– Это действительно прорыв в фармакологии? – Да, это существенный прогресс. Лаборатории Мартина Абеля удалось создать вещество, удовлетворяющее критерии заказчиков из управления имперской безопасности. Требовался стимулятор, способный существенно поднять уровень духа и тела… ну, вы понимаете. Солдаты должны воевать без страха и усталости, с радостью отдавать жизни за великую идею, совершать многочасовые переходы и с колес вступать в бой. Раненые не должны испытывать боли. Военные заводы должны работать круглосуточно, инженерная мысль – блистать и поражать новаторством. Вся страна должна в едином порыве расправиться со своими врагами… Я утрирую, но смысл понятен. Первитин со своей задачей справлялся на первых этапах войны, когда не требовалось нечеловеческое напряжение. Он давал прилив сил, улучшал моральное состояние. Но многие им злоупотребляли, принимали постоянно и бесконтрольно, в итоге стали наркоманами. У многих сдвигалась психика. Ставилась задача: минимизировать побочные действия, усилить основной эффект. Америку не открывали. Старый добрый мескалин изобрели еще в конце XIX века. Основной компонент – вытяжка из пейота. Это мексиканский кактус. Индейцы майя применяли его веками в своих психоделических забавах. Где же взять столько кактусов? Мексиканскую пустыню Гитлер не оккупировал, поэтому стали синтезировать химическим путем амфетамины схожего действия. Первитин создали в 1919 году, через десять лет стали его производить в промышленных масштабах. Препарат повышал работоспособность на недолгое время, потом требовался длительный отдых. Такую роскошь позволить не могли. Несколько лет пытались изобрести что-то новое – на основе амфетаминов, кокаина, того же первитина… И только в лаборатории профессора Абеля добились конкретных результатов… Не думайте, что это я изобрел такую адскую штуку, – вдруг испугался доктор. – Столь сомнительной славы не желаю. Я всего лишь винтик, окончательной формулы не знаю, она известна узкому кругу лиц… – Опустим вопрос, как создавали препарат, – перебил Дымов. – Что в итоге вышло? – Это химически синтезированное вещество из группы амфетаминов. Первые результаты появились пару месяцев назад. До этого два года бились над созданием чего-то удобоваримого, привлекали маститых специалистов, талантливую молодежь, контактировали с исследовательскими заведениями Мюнхена и Гамбурга. Я против испытания новых препаратов на людях, если люди не согласны. Но кто же будет спрашивать согласия у узников концлагерей? Это началось год назад. В скалах недалеко от основной базы оборудовали испытательный полигон. Людей пичкали еще не проверенными веществами, надевали на них ранцы с кирпичами и заставляли бегать по определенному маршруту. Результаты впечатляли, но впоследствии большинство умирали. Узников заставляли драться между собой, помещали в холод или, наоборот, в жарко натопленную баню – проводили замеры, сколько времени они продержатся. По результатам повышали или уменьшали дозировку. Проводили исследования, сколько времени человек может провести без сна; долго ли проживет раненый без оказания медицинской помощи; исследовали ловкость – заставляли карабкаться на скалы, прыгать с высоты, бегать на время… – Доктор побледнел, опустил голову. «А ты, братец, похоже, участвовал во всех этих экспериментах, – подумал Дымов. – Проводил замеры, улучшал состав препарата. Ладно, хоть совесть проснулась, не вынесла душа…» – Многие умерли, вместо того чтобы восстановить силы, – проговорил Гринбергс. – И только в феврале, после ряда упорных экспериментов, ситуация стала меняться. Люди перестали умирать, восстанавливали силы – причем значительно быстрее, чем раньше. Пациенты перестали просить повторную дозу – то есть снизилась зависимость. Опыты продолжались вплоть до начала марта… потом, к сожалению, был долгий перебой с поставкой сырья, однако препарат