Когтин, сидящий на пассажирском сиденье, обернулся на пленниц, почесал морду дулом пистолета и всё тем же хриплым шёпотом заговорил: Всё в порядке, оружие мне нужно лишь для того, чтобы вы понимали серьёзность наших намерений. Мы отвезём вас в одно место. Там безопасно. Вам будут даны все условия для проживания, и это займёт около трёх недель. Потом мы вернём вас обратно. Клара: Это из-за мужа? Из-за Макса? Когтин: Почему вы так решили? Клара: А у меня больше знакомых мудаков нет. Не знаю, что он вам сделал, но это то, чего я боялась с момента нашей свадьбы. Если ещё есть возможность — скажите, что мне нужно сделать, и я… (она нервно сглотнула слюну) сделаю. Когтин вздохнул (да нет, подумал он, иными способами данный вопрос не решить): Простите за беспокойство. Это не связано с вашим мужем, но я не могу рассказать истинную причину. Боюсь, вам придётся поверить мне на слово. Как я и сказал — вам не угрожает опасность, если только вы сами этого не захотите. (девчонка сначала хныкала, а потом завыла — АУУУУУУУУУ; Когтин прижал уши к голове от резкого звука) Успокойте дочь. Дорога будет долгая, я не хочу это слушать. Ближе к полуночи они приехали на загородный участок Когтина, который достался ему по наследству от бабули. Раньше это место знало стук спиц друг о друга; после смерти хозяйки — шумные застолья. Теперь же майору стало горько от осознания того, в каких гадких целях он использует бабушкин дом. Волчиц было решено держать в келье — маленькой комнатушке, которую бабуля при жизни использовала для молитв. Молиться эти волчицы теперь будут следующие три недели, а то и больше. В келье не было окон, стояла односпальная кровать. Рядом с кроватью Когтин предусмотрительно положил надувной матрас. Предупредив волчиц о том, что один из них всегда будет дежурить у входа, он закрыл дверь на замок и протянул ключ Хрюну. Когтин: Я поговорю с комиссаром о том, чтобы он не тревожил тебя в ближайшие недели. Тебе нужно будет присматривать за девицами, пока волчара не предстанет перед судом. Хрюн глянул на Когтина с некоторой опаской, словно боясь услышать ответ на свой вопрос: А потом? Когтин: Отпустим. Хрюн едва заметно выдохнул: Понял, товарищ майор. Когтин: Прежде чем заходить к ним — всегда проверяй, надел ли ты маску. Разговаривай с ними только при необходимости. И тихо. Чтобы голос потом не опознали. Лучше просто приноси еду и уходи. По ночам ставь будильник каждые три-четыре часа, чтобы проверять их. Всё понял? Хрюн: Так точно. Когтин вытащил из кармана пальто старую камеру и протянул её кабану: Сфотографируй их. Хрюн: Понял. Он взял камеру и уже вставил ключ в дверь кельи, но Когтин зашипел на него: Маску, бл*ть, надень. Глава 17 Совершенно поверженный волк был не то что приведён — приволочен вновь в комнату допроса. Ожидал его там майор Когтин, держащий дымящуюся сигарету над пепельницей. Когтин: Я поговорить. Серов: Ещё не наговорился начальник? Когтин: Может, последний раз говорим, волчара. Так что ты послушай внимательно. Серов вздохнул, горько усмехнулся: Я, начальник, всегда слушаю. И до этого слушал. Пока ушки на макушке, понимаешь? И нах*й я тебя посылать буду до тех пор, пока язык у меня в пасти болтается. Когтин сложил лапы, оперся локтями о стол и наклонился к задержанному: Только ты не часто меня сейчас нах*й посылай. А то мы не только тебе, но и девкам твоим языки пообрубаем. Говорил — лапы у нас короткие? Не дотянемся? На лице бывалого волчары отобразилось, наконец, то желанное для следака чувство неуверенности ни в чём. Запутанный Серов даже был не в состоянии усидеть на стуле и постоянно ёрзал. Он из последних сил сыпал бранью в попытке скрыть свою душевную и физическую наготу. Но Когтин всё увидел. Всё разглядел его зоркий кошачий глаз. А чувствительные волоски в его ушах уловили частое дыхание волчары. Когтин: Девчонок твоих мы не трогали и не тронем. Если сам не попросишь. Но они у нас. В волчью голову молнией ударила мысль, от которой он бежал всё время с момента своего задержания: всё-таки им это удалось — похитить его девочку; последнее, что у него осталось. И в самом деле, — с горечью подумал он, — денег и до этого не было, здоровье и честь мусора уже отобрали… Осталась только семья. Серов: Начальник. Когтин: М? Серов: Ты чего натворил? Когтин осторожно положил перед волчарой фото его бывшей жены и дочери, которую сделал Хрюн. И страх в глазах волчиц, отпечатался во взгляде Серова, когда он опустил голову на стол. Серов сжал безгрешные челюсти: Тебе, начальник, ничего не свято? Ладно я — бандит-уголовник. Но ты же, падла, их защищать