заведение устраивало праздник. Из Москвы (Василина предвкушала это) прибыл Елисей. И Глеб. Родителей Елисей тоже успел перевезти в столицу – видно, блестяще шли его дела в Белокаменной! Вернувшись ненадолго в город, он снял лучший номер в лучшей гостинице. Вторую по крутости комнату занял в отеле Глеб. Девочки готовились к банкету тщательно, а скрупулезнее всех – Василина. Платье, прическа, массаж, макияж – ничто не должно выглядеть небрежным, безвкусным или провинциальным! Она чувствовала, что в свои двадцать семь достигла лучшей поры. Переменилась кардинально по сравнению с семнадцатью. Сделалась дерзкой, уверенной, статной, страстной, смелой, победительной. Теперь она способна покорить любого, и сам черт ей не брат. А Елисей (да и Глеб) даже не скрывали, что вернулись на побывку в родной город, чтобы поживиться здесь клубничкой. (Хотя у обоих, как говорили, оставались в Москве семьи и дети.) Поэтому совершенно нет ничего удивительного, что после банкета Василина оказалась в номере Елисея. Поразительным стало другое: эта, по сути, случайная и не предполагавшая никакого развития любовь ей чрезвычайно понравилась. Девушка просто растекалась, словно шоколадное мороженое. Истома, страсть, наслаждение и отдохновение переплетались в дивную симфонию в ее душе и теле. А Елисей представился ей ровно таким, как десять лет назад: необыкновенным, красивым, одухотворенным, мощным полубогом-Аполлоном. Он получил свое и в семь утра выставил Василину, чтобы немного поспать перед самолетом. Своему верному Семену она сказала, что заночует у подруги, и вот теперь брела по залитой солнцем улице, понимая, что без Елисея ее больше никогда и ничем не обрадует ни муж, ни ее жизнь, ни даже девочки-дочки. И вот тут-то Эроту следовало начать присматриваться к Василининой любови. Тем более дальнейшие ее действия стали свидетельствовать о нарастающем саморазрушении. Не успев дойти до дома, она принялась названивать Елисею – чтобы сказать, как любит и скучает. (Он спросонья сбросил звонок.) Еще не уехал бедный парень из города, она прислала ему четыре эсэмэски – о том, как хочет и мечтает быть навсегда вместе. Елисей заблокировал ее номер. Василина стала атаковать его в «Телеграме». Он заархивировал чат. Она написала в «мессенджер». Он вычеркнул ее из друзей. Но, несмотря на столь очевидные отказы, Василина всерьез стала строить план: уволиться с работы, бросить Семена с девочками, уехать в столицу и там подкарауливать! случайно встречаться! падать в объятия объекта своей любви! И вот тут Эрот вмешался по-настоящему. Рассмотрев обстановку и взвесив все за и против, он своей волшебной палочкой просто стер из мозга Василины всю любовь к Елисею – и прошлую, десятилетней давности, и вновь вспыхнувшую, нынешнюю. Тем же утром она проснулась в супружеской кровати, которую делила с Семеном. В голове и на сердце было восхитительно пусто. Смутно помнилось, что она стремилась куда-то мчаться, ехать, за кем-то охотиться… Оставлять Семена, город, работу, девочек… Что за дичь, что за бред, что за блажь! Кто такой этот Елисей? Чмошник, пижон, пустое место! Василина стала рассматривать на телефоне групповую фотографию, которую позавчера сделали на встрече выпускников. Да, ровным счетом ничего собой этот Елисей не представляет! Ничего она при виде его не испытывает, будто теперь и не существует этот парень вовсе. Другое дело – его товарищ. Вот он, Глеб! Боже, как он прекрасен! Статный, остроумный, веселый, богатый! Он позавчера ухаживал за бывшей одноклассницей Нинкой, но Василина была уверена: ничто не стоит его у нее отбить – равно как и у жены. «О да! О мой герой! Как я раньше тебя не замечала?! Как же ты божественно хорош! О Глеб!» Эрот явно сам себе задал новую работенку. Эроты (Амуры, Купидоны) тоже умеют ошибаться. Марина Крамер Матильда и Дед Мороз «Брр! Ну и мороз! Никак не привыкну, хоть и живу тут всю жизнь…» Лицо моментально замерзло, даже губы перестали шевелиться, а при дыхании образовывалось белое облачко. Минус тридцать девять! В такую погоду сидеть бы дома под пледом, держать в руках большую чашку с какао и смотреть сериал, а не бежать к припаркованной где-то за домами служебной машине – собственная не завелась. Но спасибо и на этом, в выходной могли и не прислать «дежурку» – как не присылали ни за кем, кроме нее. Матильда Лебедева, хирург высшей категории, выходных и праздников практически не знала – в небольшом сибирском городке ее выдергивали из-за праздничного стола, с киносеанса, со спектакля в местном театре – откуда угодно, если вдруг случалось что-то экстренное. Она привыкла и уже не обижалась на коллег, которые зачастую норовили перекинуть сложный случай на нее. Личной жизни при такой работе, конечно, не было, но это тридцатипятилетнюю Матильду не расстраивало совершенно. Она с готовностью подменяла коллег, объясняя себе такие поступки исключительно желанием как можно лучше делать свою работу, а вовсе не отсутствием личной жизни. – Когда ты замуж-то у меня выйдешь? – часто вздыхала мама, наблюдая, как дочь отменяет свои планы и собирается на внеплановое дежурство. – Мама, зато я у тебя хороший хирург – разве это не важнее? – Матильда чмокала мать в щеку и убегала, ничуть не жалея о сорвавшемся походе в кино или прогулке. Но выходить на работу в Новый год, конечно, удовольствие ниже среднего. Правда, у Матильды особых планов не было, потому, когда рано утром позвонил коллега и виноватым голосом попросил подменить его, она согласилась. Концерт по телевизору можно посмотреть и в ординаторской, если будет спокойно, алкоголь она не любила, салат оливье не ела, а селедку «под шубой», которую так вкусно готовит мама, можно взять с собой – вот и атрибут праздника появится. Какая разница, где провести эту дату одинокой женщине? А у коллеги маленькая дочь, Дед Мороз заказан… – Опять вы, Матильда Алексеевна, без праздника остались, – сочувственно пробасил водитель, когда она забралась в прогретый салон машины. – Ой, дядя Вася, какая разница… – отмахнулась Матильда, сбрасывая с головы капюшон пуховика. – Ну, так-то оно, наверное… все-таки люди кругом… хоть и лежачие. На праздники всех, чье состояние позволяло, отпускали домой, в больнице оставались лишь те, кому наблюдение и медицинская помощь требовались круглосуточно. В хирургии таких оказалось изрядно, а палата интенсивной терапии и вовсе была полна под завязку, все пять коек заняты. В ординаторской уже пытался попасть одной рукой в пуховик дежуривший накануне хирург, которого и предстояло сменить Матильде. – Привет, Мотя, – приветливо поздоровался он. – Тебя, значит, подставили на праздник? – Почему – подставили? – развязывая шарф, удивилась она. – Мишка попросил подмениться. У него дочка маленькая, первый Новый год, который она запомнит, – ну, мне жалко, что ли? Телевизор и тут посмотрю. – Чего я тебе от всей души желаю. Ну, в смысле – чтоб не дергали. Значит, слушай сюда… – Коллега начал сыпать номерами палат и фамилиями больных, нуждавшихся в пристальном наблюдении и контроле. Матильда внимательно слушала, запоминая все, о чем говорит дежуривший хирург. Да, работы немало, но и не так чтобы аврал. «Ничего, справлюсь», – подумала она привычно. – Так, ну, вроде все. Я побежал. – Коллега чмокнул Матильду в щеку. – С Новым годом, Мотя! – И тебя, – машинально отозвалась она, вынимая из шкафа хирургический костюм и белый халат. Сделав быстрый обход, Матильда вернулась в ординаторскую, отметила изменения назначений в историях болезни, перебралась из-за стола на диван и щелкнула пультом от телевизора. Шел старый советский фильм – из тех, что традиционно показывают тридцать первого декабря. Матильда с удовольствием окунулась в любимую с детства атмосферу доброго, чуть наивного кино со знакомыми актерами и не менее знакомым сюжетом, не делавшим, однако, фильм менее интересным. – Матильда Алексеевна, – в приоткрытую дверь ординаторской сунулась кудрявая голова медсестры Светы, – там приемное до вас дозвониться не может, просят, чтобы спустились. – Сейчас. – Она сунула ноги в белые резиновые сабо и посмотрела на телефонный аппарат – тот моргал красным, видимо, разрядилась трубка. – Ну, конечно, – пробормотала Матильда, водружая найденную между подлокотником и сиденьем дивана трубку на базу. Она спустилась на первый этаж, подошла к посту: – Кто хирурга вызывал? – В мужском пропускнике огнестрельное, – буркнул заполнявший карточку парень в синей спецовке «Скорой помощи». – Вы привезли? – Нет, я бабулю привез с подозрением на инфаркт. А подстреленного помогал к столу фиксировать, он вообще неадекватный какой-то. – Замечательно, – пробормотала Матильда, вытягивая из протянутой медсестрой коробки пару перчаток. – Еще и полдень не наступил, а у меня уже буйный с огнестрелом… Отлично дежурство начинается… Она вошла в пропускник, где бился фиксированный к столу пациент – довольно молодой мужчина чуть за тридцать, на первый взгляд совершенно не производивший впечатления потенциального преступника или, на худой конец, хулигана. Зато на нем был костюм Деда Мороза – красный, залитый кровью справа. Мешок и белая кудрявая борода валялись у стола, как и посох с переливающейся звездой. «Ну вот и здравствуйте, – подумала Матильда, окинув все это быстрым взглядом. – Не хватало еще в Новый год Деда Мороза оперировать…» Мужчина при виде нее заколотился на столе еще сильнее, пытаясь освободиться от брезентовых пут на запястьях: – Да отпустите же меня! Мне надо… идти надо… – Так, успокаиваемся и даем мне работать, – жестко произнесла Матильда, положив руку ему на грудь. – Да отпустите вы меня! – рвался мужчина. – Какого… привязали, как будто я псих?! – Не ведите себя, как псих, и никому в голову не придет вас фиксировать. Я попросила успокоиться и дать мне осмотреть рану. Или хотите кровью истечь? – Не хочу! – рявкнул он. – А мужчины-хирурга в вашей богадельне не нашлось? Мне идти нужно! – Вас смущает мой пол? – Матильда аккуратно сняла повязку и принялась осматривать рану в правой части живота. – Нет, но…