апробировали и провели ускоренную процедуру сертификации. Оскарин – светло-серое кристаллическое вещество, напоминающее по виду крупную морскую соль. На вкус – откровенно горчит. То есть профессор Абель добился выполнения поставленной задачи: коллектив его лаборатории создал препарат, на тридцать процентов превышающий эффективность первитина, не требующий долгого восстановления (хотя упадок сил значительный, но недолгий) и фактически не вызывающий привыкания. Психика людей, принимающих оскарин, фактически не страдает, если речь не идет о ежедневном приеме. Формулу можно совершенствовать, ведь ничто не идеально. Но на этом решили остановиться. Ваша армия стояла на пороге, любые действия, связанные с промышленным производством оскарина, выглядели бы глупо. Руководство рейха потеряло к разработке интерес… – А теперь самое главное, господин Гринбергс. Нас интересуют лица, имеющие полные сведения о препарате, включая формулу; интересуют опытные партии, документация по препарату, а также оборудование, необходимое для производства хотя бы ограниченных партий. Вы можете подтвердить, что все перечисленное, в том числе и сотрудники лаборатории, находится на базе и готово к эвакуации? Он внимательно смотрел в глаза собеседнику. Ничего противоречивого в них не наблюдалось. – Несколько дней назад я встретился с бывшим коллегой – Яном Лыпой. Ян руководил смежной лабораторией. Он пришел ко мне домой, сказал, что хочет уехать в Швецию, но боится, что об этом узнает СС. Мой коллега тайком покинул лабораторию, понимая, что все закончится плачевно, он жил на полулегальном положении. Спрашивал, нет ли у меня связей в порту, ведь там под загрузкой стоят суда, готовые к отправке на Готланд. У меня нет связей в порту, о чем я и сообщил. К тому же есть угроза проникновения в акваторию порта советских субмарин. Поэтому эвакуация пока отложена. Ян расстроился, потом разговорился, в том числе рассказал о лаборатории профессора Абеля. Полагаю, ему можно верить. Лыпе незачем меня провоцировать, он действительно был подавлен. По его словам, у Абеля тоже все плохо. Эвакуацию лаборатории тянули до последнего, надеялись, что наступление русских сорвется. Был слух о каком-то британском десанте, якобы союзники первыми высадятся в Курляндии, а русские сюда не зайдут. Зачем тогда вывозить лабораторию? Слухи не подтвердились, сроки эвакуации сорвали. Абель обещал судно, но также возникли технические сложности – судна не было, по крайней мере три дня назад. Море для них представляет не меньшую опасность, чем суша. Плюс объявляли штормовое предупреждение… В общем, как говорят у вас в России, ждут у моря погоды. Не возьму на себя ответственность утверждать, что объект на месте, ведь я не там, а здесь. Но, скорее всего, до сих пор его не эвакуировали. Помимо прочего у Абеля сложности с определением маршрута. Он хочет сдать свое хозяйство янки, а последних в районе Балтийского моря, мягко говоря, немного… – Понимаю. Можете описать объект? – До войны это был один из немногих в Латвии современных медицинских центров. Он имел отношение к правительству республики, в нем лечились чиновники и прочие обеспеченные лица. Заведение занималось пороками сердца, но впоследствии специализация расширилась. При центре работали лаборатории, проводились исследования… ничего интересного для вашего ведомства, гражданская медицина. При объекте действовал санаторий, в нем полный пансион для проходивших лечение пациентов. Учреждение называлось «Klusa Vilnis» – «Тихая волна». К нацистам оно отошло весной сорок второго года, объект вывели за скобки здравоохранения и отдали СС. Объект засекретили, присвоили условное наименование «Волчий глаз». Чем он стал заниматься, вы уже знаете… – Привязки к местности? Опишите объект. Доктор Гринбергс охотно рассказал. Объект расположен в живописной скалистой местности. Неподалеку проходит