— Другие переводчики будут знать, что я работаю на Хиллгарта? Толхерст покачал головой: — Господи, нет! Все они — постоянные сотрудники дипкорпуса, рядовые исполнители в цирке Сэма. — Он рассмеялся и протянул Гарри влажную руку. — Все хорошо, мы займемся этим завтра. Гарри отстегнул воротничок, снял галстук и ощутил, как воздух приятно холодит влажное кольцо, образовавшееся вокруг шеи. Он сел в кожаное кресло и стал просматривать досье на Форсайта. Материалов там было немного: несколько фотографий, детали его работы на «Социальную помощь», контракты с Фалангой. Сэнди жил в большом доме, свободно платил за товары с черного рынка. Резкий женский голос позвал детей домой с улицы. Гарри отложил папку, подошел к окну и посмотрел сквозь вывешенное белье в затененный двор, где играла ребятня. Он открыл окно, и в нос ему ударил знакомый запах стряпни и гниения. Он увидел женщину, высунувшуюся наружу. Она была молода и привлекательна, но носила черное вдовье платье. Женщина еще раз кликнула малышей, и те вбежали в дом. Гарри повернулся к комнате. Освещение было слабое, по углам скопились тени; места, откуда сняли картины или плакаты, выделялись на стенах призрачными квадратами. «Интересно, что тут висело, — подумал Гарри. — Портреты Ленина и Сталина?» В спокойной атмосфере квартиры было что-то давящее. Коммуниста, вероятно, забрали после оккупации Мадрида Франко — утащили и застрелили в каком-нибудь подвале. Гарри щелкнул выключателем, но ничего не изменилось. Видимо, электричества не было. Он переживал из-за необходимости шпионить за Сэнди, но теперь ощутил растущую внутри злость. Сэнди работал на фалангистов, которые затеяли войну против Англии. — Почему, Сэнди? — спросил он вслух. Голос, громко прозвучавший в тишине, испугал его. Вдруг навалилось одиночество. Он приехал во враждебную страну работать в посольстве, которое, похоже, раздирали внутренние конфликты. Толхерст не мог быть дружелюбнее, но он наверняка доложит Хиллгарту о своих впечатлениях относительно нового сотрудника, радуясь возможности сунуть нос в дела разведки. Гарри вспомнил Хиллгарта, предлагавшего ему воспринимать все это как приключение, и задумался, как случалось с ним время от времени в процессе обучения: готов ли он выполнить поставленную задачу, тот ли он человек? О своих сомнениях он никому не говорил: работа была важная и в его помощи нуждались. Однако на секунду Гарри ощутил, как паника крохотными коготками со всех сторон впилась в его сознание. «Так не пойдет», — сказал он себе. На столе в углу стоял радиоприемник. Гарри включил его, и стеклянная панель в центре засветилась, — похоже, дали электричество. Он вспомнил, как, приезжая из Руквуда на каникулы к дяде, вечерами играл в гостиной с радио. Крутя настроечное колесико, он слышал голоса из дальних стран: Италии, России; визгливые речи Гитлера из Германии. Ему хотелось понимать эти разговоры, появляющиеся и исчезающие, прерываемые свистом и треском помех. Так зародился его интерес к языкам. Теперь он крутил колесико в поисках Би-би-си, но нашел только какую-то испанскую радиостанцию с военной музыкой. Гарри прошел в спальню. Кровать была свежезастлана, и он лег, вдруг ощутив усталость. День выдался длинный. Теперь, когда дети ушли домой, его снова поразила тишина на улице. Мадрид как будто лежал под покровом. Оккупированный город. Так сказал Толхерст. Гарри слышал шум крови в ушах. Кажется, в поврежденном ухе он отдавался громче. Подумал, не распаковать ли чемодан, но позволил себе отвлечься от этой мысли и вернуться в 1931 год, к своему первому визиту в Мадрид. Они с Берни, двадцатилетние, прибыли на станцию Аточа жарким июльским днем, с рюкзаками за плечами. Вышли с пахнущего сажей