— Ты должна увести Прю в укрытие, Мюриэль. Ну же. Видишь, там Ронни, он не знает, что делать. Ты должна увести их внутрь. Я приведу Уилла. Глаза Мюриэль ожили. Она не сказала ни слова, развернулась и быстро пошла к убежищу, протягивая свободную руку Ронни. Гарри наклонился и взял Уилла под локоть: — Давай, старик, поднимайся. Поставь на землю здоровую ногу, обопрись на нее. Он поднял кузена, и тут снова раздался оглушительный грохот, уже совсем рядом, на соседней улице. Новая желтая вспышка — и ударная волна едва не сбила их обоих с ног, но Гарри, обхватив рукой Уилла, умудрился поддержать его. В больном ухе теперь давило и ныло. Уилл привалился к брату и поскакал на здоровой ноге, улыбаясь сквозь сжатые зубы. — Только не вздумай взлететь на воздух, — сказал он, — разведчики придут в ярость! «Значит, он догадался, кто приглашал меня на работу», — подумал Гарри. Упало еще несколько бомб, желтые вспышки освещали дорогу, но теперь они, похоже, удалялись. Кто-то следил за Гарри и Уиллом из укрытия, держа дверь чуть приоткрытой. К ним протянулись чьи-то руки, подхватили Уилла, и Гарри вместе со своим раненым кузеном ввалился в набитую людьми темноту. Гарри проводили к месту, где можно было сесть. Он оказался рядом с Мюриэль. В темноте различал ее худую фигурку, склонившуюся над Прю. Девочка всхлипывала. Ронни тоже прижался к матери. — Прости, Гарри, — тихо сказала она. — Я просто не могу больше этого выносить. Мои дети… Каждый день я думаю о том, что может с ними случиться. Все время, все время. — Ничего, — ответил он. — Это ничего. — Прости, я расклеилась. Ты нам помог. Она подняла руку, хотела погладить Гарри по плечу, но опустила ее, будто ей это было не по силам. Гарри прислонил гудящую голову к шершавой бетонной стене. Он помог им, взял ситуацию под контроль, он не развалился на куски, как несколько месяцев назад. Он помнил, как впервые увидел пляж в Дюнкерке, как шел по песчаной дюне, а потом показались бесконечные черные колонны людей, змеями уходившие в усеянную кораблями воду. Суда были самые разные — рядом с прогулочным пароходом качался на волнах минный тральщик. Некоторые, подбитые, дымились, над головой ревели немецкие бомбардировщики, с пронзительным воем пикировали и сбрасывали бомбы на корабли и на людей. Бегство происходило так быстро, так хаотично, ужас и стыд были почти невыносимы. Гарри приказали построить людей на пляже для эвакуации. Сидя в бомбоубежище, он снова ощутил тупое чувство стыда, охватившее его тогда, осознание полного поражения. Мюриэль что-то пробормотала. Она сидела со стороны его глуховатого уха, и Гарри повернулся к ней: — Что? — Как ты? Тебя всего трясет. — В ее голосе слышалась дрожь. Гарри открыл глаза. В полумраке тут и там светились красные огоньки сигарет. Люди сидели тихо, прислушивались к происходящему снаружи. — Да. Просто… Все это напомнило мне… эвакуацию. — Понимаю, — тихо сказала Мюриэль. — Думаю, они улетели, — произнес кто-то. Дверь приоткрылась, и человек выглянул наружу. Поток свежего воздуха прорезал завесу запахов пота и мочи. — Ну и вонь тут, — пробормотала Мюриэль. — Вот почему я не люблю сюда ходить, не могу выносить этого. — Иногда люди не могут удержаться. Это от страха. — Да, наверное. — Голос Мюриэль смягчился. Гарри хотелось разглядеть ее лицо. — Все в порядке? — спросил он. — Отлично, — ответил Уилл, сидевший по другую руку от Мюриэль. — Славная работа, Гарри. Спасибо, старик. — А солдаты тоже… не могли удержаться? — спросила Мюриэль. — Во Франции? Там, наверное, было так страшно. — Да. Случалось. Гарри припомнил запах, которым на него дохнуло, когда он приблизился к строю мужчин на пляже. Они не мылись много дней. В ушах у него прозвучал голос сержанта Томлинсона: — Нам повезло, теперь приходят маленькие корабли, и дело идет быстрее. А некоторые бедолаги проторчали тут три дня. Сержант был крупный светловолосый мужчина с посеревшим от усталости лицом. Он кивнул в сторону моря и покачал головой: — Гляньте на этих глупых пидоров, щас они опрокинут лодку. Гарри проследил за его взглядом до головы очереди. Люди там стояли по грудь в холодных водах Ла-Манша. Самые первые забивались в рыболовецкий шмак, который сильно кренился под их весом. — Нам лучше спуститься, — заметил Гарри. Томлинсон кивнул, и они зашагали по берегу. Рыбаки пытались увещевать лезущих на борт солдат. — Хорошо хоть что-то осталось от дисциплины, — сказал Гарри. Томлинсон повернулся к нему, однако ответ заглушил визг пикирующего бомбардировщика прямо над головой, который перекрывал более тонкий звук падающих бомб. Потом раздался рев, от которого у Гарри едва не лопнула голова, — его оторвало от земли и засыпало фонтаном покрасневшего песка. — И он исчез, — громко произнес Гарри. — Остались одни ошметки. Куски. — Прости, что? — озадаченно спросила Мюриэль. Гарри зажмурился, пытаясь прогнать из головы картинку. — Ничего, Мюриэль. Все хорошо, прости. Он почувствовал, как женщина нащупала и сжала его руку. Ладонь Мюриэль была жесткой, сухой, загрубевшей от работы. Гарри сморгнул слезы. — Сегодня мы ведь справились? — спросил он. — Да, благодаря тебе. Послышался переливчатый сигнал отбоя воздушной тревоги. Все бомбоубежище разом выдохнуло