шоссе из Лиепаи в Вентспилс, с него есть съезд к объекту. Но там шлагбаум и усиленная охрана. Ближайший населенный пункт – Барклане, городок на полтысячи жителей, в нем стоит гарнизон СС и проживают многие сотрудники научного центра. На объекте строгая пропускная система. Колючая проволока, овчарки, собственный полигон в скалах. Строения сконцентрированы на клочке местности в пределах береговой полосы. Фактически это три двухэтажных здания, соединенных переходами – они гармонично вплетены в пейзаж. Исследовательский центр располагается отдельно. Это бетонное строение, прижатое к скале, и обширная подземная часть, где и находится лаборатория. Остальные строения интереса не представляют, в них администрация, казармы, склады, помещения для подопытного материала. Из лаборатории два выхода: основной, к морю, и дополнительный – в скалах. Можно ли подобраться незаметно к объекту? Вопрос поставил доктора в тупик: он никогда об этом не задумывался. Раньше объект охраняли добросовестно. Нынче же, когда повсюду паника, уныние – он просто не знает… – Вы же проводите нас к объекту? Лучше, как говорится, один раз увидеть… – Да, конечно, – закивал доктор. – По берегу подойти сложно – попадетесь охране. Единственный способ – приблизиться со стороны шоссе. Указателей нет, но извещение о запрете въезда на закрытую территорию имеется. Других ориентиров вы там не найдете. – Что нам следует знать о персонале и руководстве? – Ближе к делу я все скажу… – Доктор растер затекшую ногу. – Царь и бог на этом закрытом объекте – профессор Мартин Абель. Ему подчиняется весь персонал и охрана. Профессору немногим за сорок, у него невзрачная внешность, он плешив, невысок, прихрамывает, не любит находиться в центре внимания. У Абеля очень неприятный взгляд… – Доктор передернул плечами. – Безусловно, талантливый, без всяких моральных ограничений. Он считает, что все эти выдуманные нравственные нормы просто мешают развитию науки… Начальник охраны – гауптштурмфюрер Вильгельм Цепнер – мужчина немногословный, сдержанный. Его нельзя назвать добродушным или приверженным гуманитарным традициям, но в излишней жестокости не замечен. Он просто выполняет свою работу, имея в подчинении около тридцати человек… – Не многовато? – вздрогнул Влад. – Это крупный объект, – пожал плечами Гринбергс. – Обширная прилегающая территория плюс акватория залива, на берегу которого расположен научный центр. В распоряжении Цепнера два моторных бота – на них солдаты патрулируют акваторию. Раньше медицинский центр занимался не только поиском нового психостимулятора, он работал по нескольким направлениям, включая евгенику. Но когда назрел прорыв в создании препарата, остальные направления временно свернули, все силы бросили на разработку оскарина. В прежние времена охраны было меньше и секретность была не такая строгая, но времена изменились. Красная армия продвигается по Европе… Помимо этой парочки могу еще выделить фрау Маркс… кажется, ее зовут Хильда – это первая заместительница Абеля, весьма талантливая особа и неплохой организатор. У Хильды высшее медицинское образование, завидный послужной список, несколько открытий в области фармакологии – причем значительных. Ей тридцать с небольшим, но особа амбициозная, одаренная и далеко пойдет… Если кто-нибудь ее не остановит. Именно фрау Маркс принимала главное участие в создании оскарина, занималась организационными работами – в том числе поставками подопытных, лично проводила эксперименты и замеры… Не смотрите так, товарищ майор, – смутился Гринбергс. – Это другие люди, у них мозги иначе устроены. Общепринятые категории – не про них. Не хочу никого оправдывать, но… В общем, что есть, то есть. Фрау Маркс обычная женщина – особенно в те дни, когда ее ничто не раздражает и она оставляет дома свой эсэсовский мундир. Готова выслушать аргументацию собеседника, поменять свое мнение, если