вокзала на ослепительный солнечный свет. Над зданием Министерства сельского хозяйства напротив реял красно-желто-пурпурный флаг Республики, он так ярко выделялся на фоне кобальтово-синего неба, что пришлось сощурить глаза. После позорного изгнания Сэнди Форсайта из школы Берни вернулся в их кабинет, и его дружба с Гарри возобновилась: два тихих старательных мальчика стремились поступить в Кембридж. В те дни Берни держал свои политические взгляды при себе. В выпускном классе он увлекся регби и наслаждался грубой скоростной игрой на поле. Гарри предпочитал крикет; однажды он даже набрал одиннадцать очков и редко когда приближался к этому результату за всю свою дальнейшую жизнь. К поступлению в Кембридж подошли семеро учеников из их класса. Гарри был вторым по успеваемости, а Берни первым, он выиграл премию в 50 фунтов, выделенную одним бывшим выпускником. Берни сказал, что о такой куче денег даже не мечтал. Осенью они вместе отправились в Кембридж, но в разные колледжи; их пути разошлись. Гарри сблизился с серьезными, нацеленными на науку студентами, а Берни — с социалистами, учиться ему было скучно. Время от времени они встречались за кружкой пива, но постепенно контакты становились все реже. Гарри не видел своего приятеля больше месяца, когда однажды летним утром в конце второго курса тот влетел в его комнату. — Что ты делаешь на каникулах? — спросил он, после того как Гарри приготовил чай. — Еду во Францию. Это решено. Буду путешествовать по стране, попытаюсь бегло заговорить по-французски. Мой кузен Уилл и его жена собирались в отпуск со мной, но она ждет ребенка. — Гарри вздохнул; он был расстроен и нервничал по поводу путешествия в одиночку. — Ты опять будешь работать в магазине? — Нет, я поеду на месяц в Испанию. Там творятся великие дела. Гарри изучал испанский как второй язык и знал, что монархия пала в апреле, была объявлена Республика, назначено правительство либералов и социалистов, чтобы, как утверждалось, провести реформы во имя прогресса в одной из самых отсталых стран Европы. Лицо Берни светилось энтузиазмом. — Я хочу это видеть. Эта новая конституция — конституция народа, конец засилью землевладельцев и Церкви. — Он задумчиво посмотрел на Гарри. — Но я тоже не хочу ехать в Испанию один и вот подумал: вдруг ты решишься составить мне компанию? В конце концов, ты же говоришь по-испански, почему бы не поехать и не посмотреть страну? Не увидеть все своими глазами, вместо того чтобы читать замшелых испанских драматургов? Я мог бы сперва поехать с тобой во Францию, если ты не хочешь болтаться там один. Мне интересно посмотреть. А потом мы вместе отправились бы в Испанию. Он улыбнулся. Берни всегда умел убеждать. — Но ведь Испания — довольно отсталая страна. Как мы там устроимся? Берни вытащил из кармана потертую карточку члена Лейбористской партии: — Вот что нам поможет. Я введу тебя в интернациональное братство социалистов. — Я могу назначить плату за услуги переводчика? — улыбнулся Гарри. Он понял, что Берни именно поэтому захотел увлечь его с собой, и ему неожиданно стало грустно. В июле они сели на паром, идущий во Францию. Десять дней провели в Париже, потом неспешно ехали на юг поездами, ночевали в дешевых отелях, проводили время лениво и с удовольствием. Гарри снова радовался той приятельской легкости в общении, которая существовала между ними в Руквуде. Берни корпел над испанской грамматикой, он хотел общаться с людьми. Его энтузиазм в отношении «новой Испании», как он ее называл, сказался на Гарри, и оба с нетерпением смотрели в окно, пока поезд подползал к платформе в Аточе тем летним утром. Мадрид оказался восхитительным, необыкновенным. Гуляя по центру, они видели здания, украшенные флагами