должен. Когтин: Ты не п*зди, волчара. Я бывалый. И вашу волчью мишуру мне не жалко. Ни слезинки не выдавлю! Защищаю я зверей. А вы, суки, зверьми называться не можете. Я тебе говорю, как всё будет. Мы лишней крови не хотим. Согласишься на признание и пройдешь суд, как положено — тогда никто твоих девчонок не тронет. Дадут тебе лет десять; ты сидевший, тебе к неволе не привыкать. И никто тебя не тронет, сидеть будешь на мусорской зоне, в одиночке. Будешь жрать три раза в день, на прогулки выходить, а девки твои — я СЛОВО ДАЮ (Когтин похлопал лапой по груди, а затем — когтем по испуганным лицам на фотографии) — девки твои целыми останутся. Серову, вдруг, стало тяжело дышать. Ему было совершенно плевать на суку-жену, но вот маленькую дочь… Да как посмели они… Как посмели бл*ди эти — эти МУСОРА — тронуть его маленькое творение? Его Лизку… Пожалуй, его дочь была тем единственным хорошим, что он принёс в этот мир. Серов понимал, что сделал бы только хуже, если бы попытался вновь наброситься на майора. Но так хотелось… Очень хотелось. Его пытали несколько дней, изнасиловали, места живого на волчаре не оставили! Но только теперь он ощутил настоящую боль. И самое гадкое, что майор почувствовал, как всё внутри волчары сжалось. Серов: Если подписываю — отпускаете их, верно? Когтин смягчился, подобно учителю, вкратчиво объясняющему ученику сложный материал; на его лице к бессильному ужасу волка отобразилась улыбка (получил, чего хотел, мерзавец; сломал волчару, всё-таки сломал): Немного не так, волк. Держать мы их будем — в комфортных условиях, как полагается — недели три, пока дело до суда не дойдёт. А когда отправишься на тюрьму — отпустим их. И всё у них будет хорошо. Выделываться у волчары сил уже не было. Несколько страниц текста изуверств Звероеда были скреплены степлером и расписаться нужно было внизу каждого листа. Серов тихо рычал, не поднимая глаз со стола и бумаг, которые ему подсовывал майор: Что дальше? Когтин: Дальше тебя накормят, и ты примешь душ. Если не будешь делать глупостей, мы отправим тебя в лазарет. Там просто рай. Больше никто не побеспокоит тебя — можешь быть уверен. Серов: Угу… Когтин: Вот здесь еще. Здесь распишись. И здесь. Той ночью Серов выл так, что даже у бывалых зеков шерсть вставала дыбом. Той ночью Серов понял, что с ним теперь… всё. Глава 18 Баба держалась хорошо, а вот девчонка была напугана до такой степени, что первые два дня Хрюн выносил после неё нетронутую тарелку. Он старался давать им разное меню в эти дни и тщательно подходил к выбору продуктов. Хрюн: Тебе нужно кушать, милая. Иначе никогда не вырастешь. (Тихий голос кабана, вдобавок искажённый тканевой маской, заставлял Лизку цепенеть от ужаса. Жуткий капитан Хрюн пытался успокоить девочку, но в итоге невольно делал так, чтобы она боялась его ещё больше) Может, ей овощи не нравятся? В следующий раз могу принести жуков или… Клара глянула на него снизу-вверх мокрыми непонимающими глазами: Она напугана не из-за овощей. Хрюн: Понимаю. Ну, это ничего. Пройдёт. Вы здесь ненадолго, но за три недели голодания девочка превратится в живой труп. Поговорите с ней. Это не дело. Ребёнку нужно есть. Как ни старался кабан в точности выполнять распоряжения вышестоящего по званию Когтина, ему всё же не удавалось сохранять молчание в обращении с волчицами. Нет-нет, да и обмолвится он парой слов с ними; спросит, как они чувствуют себя, понравилась ли им еда. В конце концов, Хрюн и сам прослужил в полиции много лет и не обязан был безропотно подчиняться приказам Когтина, в отличие от какого-то там лейтенанта Шарикова (царствие ему… или он ещё не помер?..). Да и потом — кабан не видел ничего предосудительного в том, чтобы с уважением относиться к похищенным волчицам и подбадривать их при любой возможности. Уж очень жалко их было. Волчару какого-то пытать — одно. А маму с дочкой на привязи в вонючей каморке держать — дело другое. В такие моменты совесть и просыпается. А если нет — то невольно задумаешься, что ж это ты за подонок такой? Подонком Хрюну быть ох как не хотелось, ещё с института боялся он им стать. Но очень часто в жизни случается так, что именно наши страхи, а не мечты претворяются в жизнь. На четвёртый день девчонка немного пришла в себя и стала есть, отчего Хрюн не мог сдержать радости: Думаю, сегодня вечером приготовлю вам что-то особенное. Как насчёт обжаренных жуков, посыпанных комариными крылышками (он звучал таким весёлым и через маску проступила жуткая, но искренняя улыбка; мать-волчица попыталась улыбнуться в ответ, опасаясь разозлить своего надзирателя) Отлично, я так и сделаю!