это того стоит. Не скажу, что с ней комфортно работать, но из прочих кандидатур она лучший вариант. Внешне фрау Маркс миловидная блондинка, следит за собой… хотя на самом деле у нее другой цвет волос, она их обесцвечивает с помощью перекиси водорода… – Доктор закашлялся. – Это не мое мнение, лично мне безразлично – так уверяла моя лаборантка Грета Аниш, она любила перемывать косточки фрау Маркс, пока та ее не уволила… Хильда Маркс потеряла мужа в сорок втором году, он служил в СС, воевал на Восточном фронте. Детей у нее нет, родственников, насколько знаю, тоже, имеет служебное жилье в Барклане – как и большинство сотрудников. У нее вот тут родинка, – доктор ткнул пальцем в правую щеку. – Странная такая, напоминает знак бесконечности… – Хорошо, позднее мы еще поговорим на эту тему. – Дымов раздавил окурок в вязкой глине. – Пора в путь. Надеюсь, до темноты мы дойдем до вашего сверхсекретного объекта. Глава четвертая До леса оставалась самая малость. Группа вышла из скал и в темпе двинулась к опушке. Ландшафт был сравнительно ровный, встречались лишь бугры и канавы. Препятствия не обходили – преодолевали прыжками. Прежде чем выйти на открытый участок, изучили местность. Ни одной живой души в округе. Анна уверяла, что населенные пункты здесь отсутствуют – значит, нет вражеских гарнизонов. – Добежим до леса? – предложила Анна. – Обходить слишком долго. Каратели ударили в спину, когда группа преодолела половину пути. До леса оставалось метров сто. Застучал единый пулемет вермахта «МГ-42», залаяли автоматы. Оперативники вырвались вперед, поддерживая прихрамывающего доктора, когда атаковали фашисты. Возникла паника, Анна заорала: ложись! Вихрь в голове, Дымов чуть не задохнулся от бешенства. Подловили, черти! Не вы ли виноваты в нападении на нас, господин Бергс? И какого черта мы вас не пристрелили?! Группа реагирования вышла на след, пристроилась в хвост в скалистой местности, а когда все оказались в поле, открыла огонь на поражение! Грохот царил адский, вопили и метались люди, падали, пораженные пулями. Укрытий было немного. Матерясь, покатился по склону колобком капитан Садовский, потом вскочил, дал очередь из «МР-40», снова покатился. В первое мгновение боя Дымов присел. Пуля сбила кепку с головы, другая срезала ткань с рукава. Он залег за ближайшей кочкой. Мимо пробежал, сгибаясь до земли, Мишка Балабанов – злой, как черт, что-то орущий. Бранился Борис Глазнев, он толкнул в спину доктора – повалил его на землю, рухнул сверху, чтобы защитить «особо важное лицо»! Пули срезали дерн с холмика – Дымов успел убрать голову. Сухой глинозем посыпался за шиворот. Он перебрался за соседнюю кочку, осторожно высунулся. Свинцовый вал был страшен. За спиной горланили его офицеры, тащили по земле перепуганного доктора – значит, живо еще научное светило… Противник вел огонь со стороны скал, мелькали за валунами головы. Кто-то встал в полный рост, полоснул очередью и спрятался. Это были местные – латыши из добровольческого легиона – злые на весь мир. Они прекрасно знали местность. Их было не меньше взвода. Надрывался «МГ-42», скалил зубы пулеметчик. Противник занял удобную позицию, с удовольствием стреляя по мечущимся по полю партизанам. Многих уже убили. Те, кто выжил, уткнулись в землю, боясь подняться. Что-то хрипела Анна Сауляйте, но с латышским языком у майора были проблемы. Дымов целился, сдувая со лба катящийся градом пот. Плавно оттянул неудобный спусковой крючок. Автомат затрясся, чуть не вырвался из рук. Но результата добился. Пропал из виду пулеметчик, а через пару секунд выкатился из-за камня, разлегся. – Бегите! – прокричал Дымов. Поднялись несколько человек, среди них здоровяк Густавс со своей длинноствольной бандурой, прыщавый Улдис, мужчина в годах по имени Кристоп. Они немного пробежали и упали – легионеры не прекращали вести огонь. Улдис еще шевелился, он тяжело