и расслабилось. Дверь открылась настежь, и в проеме на фоне звездного неба, подсвеченного заревом пожаров, нарисовалась фигура старшего по укрытию. — Народ, они улетели, — сказал он. — Можно расходиться по домам. Глава 3 Самолет покинул Кройдон на заре. Гарри привезли сюда прямо из тренировочного центра Секретной разведывательной службы. Он еще ни разу в жизни не летал. Это был обычный гражданский рейс, которым перемещались к месту назначения английские и испанские бизнесмены. Они бойко переговаривались между собой, в основном о том, какие трудности создала война для торговли, пока самолет парил над Атлантикой, прежде чем повернуть на юг, огибая оккупированную немцами Францию. Гарри на миг испугался, когда самолет оторвался от земли, и вдруг понял, что железнодорожные пути внизу стали меньше, чем в игрушечном наборе Ронни. Однако это прошло, стоило им попасть в толщу облаков, залепивших иллюминатор серым туманом. Облака и монотонное гудение моторов — ничего не менялось. Гарри откинулся на спинку кресла и стал думать о пройденном тренинге — трех неделях занятий. А сегодня его посадили в машину и отвезли в аэропорт. Наутро после бомбардировки Гарри доставили из Лондона в поместье в Суррее, где он и провел все это время. Как оно называлось и где оно находилось, он так никогда и не узнал. Викторианская краснокирпичная громада, особое расположение комнат, голые полы без ковров и какой-то трудноопределимый запах наводили Гарри на мысль, что здесь когда-то помещалась школа. Занятия с ним проводили в основном довольно молодые люди. В них замечались некое нетерпение и азарт, быстрота реакции и энергия, благодаря которым они завладевали вниманием, приковывали к себе взгляды, перехватывали инициативу в беседе. Иногда они до странности напоминали Гарри неутомимых торгашей. Его обучали основам шпионажа: способам передачи информации, определения слежки, получения сообщения, если ты в бегах. Нет, с ним, конечно, ничего подобного не случится, заверяли наставники, — он под дипломатической защитой, это полезный побочный продукт его прикрытия. От общего перешли к частному: как вести себя с Сэнди Форсайтом. Ему предложили сыграть в ролевую игру, Сэнди изображал бывший полицейский из Кении. Подозрительный Сэнди сомневался в истории Гарри; пьяный и враждебный Сэнди спрашивал, за каким чертом явился сюда он, Бретт, и заявлял, что всегда его ненавидел; еще один Сэнди сам был шпионом, работал на фашистов. — Вы не знаете, как он на вас отреагирует, и должны быть готовы к любому развитию событий, — сказал полисмен. — Вам нужно подстраиваться под его настроение, понимать его мысли и чувства. Свою историю ему следует излагать без малейшего противоречия, говорили они, так, что комар носа не подточит. Это не составляло труда. Гарри мог быть абсолютно честен, рассказывая о своей жизни до того момента, как Уилл принял телефонный звонок из МИДа. В качестве прикрытия выдумали объяснение — мол, ему позвонили в поисках переводчика взамен работавшего в Мадриде сотрудника, которому внезапно пришлось уехать. Скоро он выучил все это назубок, но ему говорили, что все равно есть проблема. Не с лицом, а с голосом: в нем слышалась неуверенность, почти неохота, когда он рассказывал, почему приехал. Такой ловкач, каким казался Форсайт, мог сразу разгадать обман. Гарри работал над этим и через некоторое время удовлетворил своих наставников. — Разумеется, — заметил полисмен, — любую странность в тоне можно объяснить легкой тугоухостью, которая сказывается на голосе. Сыграйте на этом и расскажите о приступах паники после Дюнкерка. — Но это в прошлом, — удивился Гарри, — у меня давно не случалось приступов паники. — Но вы же помните, как это было? Сумели побороть их, но иногда ощущаете приближение этого неконтролируемого ужаса. — Полисмен заглянул в лежавшую у него на коленях папку; у Гарри теперь имелось собственное досье в кожаной папке с красным крестом и надписью «секретно». — Что ж, разыграйте это… секундное замешательство, как будто делаете паузу, прежде чем спросить его о чем-то. Это пойдет вам на пользу. Даст время подумать, а в его голове закрепится идея, что вы инвалид и опасаться вас нечего. Информация о приступах паники поступила — Гарри это понял — от одной странной женщины, которая как-то раз его опрашивала. Она не объяснила, чем занимается, но Гарри догадался, что эта особа — психиатр. Ей тоже была присуща некая шпионская нетерпеливость. Ее голубые глаза смотрели так пронзительно, что Гарри на миг опешил. Женщина пожала ему руку и бодро предложила сесть за маленький стол. — Мне нужно задать вам несколько личных вопросов, Гарри. Могу я называть вас Гарри? — Да… а… — Мисс Кейн. Зовите меня мисс Кейн. Вы, кажется, вели правильную жизнь, Гарри. Не то что некоторые чудаки, которые у нас здесь появляются, могу вам сказать. — Она засмеялась. — Полагаю, что да. Обычную жизнь. — Вы потеряли обоих родителей в очень юном возрасте, это наверняка было нелегко. Вас передавали от одних дяди с тетей к другим, а оттуда в пансион. Гарри внезапно разозлился: — Мои дядя с тетей всегда были добры ко мне. И в школе мне нравилось. Это была частная школа Руквуд, а не пансион. Мисс Кейн насмешливо взглянула на него: