— Должно быть, это нелегко, — серьезно ответил Гарри. — Но суп вкусный. — Он восхитительный! — провозгласил малыш Рональд. Его мать вздохнула. Гарри не понимал, зачем Мюриэль завела детей — вероятно, считала, что так нужно. — Как работа? — спросил он кузена, чтобы нарушить тишину. Уилл был сотрудником МИДа из отдела Ближнего Востока. Глаза его из-за толстых стекол очков глядели озабоченно. — Могут быть проблемы в Персии, шах склоняется к Гитлеру. Как прошла твоя встреча? — спросил Уилл с преувеличенной небрежностью. Несколько дней назад он позвонил Гарри и сказал, что какие-то люди связались с МИДом, поговорили с ним и пообещали связаться с Гарри, но сам не знал, о чем пойдет речь. По тому, как Уилл вел себя сейчас, Гарри догадался, что кузен понимает, кто были «эти люди». Он даже подумал: вдруг Уилл упомянул в своей конторе двоюродного брата, который учился в Руквуде и владеет испанским, а кто-нибудь передал информацию сотрудникам Джебба. Или где-то существует огромная система досье на граждан, с которой сверяются шпионы? Гарри едва не выпалил, что они хотят отправить его в Мадрид, но вспомнил, что должен молчать. — Похоже, у них есть для меня работа. Придется поехать за границу. Но дело секретное. — Неосторожное слово может стоить жизни, — важно проговорила девочка. — Сиди тихо, Прю, — оборвала ее Мюриэль. — Ешь суп. Гарри утешительно улыбнулся малышке: — Ничего опасного. Не как во Франции. — Вы убили много немцев во Франции? — встрял Ронни. Мюриэль со звоном положила ложку на тарелку: — Я говорила тебе не задавать подобных вопросов. — Нет, Ронни, — сказал Гарри. — А вот они убили много наших солдат. — Мы ведь отплатим им за это? И за бомбы? Мюриэль тяжело вздохнула. Уилл повернулся к сыну: — Ронни, я говорил тебе, что встречался с Риббентропом? — Вау! Ты видел его? Надо было его убить! — Мы тогда еще не воевали, Ронни. Он был просто послом Германии. И всегда говорил не то, что надо. Брикендроп[2], так мы называли его. — Какой он? — Глупый. Его сын учился в Итоне. Однажды Риббентроп приехал навестить его в школу, остановился во дворе, поднял руку и закричал: «Хайль Гитлер!» — Фу! — сказал Ронни. — Это не сошло бы ему в Руквуде. Я хочу поехать в Руквуд в следующем году. Вы знали об этом, дядя Гарри? — Если мы сможем позволить себе плату, Ронни, тогда посмотрим. — И если Руквуд уцелеет, — вдруг сказала Мюриэль. — Если его не реквизируют и не взорвут. Гарри с Уиллом уставились на нее. Она вытерла рот платком и встала: — Пойду принесу стейки. А то они засохнут, пока стоят под грилем. — Она взглянула на мужа. — Чем займемся вечером? — В убежище не пойдем, если не завоют сирены, — ответил тот. Мюриэль вышла из комнаты. Прю напряглась. Гарри заметил, как крепко девочка сжала медвежонка, сидевшего у нее на коленях. Уилл вздохнул: — Когда начались налеты, мы стали спускаться в бомбоубежище после обеда. Но некоторые люди там… ну… они немного простоваты, и Мюриэль их не любит, да и вообще там неуютно. Прю пугается. Мы остаемся дома, пока не подаст голос Воющий Винни. — Он снова вздохнул и посмотрел через французское окно в сад позади дома: сумерки сгущались, переходя в ночь, вставала яркая полная луна. — Это луна бомбардировщиков. Ты иди, если хочешь. — Ничего, — отозвался Гарри. — Я останусь с вами. Деревня его дяди располагалась на пути бомбардировщиков от Ла-Манша к Лондону. Сирены часто включались, когда над ней пролетали самолеты, но у немцев была другая цель. Гарри ненавидел кружащийся рев Воющего Винни. Он напоминал ему звук пикирующих бомбардировщиков: когда он впервые приехал домой после Дюнкерка, то скрежетал зубами и сжимал кулаки, так что пальцы белели, пока не прекращался вой сирен. — Если ночью будет налет, мы встанем и пойдем в убежище, — сказал Уилл. — Оно сразу за дорогой. — Да, я видел. — Это нелегко. Десять дней бомбежек страшно нас вымотали, и бог знает сколько еще это будет продолжаться. Мюриэль подумывает, не увезти ли детей в деревню. Уилл встал и задернул плотные шторы. В кухне что-то разбилось, последовал сердитый крик. — Пойду помогу Мюриэль, — сказал Уилл и поспешно вышел. Сирены завыли в час ночи. Сначала в Вестминстере, потом захватили другие районы; стонущий рев рябью разносился по окраинам. Гарри очнулся от сна, в котором