– Ничего не помню! Потерпевшая выпрямилась на стуле, глаза ее неприязненно сверкнули. Как видно, этот вопрос ей уже задавали, и задавали не раз и не два, и она просто не понимала, зачем вновь возвращаться к сказанному. Я с сожалением покачал головой. Гульметовой стало неловко, что она обидела меня. – У него лицо неприметное, глазу не за что зацепиться, – сказала потерпевшая. – Нос обычный, стрижка – как у всех мужчин – короткая, аккуратная. Волосы русые, шрамов на лице нет. Меня уже водили фоторобот составлять, и ничего не получилось! Вы всех людей запоминаете, с кем рядом стоите? Мне был он даром не нужен. Кто же знал, что у него на уме? Дальнейшие мои расспросы к успеху не привели. Все приметы насильника свелись к высокому росту и «обычной» внешности. Гульметова даже одежду его не запомнила. – Вроде бы куртка на нем была, – неуверенно припомнила она, – а вот какая, с капюшоном или без, на пуговицах или на молнии, этого я не помню. У меня муж в полупальто ходит. Было бы на нем такое же полупальто, я бы запомнила, а куртку – нет. Закончив работать с потерпевшей, я стал собираться домой. Перед уходом вызвал к себе Ключникова и Айдара. – Если бы наши коллеги в прошлом году собрали все окурки у подъезда Гульметовой, сегодня мы бы имели группу крови насильника. – Андрей Николаевич, – возразил Далайханов, – в прошлом году наш «имитатор» был не насильником, а хулиганом, который дерется в лифте и ножом женщинам угрожает. Кто бы его группу крови устанавливал, на кой бы черт она сдалась? – Проценты! – веско дополнил Ключников. – Нераскрытое покушение на изнасилование – это не фунт изюма. Тут сразу же на контроль в областном управлении встанешь. Если бы не паренек, родители которого настояли на заявлении в милицию, все у насильника было бы шито-крыто. Я не стал дослушивать прописные истины. – Коллеги, мы все нераскрытые материалы подняли? – спросил я. Айдар и Ключников переглянулись. – Вроде бы все, – неуверенно ответил Далайханов. – Если «вроде бы», то ройте дальше. Не у всех родители на милицию надеются. 13 В четверг утром меня на ковер вызвал начальник областного уголовного розыска Шмыголь. – Что это? – вместо приветствия сказал он. Я склонился над приставным столиком, сделал вид, что рассматриваю надписи на папке с бумагами. Шмыголь поерзал в кресле, громко чиркнул спичкой, закурил. Всем своим видом он давал мне понять, что я совершил из ряда вон выходящий поступок, прощения за который нет и быть не может. – Что это? – еще раз строго спросил Шмыголь. – Это мое оперативное дело под условным наименованием «Мерзкий имитатор». Если говорить точнее, то это дело оперативной проверки, или ДОП. – Я вижу, что это ДОП! Ты название у него читал? Что значит слово «мерзкий»? Что за самодеятельность? Ты так до матерной брани опустишься и начнешь выдумывать всякие производные от слова «долбаный». – Иван Иванович, вы вызвали меня поговорить об этимологии слова «мерзкий», или мне стоит перевернуть страницу, и мы перейдем к обсуждению содержимого ДОПа? Шмыголь недовольно посмотрел на меня. Я был невозмутим. – Слово «мерзкий», – как ни в чем не бывало продолжил я, – в русском языке означает «вызывающий отвращение». По-моему, для человека, который нападает с ножом на беззащитных женщин, это самое подходящее определение. – Переверни страницу и прочитай преамбулу постановления. – Зачем? – оставаясь спокойным, спросил я. – Под этим постановлением стоит моя подпись. Я его автор и прекрасно знаю его содержание. Вы, как я понял, тоже прочитали постановление. Для кого мне его читать? Мы здесь, в вашем кабинете, вдвоем, и оба знаем, о чем идет речь. Но если вы настаиваете, то я готов. Чтобы подчеркнуть свое недовольство, Шмыголь не предложил мне сесть, и