дышал, скребя ногтями землю. Выбывшего вражеского пулеметчика сменил другой – подполз, занял позицию. Хотя горячий пот разъедал глаза, Дымов снова прицелился и надавил на спусковой крючок. Пули застучали по камню, пулеметчик пригнулся. Легионеры подползали, кто-то перебежал небольшой участок местности, встал на колено, прижавшись к булыжнику, стал невозмутимо целиться. Умер он тоже невозмутимо, когда целый рой пуль пропороли его бок. Он отвалился от камня и рухнул. Еще оставались живые, ползли люди, мелькали объятые ужасом глаза Илзе. Она потеряла берет, ее волосы рассыпались. Что-то хрипела Анна за кочкой, но голос ее становился все тише. Оказалось, что Густавс еще жив. Он получил ранение в ногу, превозмог боль, дотянулся до пулемета. Пули рыли землю вокруг него, но в цель не попадали. Густавс прижал приклад к плечу, открыл огонь. Пот, перемешанный с землей, заливал искаженное болью и злостью лицо, кровь хлестала из пробитой артерии, но он стрелял. Понимал, что пошли последние мгновения жизни – либо подстрелят, либо сам умрет от потери крови, – и он спешил избавиться от патронов. – Товарищ майор, ползите сюда, здесь канава! – проорал Мишка. Метрах в двадцати сзади в облаке пыли кто-то возился. Крик не почудился – Мишка повернул к Дымову физиономию. Он с Садовским затаскивал в канаву едва живого доктора. Гринбергс стонал, пальцы на его руке как-то зловеще выгнулись. И было неясно: кто жив, кто мертв. Смерть косила всех подряд. За телом доктора тянулась кровавая дорожка. Майор отполз от кочки. Вставать в полный рост – самоубийство. Встречный огонь поутих – легионеры попрятали головы. Густавс еще стрелял и ревел, как мастодонт. Патроны не кончались. Майор пополз энергичнее, привстал, оттолкнулся пяткой, покатился. Крепче схватил автомат, помчался зигзагами – терпения ползти уже не хватало. – Командир, ложись, убьют на хрен! – забыв про субординацию, прокричал Балабанов. Дымов рухнул в тот момент, когда оторопевшие от его выходки легионеры открыли огнь. Он лежал, закрыв голову, и ждал, когда пуля найдет свою верную мишень. Не дождался, оттолкнулся каблуком от вырытой ногой ямки, пробороздил носом пару метров… и наткнулся взглядом на мертвые глаза капитана Глазнева. Оперативник лежал на боку, неловко вывернув ногу, смотрел на мир пустыми глазами. Он казался спокойным, только немного удивленным. Грудь была прострелена в нескольких местах, одна из пуль, видимо, пробила сердце. – Сюда, товарищ майор, не тормозите… – прохрипел из канавы Балабанов. – Ему уже ничем не поможешь, не добежал Бориска. Группа несла тяжелые потери. Где Леха Пушкарь? Садовский подался вперед, схватил его за ворот, втащил в канаву. В ней можно было прятаться и даже передвигаться на корточках. Канава петляла под углом к лесу. Оставшиеся в живых товарищи не пострадали, только у Мишки под глазом красовался синяк. Не научился правильно падать. С доктором Гринбергсом была большая проблема. Пуля попала в спину выше поясницы, повредила внутренние органы. Раненый находился в сознании, но испытывал адские муки. Он вздрагивал, глаза мутнели, губы безостановочно что-то шептали. – Тащите по канаве к лесу… – прохрипел Влад. – Я прикрою, потом догоню… – Никаких догоню, командир, – испугался Садовский. – Вместе уходим, нечего тут делать. Леху Пушкаря, кажется, накрыли, ума не приложу, где он. Дымов ругался, грозился карами небесными за неисполнение приказа. Голова кружилась. Он лежал на краю канавы, стрелял короткими очередями. Противник перешел в какую-то ленивую атаку. Вылетели гранаты, взорвались на безопасном от группы удалении. Под прикрытием дыма несколько человек вздумали перебежать. Двум повезло, еще двое далеко не ушли, они извивались, как пришпиленные булавками червяки. Стрельба усилилась – такой поворот событий легионерам не понравился. Потом все утихло, противник перезаряжал оружие. Влад сменил