социалистов и анархистов; облезлые стены были залеплены плакатами с призывами к митингам и забастовкам. То и дело на глаза попадались сожженные церкви, отчего Гарри вздрагивал, а Берни довольно улыбался. — Ничего себе рай для рабочих, — сказал Гарри, утирая пот со лба. Жара стояла испепеляющая, такой никто из них, английских мальчиков, не мог себе даже представить. Они стояли на Пуэрта-дель-Соль, главной площади Мадрида, разопревшие и пыльные. Пешеходы с ослами, запряженными в повозки, шли между трамвайными путями, мальчишки-оборванцы, чистильщики обуви, сидели в тени у стен. Старухи в черных шалях шаркали мимо, похожие на вонючих, запыленных птиц. — Господи, Гарри, да они же столетиями жили под гнетом, — сказал Берни. — И в немалой степени это гнет церковный. Большинство из этих сожженных базилик были битком набиты золотом и серебром. Не скоро наладится новая жизнь. Они сняли номер на втором этаже в обветшалом хостеле на узкой улочке, отходившей от Пуэрта-дель-Соль. На балконе против их окон часто сидели и отдыхали две проститутки. Девицы, хохоча, бросали им через улицу непристойные предложения. Гарри краснел и отворачивался, а Берни кричал в ответ, что у них нет денег на такую роскошь. Жара не спадала. Самое знойное время дня они проводили в номере — лежали на кроватях в расстегнутых рубашках, читали или дремали, ловя малейшее дуновение влетавшего в окно ветерка. Ближе к концу дня выходили в город, а остаток вечера проводили в разных питейных заведениях. Однажды они вошли в бар в Ла-Латине под названием «Эль торо», где, судя по рекламе в печати, танцевали фламенко. Берни увидел объявление в полной светлых надежд газете «Эль сосиалиста», из которой он просил Гарри переводить ему некоторые статьи. Они вошли и немного опешили, увидев на стенах бычьи головы. Посетители бара, рабочие, с любопытством разглядывали двух молодых англичан и с усмешками подталкивали друг друга локтями. Гарри и Берни заказали сытный суп косидо и сели на лавку возле крупного мужчины с сильно загорелым лицом и поникшими усами; над ними висел плакат с объявлением о забастовке и митинге. Гомон разговоров смолк, как только в центр зала вышли двое исполнителей в тесных пиджаках и черных шляпах, с гитарами в руках. За ними появилась женщина в широкой красно-черной юбке и блузке с низким вырезом; голову ее покрывала черная мантилья. У всех троих были узкие лица и кожа такая смуглая, что Гарри вспомнился Сингх, мальчик-индиец из Руквуда. Мужчины заиграли, женщина запела с таким сильным чувством, что Гарри не мог отвести взгляд, хотя и не разбирал слов. Они исполнили три песни, и каждую зрители встречали аплодисментами, потом один из мужчин пошел по кругу со шляпой. — Muy bien, muchas gracias[11], — сказал Гарри и положил в шляпу песету. Крупный мужчина, сидевший рядом, сказал им что-то по-испански. — О чем он? — шепотом спросил Берни у Гарри. — Говорит, они поют о гнете землевладельцев. Рабочий разглядывал их с веселым интересом. — Это хорошо, — запинаясь, произнес по-испански Берни. Здоровяк одобрительно кивнул и протянул руку сначала Берни, потом Гарри. Она была твердая и мозолистая. — Педро Мера Гарсия, — представился мужчина. — Вы откуда? — Inglaterra. — Берни вынул из кармана свою партийную карточку. — Partido Laborista Inglés[12]. Педро широко улыбнулся: – ¡Bienvenidos, compadres![13] Так началась дружба Берни с семьей Мера. Они относились к нему как к товарищу, а аполитичного Гарри считали его немного слабоумным кузеном. В начале сентября, незадолго до их возвращения в Англию, выдался один визит к Мера, особенно запомнившийся Гарри. Вечерами стало прохладнее, Берни сидел на балконе с Педро, его женой Инес и их старшим сыном