я вынужден был стоять перед ним, как провинившийся школьник перед директором школы. – Читай, – приказал он. Я демонстративно откашлялся, склонился над оперативным делом, перевернул страницу и начал вслух читать: – 28 сентября 1990 года. Совершенно секретно. Экземпляр единственный… – Достаточно! – рявкнул Шмыголь. – Что ты мне здесь балаган устраиваешь? Ты мне объясни, кто тебе позволил во всеуслышание объявить, что у нас в городе маньяк завелся? – Совершенно секретное оперативное дело – это не газета «Правда», – возразил я, – с ним ознакомиться может только очень ограниченный круг лиц. – Скажи спасибо, что этот круг только мной и ограничился. Ты сам-то понимаешь, что ты написал? – Конечно, понимаю и могу любому заявить, что человек, совершающий на сексуальной почве пять преступлений подряд, – это маньяк или серийный преступник. Слово «маньяк», на мой взгляд, более соответствует окраске совершаемых им преступлений. – Какие сексуальные преступления? – сквозь зубы процедил Шмыголь. – Где ты в своей писанине хоть намек на секс нашел? Ты знаешь, чем отличается половой акт от хулиганства, или тебя на первый курс университета послать, лекции по уголовному праву послушать? – Послать меня можно куда угодно, но перед тем, как пойти, я бы хотел высказаться. Мне сесть можно или я наказан? Я могу и в угол встать. Мне без разницы, откуда свое мнение отстаивать. – Садись, – разрешил Шмыголь. – Начнем! – Я перевернул несколько страниц и остановился на служебном документе, никакого отношения к теме разговора не имевшем. Я пролистал оперативное дело просто так, чтобы подчеркнуть, что мне содержание его известно от первой и до последней буковки. – Кратко пройдемся по динамике преступлений, – предложил я. – Первое нападение происходит в квартире, на голове у имитатора чулок, в руке нож. По его приказу потерпевшая Тельнова ложится на пол, и он совершает с ней имитацию полового акта. Момент первый – свое лицо преступник скрывает под маской. Момент второй – никакого физического насилия к потерпевшей он не предпринимает. Второе нападение – в лифте. Лица своего имитатор не прячет, потерпевшую обхватывает рукой за горло. Второе преступление им до логического конца не доведено, случайный свидетель помешал. Третий эпизод пропустим. Несостоявшаяся потерпевшая находилась в наркотическом опьянении и интереса для имитатора не представляла. Четвертый эпизод. Нападение происходит на улице, потерпевшую он колет в ногу ножом. Последнее преступление – имитатор колет потерпевшую ножом в ноги и слегка душит ее руками. Иван Иванович, я вам понятно динамику объясняю? От квартиры и чулка он перешел к улице и удушению жертвы. Протяните логическую цепочку от первой потерпевшей к последней и далее, к шестой и седьмой жертвам, которые, я уверен, еще будут. Что у нас получится? Труп! Я не совсем понимаю физиологическую сущность его «половых актов», но с насилием он уверенно идет по восходящей: вверх, вверх и вверх! Следующую жертву он придушит, и если увлечется и не рассчитает сил, то задушит насмерть. Нам шила в мешке не утаить. Уже сейчас в городе поползли слухи об опасном для одиноких женщин сквере. Пока ситуация вокруг маньяка ограничивается кухонными обсуждениями, но как только он совершит новое преступление, так тут же слухи приобретут общегородской масштаб, и тогда с нас спросят: есть ли в городе маньяк? Есть, конечно же. Вот он! Я ткнул рукой в оперативное дело. Шмыголь поморщился, словно я в приличном обществе предложил ему закусить после первой стопки водки. «Какая закуска! Вторую наливай». – Клементьева, как я понимаю, это дочь Геннадия Александровича? – спросил он. – Она, родимая. В деле есть ее объяснение. В день встречи с маньяком она была в