— Я скоро буду работать в детском приюте, — сказала Барбара. — Вернетесь к сестринскому делу? — Да. Хотела заняться чем-нибудь полезным. Вообще это предложил Сэнди. Гарри кивнул, помолчал и сказал: — Он хорошо выглядит. Преуспевающий человек. — Так и есть. Сэнди — прекрасный организатор. И хороший бизнесмен. Повисла пауза. Официант принес им суп. — Сэнди всегда хотел идти своим путем. Даже в школе. Дела у него явно двигаются. — Гарри посмотрел на Барбару. — Работает на горное министерство, так он сказал? Барбара пожала плечами: — Да. Я мало об этом знаю. Говорит, проект секретный. — Она печально улыбнулась. — Я превратилась в домохозяйку и не вникаю в серьезные дела. Гарри кивнул. Дверь ресторана открылась, и вошли трое молодых людей в форме Фаланги. Из глубины зала появился маленький полный человек в засаленном сюртуке и нервно заулыбался, направляясь к посетителям в синих рубашках. — Buenas tardes, señor, — бодро произнес один из посетителей, примерно одних лет с Гарри, высокий, стройный, с обычными для фалангистов усиками толщиной с карандаш. — Столик на троих, пожалуйста. Управляющий поклонился и отвел их на свободные места. — Надеюсь, они не будут орать, — прошептала Барбара. Фалангист огляделся. Потом, широко улыбаясь, подошел к их столику и протянул руку: — Ах, иностранные гости? Alemanes? — Нет. Inglés. — Барбара нервно улыбнулась. Фалангист опустил руку, хотя улыбаться не перестал. — Значит, ingléses. — Он весело кивнул. — Жаль, конечно, но скоро вам придется уехать. Генералиссимус присоединится к крестовому походу фюрера против Англии. Гибралтар будет наш. Барбара в тревоге взглянула на Гарри. Его лицо было холодно-бесстрастным. Главный из троих фалангистов насмешливо поклонился и вернулся к своим приятелям. Они посмотрели на Гарри с Барбарой и глумливо засмеялись. Гарри побагровел от ярости. — Сидите тихо, — велела Барбара. — Не перечьте им. — Не буду, — буркнул он. — Скоты! Официант торопливо подошел к ним и подал основное блюдо. Он беспокойно косился на фалангистов, но те увлеклись меню. — Давайте побыстрее поедим и уйдем отсюда, — сказала Барбара. — Пока они не напились. За обедом Гарри рассказал о приеме у Маэстре, затем вернул беседу к Сэнди. Его как будто тянуло на разговоры о школьном приятеле. — Он показал мне лапу динозавра, которую нашел. — Сэнди очень увлечен своими окаменелостями, — улыбнулась Барбара. — Стоит завести речь о них, и он превращается в маленького мальчика. Это так мило. — В школе он, бывало, говорил, что окаменелости — ключ к тайнам Земли. — Это похоже на Сэнди. Они расправились со своими порциями, а фалангисты как раз принялись за вино. Они громко хохотали. — Нам лучше уйти, — сказала Барбара. — Конечно. Гарри жестом попросил счет. Официант сразу принес его, без сомнения радуясь их уходу на случай, если фалангисты устроят скандал. Они расплатились, взяли свои пальто. На улице Гарри робко спросил: — Я подумал, вы не будете против, если мы посмотрим Королевский дворец? Он тут через дорогу. Я никогда не видел его вблизи. — Хорошо, давайте. У меня уйма времени. Они перешли улицу. Солнце светило сквозь дымку, но день был холодный. Барбара застегнула пальто. Они остановились перед воротами. Закрыто. Позади них — гвардейцы на посту. Гарри окинул взглядом богато украшенные белые стены и сказал: — Никто не написал на стене: ¡Arriba España![47] — Фаланга не тронула бы дворец. Это символ монархистов. Они надеются, что в один прекрасный день Франко разрешит королю Альфонсо вернуться. Барбара замолчала, чтобы закурить сигарету. Гарри отошел к краю дороги. За высокой оградой был обрыв, внизу находился дворцовый сад. Дальше виднелся парк Каса-де-Кампо — толстый ковер из побуревшей зелени покрывал ландшафт. Подошла Барбара. — Поле битвы, — тихо произнес Гарри. — Да, в парке наверняка до сих пор живого места нет, много неразорвавшихся снарядов. Но люди все равно стали снова там гулять, безопасные дорожки отмечены. Гарри посмотрел на парк: — Я бы пошел взглянуть. Вы не против? Барбара замялась, ей не хотелось видеть напоминания о войне, о блокаде. — Скорее нет? — мягко спросил Гарри. Барбара тяжело вздохнула: — Что ж, пойдемте. Вероятно, мне тоже следует это увидеть. На трамвае пришлось проехать всего две остановки. Сойдя, они прошли вверх по короткой улочке. Рядом с ними шагали и другие люди: молодой солдат с подружкой и две женщины средних лет в черном. Обогнув небольшой холм, Гарри и Барбара увидели пустошь, перепаханную разрывами снарядов, тут и там стояли сгоревшие танки и разбитые артиллерийские орудия. Рядом из земли торчала кирпичная стена, вся в ямках от пуль, — единственное, что осталось от какого-то здания. Почти все уже заросло травой, однако затопленные воронки и длинные линии траншей прорезали землю, как открытые раны. Через пустырь были проложены дорожки — узкие деревянные настилы, напоминавшие людям, что лучше не покидать их из-за опасности наступить на неразорвавшийся снаряд или мину. Вдалеке виднелся дворец, белый и чистый, как мираж. Барбара предполагала, что зрелище расстроит ее, она ощутила глухую печаль. Оно напомнило ей картины со сценами Первой мировой войны. На Гарри, казалось, поле боя подействовало сильнее, он побледнел. Барбара мягко прикоснулась к его руке: — С вами все в порядке? Он сделал глубокий вдох: — Да. Вспомнил Дюнкерк на мгновение. Там тоже было много брошенных орудий. — Хотите, вернемся? Вероятно, нам не следовало приходить сюда. — Нет. Пойдемте дальше. Вот тропа. Некоторое время они шли молча. — Говорят, на севере еще хуже, — сказала Барбара. — Где была битва на Эбро. На много миль раскиданы брошенные танки. Слева от них две женщины в черном двинулись по другой тропинке, крепко держась друг за дружку. — Столько вдов. — Барбара скорбно улыбнулась. — Я была с ними в одной лодке, совершенно потерянная, пока не встретила Сэнди. — Как это случилось? — спросил Гарри. Она остановилась, закурила сигарету: — Красный Крест отправил меня в Бургос. Там все сильно отличалось от Мадрида. Начать с того, что он был далеко за линией фронта. Мрачный город, много средневековых зданий. В местном Красном Кресте сплошь отставные генералы и знатные испанские матроны. Вообще они были добрые, не такие параноики, как республиканцы. Но они могли себе это позволить. Уже тогда знали, что победят. — Странно, наверное, было работать с врагами Берни. Гарри впервые упомянул о нем. Барбара посмотрела на него и отвела глаза: — Я не разделяла его политических взглядов, вы же знаете. Была нейтральна. В Красном Кресте это не считается зазорным, ни то ни се — это хорошо, ты пытаешься стать силой, которая умеряет страдания. Люди этого не понимают. Берни не понимал. — Барбара повернулась и посмотрела Гарри в глаза. — Вы думаете, я поступила неправильно? — вдруг спросила она. — Связалась с человеком, который поддерживает режим. Я знаю, Сэнди и Берни не ладили в школе. — Ну что вы, — улыбнулся Гарри. — Я сам по натуре нейтрален. Барбару от его ответа окатило волной облегчения, она не вынесла бы осуждения. Глядя на Гарри, ей хотелось кричать: «Он может быть жив, он может быть жив!» — но она прикусила губу. — Вы помните, в каком состоянии я была, Гарри. Меня не волновала политика, я со своей работой едва справлялась. Ходила в каком-то сером тумане. И конечно, мне приходилось помалкивать про Берни. Едва ли стоило ожидать от людей, которые поддерживали националистов, что они обрадуются, узнав о моей связи с человеком из другого лагеря. — Конечно. Они прошли по доскам, проложенным над траншеей. На дне лежали полусгнившие ботинки и горка ржавых банок из-под сардин с этикетками на русском. У края окопа была приделана табличка со стрелками, которые указывали в две стороны: «Nosotros» и «Ellos». «Мы» и «Они». Вдалеке две женщины медленно шли вперед, все цепляясь одна за другую.