магазин, покосился через плечо. Подчиненные тащили раненого по дну канавы. Глаза у доктора были закрыты, он тихо стонал. Ноги безвольно волочились по земле. «Не жилец», – тоскливо подумал Дымов. Сердце сжалось: такими темпами они до завтра к лесу не доберутся… Самое удивительное, что Густавс был еще жив! Он получил пулю в другую ногу, прекратил сопротивляться и лежал, словно мертвый. Но вдруг зашевелился, потянулся к пулемету. Дымов снова надавил на спусковой крючок, затем сменил позицию, чтобы не примелькаться. Стрелял не он один – остались еще живые среди партизан! Дробно стучали автоматы, сдерживая натиск неприятеля. Живые лежали за кочками, кто-то шевелился. Густавс выпустил очередь, снова кого-то подстрелил. Боевой задор легионеров как-то утих. Они вяло постреливали, обменивались мнениями. Видимо, решили сменить тактику – двое снялись с насиженного места, подались куда-то вбок. Густавс их засек, затарахтел пулемет, посыпались отстрелянные гильзы. Он что-то прохрипел. Густавс отстрелял пулеметный диск, зашарил рукой по земле. У него имелся еще один диск. Запасливый малый! Но присоединить диск к пулемету уже не успел, только подтащил к себе. Пули стали рвать парня, он уронил голову. Кровь потекла из простреленного черепа. Поднялись четверо выживших партизан, побежали к лесу. Видимо, заметили канаву, в которой окопался контрразведчик. Четверка залегла, не добежав до канавы. Дымов стал стрелять по возникающим из дыма головам. Похоже, он один не утратил способность отбиваться. Гортанно крикнула Анна Сауляйте, все четверо поднялись, побежали. Дымов оборвал стрельбу, он мог попасть в своих. Оторопь взяла, на что они рассчитывали? Он заорал благим матом: – Ложись, не добежите! Пуля подкосила рослого светловолосого партизана по имени Эдгарс, он рухнул ничком. Упал еще один – невысокий парень, его имени майор не знал. Замешкалась Илзе. Ноги у девушки подгибались от страха. Анна толкнула ее в спину, что-то крикнула. Оживились легионеры, усилился огонь. Анна присела, но это не помогло. Она словно переломилась. В глазах мелькнула досада: дескать, вот и все, как жаль… Анна упала, запрокинув голову, ее глаза широко распахнулись… Дымов от бессилия чем-либо помочь заскрипел зубами. Кончились патроны в магазине, где-то остался еще один. Он подался вперед, протянул руку. – Илзе, сюда! Девушка рванулась – совсем немного не добежала, упала на колени, задрожала, кровь потекла с губ. Казалось, ее сейчас вырвет. Она пожирала глазами советского майора. Это продолжалось несколько секунд, затем девушка замертво упала лицом в землю… Пронзительно закричал Мишка Балабанов. Они с Садовским не ушли далеко. Мишка видел, что произошло, потрясенно смотрел на девушку. Он сидел на корточках, ноги его дрожали. Слезы текли по испачканному лицу. Даже толком не познакомились, просто понравилась девушка… Хлопал глазами Садовский. Потом опомнился, схватил Мишку за ворот, тряхнул. Работайте, товарищ старший лейтенант, вы же не кисейная барышня! Мишка шмыгал носом, но руки делали свое дело, он опять тащил раненого. Пустые хлопоты – желчь текла из горла, в условиях боя доктора не вынести, придется оставлять. Его все равно не поставить на ноги… Дымов не спешил, извлек из балахона последний рожок. Не хотелось умирать, но других вариантов, похоже, не было. Легионеры тоже не спешили, понимали, что победа не за горами, стоит ли лезть под пули? Они высовывались из укрытий, с любопытством озирались. Их оставалось немного. Двое вылезли, пробежали вперед, чтобы залечь за телами мертвых товарищей. Зашевелилось что-то слева, метрах в тридцати. «Живые остались? – подумал Дымов и насторожился. – Вроде не должны». Кто-то полз по ложбине. Дернулся ствол пулемета мертвого Густавса, пополз куда-то вниз… Еще двое вышли из-за камней, сделали перебежку. Они видели только Дымова. Двое открыли огонь, и пришлось скатиться