бежал по улицам Мадрида, перескакивал из бара в магазин, из магазина в бар, спрашивал, видел ли кто-нибудь его друга Берни, но говорил по-английски, а не по-испански, и никто не понимал его. Он подпрыгнул и мигом оделся — армейская наука. Голова работала ясно, никакой паники. Гарри удивился, почему во сне искал Берни, а не Сэнди. В десять звонили из МИДа, дали адрес в Суррее и попросили явиться туда завтра. Гарри чуть приоткрыл штору. Темные человеческие фигуры в свете луны перебегали дорогу и прятались в укрытие. Огромный прожектор пронзал лучом небо, на сколько хватало глаз. Спустившись, Гарри увидел, что свет в холле зажжен и там стоит Ронни, в пижаме и халате. — Прю плачет, — сказал он. — Она не хочет идти. Мальчик посмотрел на открытую дверь родительской спальни. Оттуда доносилось громкое испуганное всхлипывание ребенка. Даже сейчас, при вое сирен, Гарри не хотелось вторгаться в спальню Уилла и Мюриэль, но он заставил себя войти. Они оба тоже были в халатах. Мюриэль сидела на постели, волосы накручены на бигуди. Она качала на руках плачущую дочь и утешительно сюсюкала. Гарри даже не думал, что она способна на такую мягкость. В опущенной руке малышка сжимала медвежонка. Уилл стоял и неуверенно смотрел на жену и дочь, его жидкие волосы вздыбились, очки косо сидели на носу, он казался самым растрепанным. Сирена не смолкала. Гарри ощутил дрожь в ногах. — Нам нужно идти, — быстро сказал он. Мюриэль подняла взгляд: — Кто, черт побери, тебя спрашивал?! — Прю не хочет идти в укрытие, — тихо объяснил Уилл. — Там темно, — сквозь плач проговорила девочка. — Там так темно, пожалуйста, разрешите мне остаться дома! Гарри подошел и взял Мюриэль за костлявый локоть. Так сделал капрал на пляже, после того как разорвалась бомба, — взял Гарри за локоть и мягко проводил в лодку. Мюриэль изумленно поглядела на него. — Нам пора идти. Бомбардировщики на подходе. Уилл, нужно их поднять. Кузен взял жену за другую руку, и они осторожно поставили ее на ноги. Прю спрятала лицо на груди матери, все всхлипывая и крепко сжимая в руках медвежонка. Его стеклянные глаза глупо вылупились на Гарри. — Хорошо-хорошо, я сама пойду, — резко сказала Мюриэль. Мужчины отпустили ее. Ронни затопал вниз по лестнице, остальные пошли следом. Мальчик выключил свет и открыл входную дверь. Странно ночью в Лондоне, не освещенном уличными фонарями. Снаружи уже никого не было, впереди за дорогой в свете луны вырисовывались очертания убежища. Вдалеке слышались выстрелы зенитных орудий и чего-то еще, низкое тяжелое гудение доносилось с юга. — Черт, они летят сюда! — Уилл вдруг растерялся. — Но они ведь летят к докам, к докам. — Может, сбились с курса, — отозвался Гарри. «Или хотят ударить по гражданским для острастки», — подумал он. Ноги у него перестали трястись. Нужно было взять ответственность на себя. — Пошли! — скомандовал он. — Переходим дорогу. Они побежали, но Мюриэль не поспевала, двигаясь медленно из-за дочки. Посреди дороги Уилл развернулся, чтобы помочь ей, поскользнулся и с криком упал. Ронни, бежавший впереди, замер и оглянулся. — Уилл, вставай! — истерически завопила Мюриэль. Он попытался подняться, но шлепнулся на спину. Прю, не выпускавшая из рук медвежонка, громко заплакала. Гарри присел рядом с Уиллом. — Я подвернул лодыжку, — сказал тот, его лицо было искажено болью и страхом. — Оставь меня, отведи их в укрытие. За спиной у Гарри стояла Мюриэль с оравшей во все горло Прю на руках. Жена Уилла изрыгала проклятия, каких Гарри не ожидал от нее услышать: — Чертов гребаный ублюдок этот Гитлер, о боже правый! Сирены все завывали. Самолеты были почти над головой. Гарри услышал нарастающий визг бомб, а затем — внезапный громкий удар. В нескольких улицах от них взметнулась яркая вспышка, его халат на миг обдало жаром. Это было так похоже на Дюнкерк. Ноги снова затряслись, во рту появился сухой едкий привкус, но в голове сохранялась ясность. Нужно поднять Уилла. Снова раздались визг, грохот, на этот раз ближе, земля вздрогнула от взрывов. Мюриэль перестала ругаться и замерла на месте с широко открытыми глазами и разинутым ртом. Она согнула худое, одетое в халат тело, чтобы прикрыть плачущую дочь. Гарри взял ее за плечо, заглянул в испуганные глаза, заговорил медленно и отчетливо: