— Что? — нетерпеливо оглянулся начальник. Августин сглотнул: — Сеньор, его обследует психиатр. Я… я думаю, коменданту не хотелось бы, чтобы он пострадал. — Ты уверен? — нахмурился сержант. — Этот? — Por cierto, sargento[54]. Рамирес выпятил губы, как ребенок, оставленный без сладкого, и недовольно кивнул: — Ладно. — Он наклонился к Берни, и в лицо тому ударил резкий запах чеснока. — Считай это предупреждением. А ты, — он ткнул пальцем в сторону Винсенте, — берись за работу. Сержант ушел, Родольфо зашагал следом. Августин поспешил за ними. На Берни он не взглянул. В тот вечер, пока заключенные лежали на нарах и ждали команды тушить свет, Винсенте, проспавший бóльшую часть вечера, повернулся к другу. — Тебе лучше? — спросил его Берни. — По крайней мере, я отдохнул, — вздохнул адвокат; в тусклом свете свечи резче выделялись морщины, залегшие на его изможденном лице. — А ты? Берни прикоснулся к длинному порезу на шее, который он промыл в надежде избежать заражения. — Все будет хорошо. — Что случилось сегодня утром? Почему они тебя отпустили? — Не знаю. Весь день пытался сообразить. О внезапном смягчении Рамиреса шептался весь лагерь. За ужином Эстабло с подозрением спросил его об этом. — Августин сказал, что я под наблюдением психиатра, но психиатру дела нет, в каком я состоянии. — Может, Августин хочет уложить тебя в постель? — Я тоже так подумал, но это вряд ли. Он смотрит на меня по-другому. — Кто-то следил за мной, когда мы вернулись, — тихо сказал Винсенте. — Я видел. — Отец Эдуардо? Да, я тоже его заметил. Ближе к концу перехода из карьера в лагерь Берни пришлось поддерживать своего друга-адвоката. Когда они пересекали двор, молодой священник вышел из учебного барака, остановился и провожал их взглядом, пока они тащились в свое жилище. — Он меня приметил, — сказал Винсенте. — Я для него хорошая награда. Глава 26 Контора Сэнди находилась на захудалой площади, где было полно дешевых лавок и небольших складов, увешанных рекламой превратившихся в дым акций. Моросил холодный дождь. Из-под навеса киоска на Гарри скорбно взирал старик, продавец газет. На другой стороне несколько мужчин выгружали из повозки какие-то коробки — эти поглядели на него с любопытством. Пока что, насколько он мог судить, хвоста за ним не было, но тем не менее он чувствовал себя предметом всеобщего внимания. К косяку тяжелой некрашеной деревянной двери было приделано множество электрических звонков. На стальной табличке рядом с верхним было написано: «Нуэвас инициативас». Гарри нажал на него и стал ждать. Сэнди позвонил ему в посольство: — Прости, что задержался с ответом по поводу возможности вступить в дело… Мы можем встретиться у меня в конторе, а не в кафе? Мне нужно кое-что тебе показать. После к нам присоединится Барбара, и мы выпьем кофе. В то утро Гарри встретился с Толхерстом и Хиллгартом в кабинете у первого. Хиллгарт пребывал в отличном настроении, его обычно хмурое лицо разгладилось и выглядело довольным. — Может ли тут идти речь о золоте? — спросил он, и его глаза заблестели. — Он был весьма уклончив в этом вопросе, — осторожно ответил Гарри. Хиллгарт провел пальцем по стрелке на брюках и в раздумье сдвинул брови: — Нам сообщили, что Франко ведет переговоры о поставках продовольствия с Аргентиной. А те захотят получить оплату, да, Толли? — Да, сэр. Хиллгарт кивнул и откинулся на спинку стула: — Что бы Форсайт ни предлагал, думаю, вам следует проглотить наживку. — Он мягко рассмеялся. — Нет, не совсем так. Вы — это наживка, а он — рыба. О’кей, Толли. Деньги. Толхерст раскрыт папку и с очень серьезным видом посмотрел на Гарри: — Вам разрешено инвестировать до двух тысяч фунтов в любое законное предприятие, какое ни предложит Форсайт. Если он попросит больше, можете обратиться к нам. Деньги мы найдем, но вы должны показать Форсайту свою банковскую книжку, чтобы убедить в наличии у вас средств. — Вот она. Гарри подал капитану небольшую картонную книжечку. Хиллгарт внимательно ее изучил: — Тут большая сумма. — В двадцать один год я получил капитал, оставленный родителями. И мало трачу. — Вам нужно немного пожить, — заметил Хиллгарт. — В вашем возрасте я управлял оловянными копями в Боливии, чего бы я не отдал тогда за пять тысяч фунтов. — Очень удобно, что Бретт их не растратил, — сказал Толхерст. — Лондон не любит фальшивых банковских книжек. Хиллгарт по-прежнему не отрывал от Гарри больших карих глаз. Тот слегка заерзал, вспомнив, что не рассказал им про Энрике. Это казалось каким-то глупым упрямством, но он смолчал. Кому хуже, оттого что он помог бедняге? — Маэстре говорит, сердце его дочери разбито, вы не звонили ей после посещения Прадо, — сказал Хиллгарт. — Честно говоря, я предпочел бы больше не встречаться с ней, — помявшись, ответил Гарри. Капитан прикурил «Голд флейк», поглядывая на Гарри поверх огонька зажигалки: — Прелестная маленькая сеньорита, я вам удивляюсь. — Она совсем ребенок. — Жаль. Могло быть полезно с точки зрения дипломатии. Гарри не ответил. Он лгал Сэнди и Барбаре. Разве этого не достаточно? Стоило ли добавлять еще и Милагрос? — Некоторые назвали бы вас идеальным агентом, Бретт, — задумчиво произнес Хиллгарт. — Неподкупным. Вы не гоняетесь за женщинами, не интересуетесь деньгами. Даже, кажется, почти не пьете. — На днях мы пропустили пару стаканчиков, — весело вставил Толхерст. — Большинство агентов падки на деньги. Они все чего-нибудь да хотят, пусть даже просто острых ощущений. Но вам и это, похоже, не нужно. — Я работаю ради блага своей страны, — ответил Гарри; он понимал, что его слова звучат сухо и напыщенно, но ему было все равно. — Мне сказали, это поможет в войне. Так я по-прежнему могу служить. Хиллгарт медленно кивнул: — Ладно, верность — это хорошо. — Он немного подумал. — И на что вы готовы из верности? Гарри помолчал, однако презрительный тон Хиллгарта разозлил его и придал смелости. — Не знаю, сэр, смотря, что попросят. Капитан снова кивнул: — Но возможны ограничения? — Зависит от того, что попросят, — повторил Гарри. — А вот Форсайта едва ли что-нибудь сдерживает. Как по-вашему? — Сэнди показывает вам только то, что хочет показать. На самом деле я не могу оценить, на что он способен. — Гарри сделал паузу. — Во всех отношениях. «Как и вы», — подумал он.