в канаву. Пули рвали косогор, разлеталась глина. Офицеры все еще возились с доктором, рывками тащили его. Помощь пришла неожиданно. Заработал пулемет. Дымов энергично подался наверх. По канаве уже не стреляли, сменились приоритеты. Легионеры поднялись, что стало ошибкой, потеряли двоих, снова залегли, возмущенно загалдели. Протест был понятен. Горстка оставшихся в скалах людей тоже выражала негодование. Кто стрелял из пулемета Густавса? Влад протер глаза, но видел лишь неясное пятно. Пули градом стучали по камням. Пулеметчик пополз по ложбине, выискивая удобную позицию. Когда возникли головы, он снова стал стрелять. Легионеров как ветром сдуло. – Мужики, уходите! – проорал пулеметчик. Леха Пушкарь! Это был откровенный сюрприз. Товарища считали погибшим. Дымов выпустил короткую очередь, перекатился. Забился в судорогах пулемет. Вступил в перестрелку вражеский «МГ-42», впрочем, быстро заткнулся, видимо, кончилась лента. Пушкарь поливал скалы огнем, делал небольшие паузы, чтобы отдышаться, вновь припадал к прицелу. Ай да Леха! – Пушкарь, уходи к опушке! – прокричал Дымов. – Бросай это грязное дело! – Сами уходите, товарищ майор! Чего вы там застряли? Уходите, говорю, выполняйте задание! Я долго не продержусь… Дымов упорствовал, давил на спусковой крючок. Кончились патроны, он со злостью отбросил автомат. Эффектное появление Пушкаря принесло плоды. Противник замешкался, а Алексей не давал ему высунуться. Дымов тоже отползал, но очень медленно. Леха стал ругаться: – Товарищ майор, вы еще здесь?! На хрена, скажите на милость, мне ваша моральная поддержка?! Пушкарь был прав: выполнение задания оказалось под угрозой. Легионеры утратили наступательный порыв, их осталось слишком мало. Дымов скатился на дно канавы, бросился догонять подчиненных. Канава под углом уходила в лес. Это было на руку. За спиной трещали выстрелы. Пушкарь экономил патроны, менял позицию. Прогремел взрыв – легионеры бросили гранату. Но пулемет не утихал. Офицеры переругивались, втаскивая в лес окровавленного мужчину. Гринбергс стонал, казалось, пришел в себя, в глазах возникло осмысленное выражение. Он даже оперся о землю ногой, но вскричал от боли. Совместными усилиями его затащили в лес. Садовский стаскивал с себя балахон, чтобы соорудить волокушу. Дальше действовали энергичнее, работали быстрее. На опушке продолжалась перестрелка, рвались гранаты. Заткнулся пулемет, и сердце наполнилось пустотой. Стоило найти товарища, чтобы снова потерять… – Мужики, у кого патроны остались? – У меня примерно треть рожка… – сказал Балабанов. – Давай на опушку, сдерживай этих упырей, экономь патроны. Пусть держатся подальше от леса. – Сделаю, товарищ майор, не беспокойтесь. – Мишка побрел к опушке, затем грузно побежал, хватаясь за деревья. В последующие пять минут схлынуло семь потов. Лес уплотнялся, становился непроходимым. Садовский раздвигал ветки, а Влад тащил волокушу. Потом менялись. Гринбергс стонал. «Перевязать его надо срочно, – думал майор, – дотащить до ближайшего хутора, оставить, договориться с местными. Можно использовать немецкую форму – ведь большинство населения, как ни прискорбно, не хочет видеть на своей земле русских солдат. Балабанов догнал процессию через несколько минут: – Они не идут, товарищ майор… Четверо их осталось, боятся в лес заходить. Может, зайдут, если подкрепление получат, но мы уже далеко будем… Сидят на корточках, мертвые тела обшаривают. Я шуганул их – обратно в скалы бросились. – Где Пушкарь? – Не знаю, товарищ майор, с опушки не видно, там все в дыму, тела лежат… Нет его больше. – Молодой сотрудник шмыгнул носом. – Теперь точно нет, царствие ему небесное и вечная память, спас он нас… Ей-богу, товарищ майор, – пробормотал Мишка, – не мог я выйти и проверить, вояки палить стали… – Ну, что ты оправдываешься? – прокряхтел Влад. – Никто не виноват, всякое на войне случается.