состоянии опийного опьянения. – Как он, держится? – Шмыголь неожиданно перевел разговор с дочери на отца. – Пьяным в коридоре не валяется, значит, трезвый на работу приходит. Иван Иванович, прошу вас, не заставляйте меня давать оценку морально-деловых качеств моих коллег. Я не буду этого делать. У меня свои понятия о профессиональной и личной чести. Шмыголь достал сигарету, тщательно размял ее, закурил, поискал решение в струе табачного дыма. Идти на рожон он не хотел, но и рыть самому себе яму не желал. Старинная альтернатива «казнить нельзя помиловать» перешла в вопрос: «Подписывать оперативное дело или нет?» Что опаснее для карьеры: признать наличие в городе сексуального маньяка или закрыть глаза на его существование? Докурив в молчании сигарету, Шмыголь вытащил из письменного набора четвертинку бумаги с типографским заголовком: «Начальник УУР УВД облисполкома. Резолюция». Еще раз подумав, он написал: «Название изменить на более благозвучное. После устранения недостатков дело представить на новую проверку». «Соломоново решение! – внутренне восхитился я. – Ни «да», ни «нет». Ни «за», ни «против». Мастерски он вышел из положения. Не зря Иван Иванович всем уголовным розыском области командует. У него есть чему поучиться». – К концу месяца представишь дело на проверку, а там посмотрим. – Я могу за один день исправить выявленные недостатки. Я улыбнулся Шмыголю, он ответно улыбнулся мне. – А ты, Андрей Николаевич, не спеши. Октябрь – месяц сложный. Конец года на носу. На одном маньяке свет клином не сошелся. У тебя по квартирным кражам не все благополучно, ты по угонам начал хромать. Не надо одной темой увлекаться. Иди, работай, в конце месяца встретимся. Положив в кожаную рабочую папку оперативное дело, я приехал в городское управление, поднялся в свой новый кабинет. – Здравствуйте, Лидия Анатольевна! – поприветствовал я секретаршу. – Здравствуйте, Андрей Николаевич! – приветливо улыбнулась она. Я сделал шаг к двери, но не успел взяться за дверную ручку, как секретарша остановила меня: – Николай Алексеевич просил передать, что он занят. – Он на работу вышел? – кивнул я на дверь. – Я зайду, доложусь, что с областного управления приехал. – Николай Алексеевич сам вас вызовет, – холодно ответила она. «Как меняются люди! – подумал я, возвращаясь в свой старый кабинет. – На прошлой неделе Лидия Анатольевна по своей собственной инициативе сахар мне в чашке размешивала, а теперь разговаривает со мной таким надменным тоном, словно меня в сантехники разжаловали. Интересно, все секретарши такие лицемерные или только она?» Вызов к Малышеву не заставил себя ждать. Не успел я разложить бумаги на столе, как раздался звонок: «Зайди!» В кабинете у Николая Алексеевича была гостья. Я узнал ее с первого взгляда – Астара. Одета она была в черный балахон монашеского покроя, на груди, на серебряной цепочке, висел медальон в виде восьмиугольной звезды, символа богини Иштар. «Скромно, однако! – подумал я, рассматривая наряд гостьи. – Повязки на лбу нет, бусы с ящерицей дома оставила, балахон надела без вышивки. Не уважает нас, что ли? Где ассирийские львы, где магический кристалл? Что за наплевательское отношение к милиции?» – Садись, Андрей Николаевич, – Малышев указал мне на место напротив Астары, – разреши представить тебе… – Астара, – помогла ему гостья. – Не надо вспоминать, что когда-то у меня было земное имя. После реинкарнации я забыла про него и не хочу больше слышать это бессмысленное сочетание звуков. Нам, жрицам, земные имена ни к чему. – Вы живете без паспорта? – прикинувшись простодушным простачком, спросил я. – Отчего же? – повела плечами Астара. – Паспорт хранится у моей сестры. Но я им не пользуюсь. Мирские блага не интересуют меня.