Антонио. Парень, ровесник Гарри и Берни, как и отец, был профсоюзным активистом на кирпичном заводе. Внутри, в гостиной, Гарри учил трехлетнюю Кармелу английским словам. Ее десятилетний брат Франсиско, истощенный туберкулезом, смотрел большими усталыми глазами на сестру, которая сидела на подлокотнике кресла Гарри и с зачарованной торжественностью повторяла странные звуки. Наконец ей это наскучило, и она отправилась играть в куклы. Гарри вышел на маленький балкон и окинул взглядом площадь, где поднимал и кружил пыль долгожданный ветер. Снизу донеслись голоса. Продавец пива фальцетом предлагал свой товар. В темнеющем небе белыми вспышками на фоне черепичных крыш мелькали голуби. — Помоги мне, Гарри, — сказал Берни. — Я хочу спросить Педро, выиграет ли завтра правительство на голосовании о доверии. Гарри спросил, и Педро кивнул: — Должно выиграть. Но президент ищет любой предлог, лишь бы избавиться от Асаньи. Он согласен с монархистами, что даже те жалкие реформы, которые Асанья пытается проводить, — это нападки на их права. Антонио горько рассмеялся: — Что они сделают, если мы когда-нибудь по-настоящему бросим им вызов? — Он покачал головой. — Под их предложением аграрной реформы нет никакой финансовой базы, потому что Асанья не станет повышать налоги. Люди обозлены и чувствуют себя обманутыми. — Теперь у вас республика, — сказал Берни, — Испания не должна идти на попятный. — Я считаю, — кивнул Педро, — социалистам нужно выйти из правительства, устроить выборы, взять приличное большинство мест. Тогда мы и посмотрим. — Но позволят ли вам руководить страной правящие классы? Не привлекут ли они армию? Педро протянул Берни сигарету. В Испании тот начал курить. — Пусть попробуют, — сказал Педро. — Пусть попробуют, тогда увидят, чем мы им ответим. На следующий день Гарри и Берни пошли в кортесы смотреть, как проходит голосование о доверии. Вокруг здания парламента собралась огромная толпа, но Педро помог им получить пропуска. Служитель провел их по гулкой мраморной лестнице на галерею над палатой. На синих скамьях теснились депутаты в костюмах и сюртуках. Лидер левых либералов Асанья говорил сильным и страстным голосом, рубя воздух короткой рукой. В зависимости от политического уклона газеты описывали его либо как чудовище с жабьей мордой, либо как отца Республики, но Гарри подумал: какая же у него непримечательная внешность. Говорил он горячо, зажигательно. Высказывал какую-нибудь мысль и поворачивался к сидевшим позади него депутатам, которые аплодировали и одобрительно вскрикивали. Асанья проводил рукой по курчавым седым волосам и продолжал перечислять достижения Республики. Гарри изучал сидевших внизу людей, узнавал политиков-социалистов, лица которых видел в газетах: круглое и толстое — Прието, неожиданно буржуазный с виду, с квадратным лицом и седыми усами Ларго Кабальеро. Его вдруг охватил восторг. — Посмотри, как они оживленны! — шепнул он Берни. Тот повернулся к нему со злым, перекошенным от презрения лицом и с горячностью проговорил: — Это жалкий театр! Глянь на них. Миллионы испанцев хотят достойной жизни, а получают этот цирк! — Он посмотрел на рябящее море голов внизу. — Нужно что-то посильнее, если мы собираемся построить социализм. Давай уйдем отсюда. Вечером они пошли в бар в Сентро. Берни был сердит и настроен цинично. — Демократия! — зло сказал он. — Она только засасывает людей в коррумпированную буржуазную систему. В Англии то же самое. — Но чтобы сделать из Испании современную страну, потребуются годы, — возразил Гарри. — И какова альтернатива? Революция и кровопролитие, как в России? — Рабочие должны взять дело в свои руки. — Берни посмотрел на Гарри и вздохнул. — Ладно, пошли обратно в хостел. Уже поздно.