Так не хотелось шуметь в тылу врага! Он заспешил за угол за Садовским. С обратной стороны валялись доски, чернела яма для мусора. Вдоль задней ограды росла нестриженая акация. Маневр доктора Гринбергса вычислили правильно. Но просчитались со временем. Он уже выбежал через заднюю дверь, ковылял по дорожке, сжимая под мышкой тряпичную сумку. Мужчине было далеко за пятьдесят, он грузно переставлял короткие ноги, озирался. В окладистой бородке блестела седина. Лицо помертвело от страха. Мужчина свернул с дорожки, побежал по траве. Очевидно, за акацией имелась калитка. – Доктор Гринбергс, стойте! – крикнул по-немецки Глазнев. Не стрелять же в этого перепуганного человека! Мужчина побежал быстрее, втянул голову в плечи, ожидая выстрела в спину. Глазнев кинулся наперерез, подбрасывая ноги. Не помогло – запнулся о трубу, повалился в траву, глухо ругнувшись (понятно, не по-немецки). Дымов бросился спасать ситуацию, перепрыгнул через растянувшегося сотрудника. – Молодец, – бросил он на бегу. – Чувствуется школа. Заскрипела калитка, когда Влад открыл ее. Далеко беглец не ушел, он вознамерился дать стрекача по узкому проулку. Не хотелось запугивать этого человека, но как успокоить? В соседнем строении распахнулась дверь. Тем не менее обитатель дома не собирался выходить. Показался лишь глаз мужчины. – Доктор Гринбергс, я буду стрелять! – прокричал Влад. Мужчина словно споткнулся. Он упал на колено, медленно встал, поднял руки, хотя никто об этом его не просил. Затрясся, втянул голову в плечи. Влад приблизился, схватил его за плечо, развернул, сделал вид, что хочет ударить. Кулак уже двинулся вперед, но Дымов передумал. Он взял мужчину за шиворот. Тот обмяк, обострились морщины. В мутных глазах было обреченное выражение. Человек выглядел неважно, осунулся, лицо покрылось землистого цвета пятнами. Редкие волосы спутались и безжизненно висели. «Пленник» съежился, но нашел в себе силы поднять глаза. – Вы задержаны! – объявил Влад и вывернул ученому руку. Снова перестарался. Гринбергс ахнул, покачнулся. Он с трудом выговорил: – Вы из гестапо? – Почти, – ухмыльнулся Дымов. Боковое зрение работало: «любопытной Варваре» в соседнем здании точно следовало оторвать нос. Он сделал бы это своими руками! Доктор хрипел, говоря, что не будет сопротивляться, что ему очень больно, он сам пойдет. Что происходит? Он ни в чем не виноват, у него заслуги, он будет жаловаться во все возможные инстанции! Дымов отпустил бедолагу, подтолкнул к калитке. Гринбергс пошел самостоятельно, опустив голову. Посторонился Глазнев, как-то с юмором глянул на командира. Под взглядами местных обывателей мужчину вывели на улицу. Капитан Садовский примкнул к «скорбной» процессии, распахнул заднюю дверь «Опеля». – На каком основании меня задерживают? – сделал последнюю попытку вырваться на свободу доктор. – Это незаконно, вы не можете так поступить… – Держу пари, что можем, доктор, – учтиво отозвался Влад. – Присаживайтесь, прошу. Вам все объяснят. И не надо упрямиться, если не хотите пострадать. И все же он взбрыкнул! Уперся дрожащими руками в кузов «Опеля». На что надеялся? «Характер неустойчивый», – подумал Дымов, направляя подошву сапога в обратную часть колена ученого. Нога подогнулась, доктора втолкнули в салон и подперли с двух сторон. Садовский сообразил, что усмешки неуместны, сделал каменное лицо и занял водительское место. Взгляды обывателей жгли спину… Садовский энергично стартовал, свернул в переулок. Оперативники расслабились. Их никто не преследовал. Значит, списали доктора и забыли пустить в расход? В этом имелся резон. Пару лет назад специальные службы такого бы не допустили, ловили бы пришельцев на живца. Сейчас им стало не до этого. Курляндский котел – последний оплот фашизма в мире, головы нацистов забиты другими мыслями… Но волнение не проходило. В центральной части поселка стояли немцы. Машина с номерами управы Лиепаи могла привлечь внимание. Выезжать на шоссе не хотелось. По улицам расхаживали солдаты с повязками на рукавах. Проехала колонна мотоциклистов. Мощные «БМВ» окутались ядовитым дымом. Вездеходы везли зачехленные полевые орудия. Карта городка снова рябила перед глазами. К северной окраине можно выехать другим путем. Садовский направил «Опель» в узкий проезд. Разъехаться двум машинам здесь было невозможно, и пикап на другом конце проезда, набитый вооруженными людьми, терпеливо ждал. Это были патрульные из латышского легиона. Двое покинули грузовик, чтобы остановить машину, но передумали, увидев, кто сидит внутри. Садовский обогнул застрявший грузовичок, свернул на примыкающую дорогу. До шоссе не дотянули – подвернулся проселок, ведущий в лес. Доктор Гринбергс, съежившись, смотрел на собственные колени. Он ничего не замечал, проигнорировал пару реплик на русском языке – до сознания ничего не доходило. Данной дорогой части умирающего режима не пользовались – их устраивало гладкое шоссе, идущее параллельно. Машину затрясло, деревья замелькали. Влад обернулся. Отдалялся населенный пункт, делались игрушечными жилые дома. Высилась башня собора, напоминающая фигуру шахматного слона. Дорога была пустынна. За поворотом Садовский съехал с колеи, загнал машину за гущу деревьев, напоминающих орешник средней полосы России. Заглох двигатель, и стало тихо. Любопытные взгляды перекрестились на докторе Гринбергсе. Ученый медленно поднял голову, уставился в лобовое стекло. Что-то диссонировало с его представлениями о ближайшем будущем. Он облизнул пересохшие губы. – Что это значит? Хотите расстрелять? Но я не понимаю… – Ваши коллеги из Вентспилса передают вам горячий привет, господин Гринбергс, – вкрадчиво сказал Дымов. – Что?! – Доктор задрожал, сглотнул, стал энергично растирать вспотевший лоб. – Вы слышали. Это был пароль. Озвучьте отзыв. Впрочем, не утруждайтесь, мы видели ваши фото. – Подождите… – Эмоции стремительно меняли немолодое лицо, – Хотите сказать, что вы… О, Иисусе… Ну, конечно же… Мои коллеги никогда не жили в Вентспилсе… – Хорошо, – улыбнулся Влад. – Далее можете не волноваться, господин Гринбергс. Советская контрразведка, майор Дымов. Вы ждали нас после того, как вас покинули представители нашего разведывательного ведомства, не так ли? Не обращайте внимания на маскарад, так надо. – Вы не представляете, как я испугался… – Доктор обильно потел, теперь его обуревали совсем другие эмоции. – Решил, что вы из гестапо, а больше всего на свете я боюсь боли… Это карма, господа, – обладаю пониженным болевым порогом. Но почему вы сразу не сказали, кто вы? Зачем мучили, чуть не довели до инфаркта… – Прошу прощения, вы сами виноваты. Пустились в бега, пришлось вас отлавливать. Слишком много посторонних глаз и ушей вокруг, понимаете? Латыши ведь продолжают докладывать в полицию обо всем, что им кажется подозрительным? – Да, вы правы, это традиция нашего народа. – Доктор неуверенно улыбался. – Возможно, я вел себя глупо, но, когда увидел ваши мундиры… Простите, сам виноват. – Вы хорошо говорите по-русски. – А также по-немецки. Не скажу, что обоими языками владею в совершенстве, но… – Позднее об этом поговорим. За вашим домом не наблюдали? – Нет, не заметил. Две недели назад руководитель лаборатории Мартин Абель объявил, что больше не нуждается в моих услугах, я получил при увольнении неплохую сумму в рейхсмарках… И уволили не только меня. Они сказали, что свободен, и я перебрался из комнаты на объекте «Тихая волна» в свой дом в Ульве, где последний год почти не появлялся. Сначала было не по себе, боялся, что убьют… Видимо, доктор Абель погряз в других делах. Потом была встреча с вашим человеком. Шевелилась мыслишка, что он подставной, из гестапо, хотя и ума не приложу, к чему такие сложности… Нет, я уверен, что за моим домом не наблюдали. – Вы женаты? Есть семья, дети? – Жена умерла восемь лет назад, она постоянно болела. Сын живет в литовской Клайпеде, он медик, еще молодой, в армию не взяли из-за плохого зрения. В последних письмах писал, что все нормально, но уже неделю не получаю от него корреспонденции, сильно волнуюсь. – Уверен, что с вашим сыном все в порядке. Вы подтверждаете свое намерение сотрудничать с советской стороной? – Да, конечно, как не подтвердить? Я уже дал свое согласие. Вы даже не представляете, какие мерзости учиняли здесь нацисты, а я был тому свидетелем и при этом не мог ничего поделать. Я просто обязан искупить свою вину. Действительно, как может советский человек представить, какие мерзости учиняли фашисты? – Тогда не будем терять время. Машину оставим здесь и уйдем в лес. В условном месте нас будут ждать наши товарищи. – Да, конечно. – Доктор заерзал. – Постойте, можно вопрос, товарищ? Что происходит в мире, в Европе? Мы ничего не знаем, газеты не выходят, пользоваться радиоприемниками запрещено под страхом расстрела. Нам говорят, что войска союзных сил скоро остановят, а русских уже остановили, они не смогли взять Берлин и теперь отступают. И скоро войска Гитлера нанесут сокрушительный удар из Восточной Пруссии… – Забудьте про эти небылицы, господин Гринбергс. – Дымов улыбнулся, и остальные злорадно заулыбались. – Война в Европе закончена. Войска Германии разгромлены. Берлинский гарнизон капитулирует со дня на день. А что касается Гитлера, то его уже нет в живых как минимум неделю. Последний регион, оказывающий сопротивление, – это ваша Курляндия. Местному населению просто не повезло, доктор. – Как бы я хотел, чтобы это оказалось правдой. – Ученый волновался, учащенно дышал. Остальные тоже волновались. Вот уже несколько часов об их товарищах ни слуху ни духу. Что на уме у сторонников буржуазного развития Латвии? «Временные попутчики» – тот же завтрашний враг. Анна Сауляйте представлялась порядочным человеком, но что ей мешает перекраситься? А если мужики взбунтуются? Группа из четырех человек пересекла дорогу, двинулась через лес. На шоссе гудела тяжелая техника. Встретиться договорились примерно в этом квадрате. До опушки с видом на долговязую церковь – метров сто пятьдесят. Гринбергс тяжело дышал, просил прощения за свой неспортивный вид. Возраст, мерзкие болячки, о которых даже не хочется говорить. Беспокойство вызывал вице-мэр Бергс, оставленный в лесу – связанный и без штанов. Рука не поднялась пристрелить, и это в корне неправильно. Вдруг уже очнулся, развязался? Прыти толстяку не занимать. Сколько времени ему понадобится, чтобы поднять тревогу? Устроят ли фашисты облаву, неизвестно, но как-то реагировать обязаны. Ряженые эсэсовцы в собственном тылу – это непорядок даже по нынешним меркам. В лесу посторонних не было. Звуки извне глушила стена из хвойных деревьев. Только иногда они прорывались с порывами ветра. Сухой мох поскрипывал под ногами. Шли цепью, охватывая приличный участок леса. Нет, все в порядке! Бодро прокричала лесная птица, затряслись кусты малины. Сдавленный возглас: «Свои, не стреляйте!» – и первыми к своим соратникам устремились Балабанов с Пушкарем, а за ними все остальные! Сухо улыбалась Анна Сауляйте, стеснительно подмигивал здоровяк Густавс. – Радуйтесь, что стрелять не стали, товарищ майор, – деловито сообщил Мишка. – Смотрим, черти из СС по лесу валят – издали ведь лиц не разберешь… Забирайте свою одежду, надоело уже с ней таскаться. На доктора Гринбергса смотрели с любопытством, а тот растерянно улыбался, смущался. Быстро переоделись, засунув вражеские шмотки в вещмешки – в любую минуту можно облачиться обратно. – Как же хорошо в своих пахучих обносках, – радовался Садовский. Дальнейшие планы пока не вырисовывались. – Уходим в безопасное место, – объявил Дымов, – а там решаем, что делать дальше. Ваша миссия, Анна, на этом подойдет к концу. Отряд шел по лесу со всеми предосторожностями. Двое ушли в дозор. Иногда прибегал быстроногий боец, описывал ситуацию и снова исчезал. Гринбергс старался не отставать, но возраст давал о себе знать. Его никто не подгонял, терпеливо ждали. Снова была опушка с поваленными деревьями. Небо хмурилось, с севера подходили тучи. Йодистый запах ощущался все сильнее. Прямая дорога была заказана – слева гудело шоссе, по курсу расположился палаточный лагерь, вырисовывались силуэты бронированной техники. – Послушайте, вы можете не прислушиваться к моему мнению, – волнуясь, заявил Гринбергс. – Но я не понимаю, зачем нам в Лиепаю. Координаты лаборатории я сообщу, она в двенадцати километрах к северу от города, вблизи населенного пункта Барклане. Можно обойти Лиепаю с востока, не приближаясь к морю. Пройдем мимо города скалистой местностью, а дальше район малонаселенный, в нем легко затеряться, основные дороги проходят стороной. – Анна, мы можем рассчитывать на связь с вашими людьми в том районе? – спросил Влад. – Советское командование не останется в долгу. Лицо женщины омрачила тень. Она сидела на корточках, прижавшись к дереву, задумчиво кусала губы. Идея получать благодарность от русских ее не прельщала. И не верили латыши в особую благодарность. Получат в плане признательности мягкий вагон до Колымы? – Скажу откровенно, майор, мы не собираемся взваливать на себя ваши проблемы, – без обиняков заявила Анна. – Выполним свою часть миссии, поскольку уже подписались. Явку подполья в Лиепае мы вам передали – это на крайний случай. Подпольщикам и задайте свой вопрос. Но иллюзий не питайте… вы понимаете причину. – Ну, что ж, спасибо и на этом, – вздохнул Дымов. – А что касается предложения господина, имя которого вы не называете, то он прав. Нет смысла идти через Лиепаю. Это город-порт, до отказа заполненный нацистами. Под загрузкой стоят суда, отбывающие в Швецию. Нацисты молятся, чтобы их не разбомбила ваша авиация и не потопили ваши подводные лодки. Город патрулируется. К востоку от города ситуация спокойнее – там скалистая местность. Партизаны появляются редко – лишь иногда ведут наблюдение с господствующих высот. У городка Барклане, насколько знаю, крупных сил гитлеровцев нет. Если и находились, то давно убыли на фронт. Так что прислушайтесь к словам этого человека, майор. Снова придется терять время, но иначе не получится. Соваться в Лиепаю действительно было бессмысленно. Кураторы предупреждали: есть пара суток в запасе, а потом придется спешить и нервничать. И если майор Дымов проворонит объект… то последствия видны невооруженным глазом. Отряд вернулся в лес и двинулся в восточном направлении. Несколько раз пересекали дороги, рискуя попасться на глаза мотоциклистам. Доктор выдохся, пришлось подхватить его под локти и нести на себе. Он опять извинялся за свою физическую немощь, шутил, что от таких нагрузок может «умереть в легкой форме». А потом потянулись камни, безлюдный район, группа вошла в скалистую местность. Сосны теснились в расщелинах, бурый мох облеплял валуны. Дозор выдвинулся вперед, два бойца вскарабкались на скалу, осмотрели окрестности и дали «добро» на движение дальше. Люди приободрились: кажется, ушли из опасной зоны. Вскоре сделали привал. Часовые полезли на скалы, остальные собрались внизу. Потянулся табачный дымок, заскрипели ножи, вскрывающие консервные банки. Доктор Гринбергс грузно опустился на землю, привалился спиной к шершавому камню. – Сможете дальше идти? – спросил Влад. – Не сомневайтесь. – Доктор с трудом шевелил языком. – Откроется второе дыхание, за ним еще какое-нибудь… О, нет, спасибо, – отказался он от пересоленных сардин, входящих в рацион пехотинца вермахта. – Я поел, перед тем как вы столь эффектно вошли на мой участок. Пока не хочется, сыт, знаете ли… – Вы хорошо знакомы с препаратом под названием оскарин? – Я принимал участие в его создании. – Доктор скорбно поджал губы. – Я ученый, молодой человек, и скажу без ложной скромности – неплохой ученый. Во-первых, отказаться я не мог, во-вторых… есть такое понятие, как научные амбиции, извечное стремление открыть что-то новое, доселе неизведанное… – Не продолжайте, – поморщился Влад. – С этой стороны все понятно. Претензий к вам нет, доктор, вы же добровольно вызвались помочь. – Я не сразу, собственно, разобрался, что именно мы разрабатываем, – усмехнулся Гринбергс. – Впоследствии, поняв, ужаснулся – особенно после того, как на объект доставили сотню заключенных из концлагеря, поселили в специальном блоке и стали проводить опыты…