Сергей Шульман родился. Миша Оно рос очень быстро и с детства проявил себя в самом лучшем виде. Еще будучи в совсем маленьком возрасте, он встретился однажды со страшным драконом, пришедшим растерзать его, ибо остальной мир был наслышан о появлении нового героя. Этот дракон появился внезапно в полночь, когда Миша спал в колыбели и видел сны о будущем. Но чуткость не подвела его, и он тут же вскочил, схватил свой меч и бросился в бой. Схватка была очень жаркой, но через некоторое время с драконом было покончено. Довольный Миша лег спать, а наутро весь трансцендентальный мир узнал об этом восхитительном подвиге. Ибо дракон был непрост и символизировал все, что угодно. Наутро Миша проснулся, умылся, почистил зубы и посмотрел вокруг себя. Прекрасное мироздание цвело повсюду, приглашая его к себе. Но он помнил свою задачу, он смутно знал о ней и был готов служить своим создателям. Некий старец воспитывал его в благочестии и добродетели. Лицо его было скорее вытянутым, нежели круглым; аккуратно подстриженные усы окаймляли верхнюю губу, малорослые баки по обеим сторонам щек были с сединцой. Губы старца были чувственными. – Мир, Мишенька, существует любой на выбор, и твое право – выбрать самый лучший, – говорил старец по вечерам, наставляя героя для грядущего. – Поэтому ты должен не совершать того, что тебе не нужно; всегда следовать своей цели и стараться охватить все, а не только какие-то прелести. Запомни меня: прелесть есть во всем; ибо ничего нет, есть только твои бредни. Плюнь на мир, и он повернется к тебе лучшей стороной. Но твоя личная цель иная; ты должен спасать. Ты спасешь всех от вечности, которая дурна и неинтересна, ты внесешь в этот рай свой меч и найдешь способ убить их. Убить – значит возродить в новом качестве, милый мой. Ты должен научить их высшему, изменить их уровень, они настолько самоупоены сейчас своим знанием тайны мира, что ты должен их запутать. Будь другим, будь не таким, как они; а они – любые. Это трудно, это невозможно, но ты велик! Будь всем, и они офигеют от тебя. Убивай их по-настоящему, чтобы Отец Твой вобрал это в себя, это все нужно, это хорошо. Я верю в тебя и твою звезду! Миша слушал его внимательно, стоя на коленях. Его лицо излучало решимость и доброту. Он клялся себе, что выполнит то, что назначено ему, и сделает все для этого. Нимб трепетал над его головой, словно радуясь светлому будущему этой личности. И вся природа восторженно цвела, наслаждаясь новыми «целями», заключенными в милом мальчике, который послушно проводил свои детские годы. После наставлений Миша занимался физкультурой, чтобы его тело было достойно напряженной духовной работы, производимой нематериальной частью. Он прыгал, бегал, лазал по деревьям и забирался высоко в горы, чтобы встречать там рассвет. Иногда злые звери нападали на него, но он выходил победителем из этих битв. Однажды он шел по темному лесу, опираясь на заостренную палку, и вдруг услышал мягкий шепот из тьмы. Это был нежный голос, и он говорил: – Миша, иди сюда, Миша… Оставь свою миссию, она далека, а я близко. Будь со мной, милый мой. Будь, как все, не делай сверхъестественных вещей. Мир прекрасен, не уничтожай нас. – Кто это?! – гордо крикнул Миша Оно, вскинув свою палку. – Это я, я почти есть на самом деле, иди сюда, трогай меня. Из чащи вышла сияющая девушка в наряде из листьев и изумрудов. – Никогда этому не бывать! – сказал Миша и проткнул девичью грудь. Девушка упала на землю, умирая. Возможно, она воскресла и стала кем-нибудь еще. А Миша пошел вперед, напевая гимн победы. Он знал, что одна прекрасная девушка не может стоить всего мира в целом, и поэтому сделал свой выбор сразу. Старец сидел в своей пещере, когда Миша подошел и сел рядом. – Здравствуй, сын! – сказал старец. – Скоро ты станешь взрослым и выйдешь в люди. Ты все знаешь о себе, ведь ты есть… Впрочем, это сложно. Я тоже есть, но это тоже сложно. В принципе, можно было создать тебя сразу и не мучиться, ведь это так просто. Раз-два, и ты создан, как и все остальное. Вместо этого мы развели сложную историю с разными персонажами, которыми вполне можно пренебречь. Считай, что все, что было до этого, – чистый бред, понятно? – Понятно, – сказал Миша Оно. – Что ты говоришь? Я не понял. – Неважно, с другой стороны, пусть будет так, раз стало так, так интереснее. Главное, что ты должен сделать, это попробовать вернуться. – Откуда? – спросил Миша Оно. – Ты же Сын, Миша!.. Вернись в отеческое лоно. – Хорошо! Старец встал и посмотрел в небо. – Ладно, – сказал он. – Мне все это надоело. Мне скучно. Давай, иди туда. – Куда? – спросил Миша. – Куда хочешь. Я лично самоубиваюсь. Старец бросился на меч и сдох, вернувшись в эмпиреи. Миша Оно смотрел на его труп и не плакал. Ему исполнилось три года. Но после долгого времени и разных приключений Миша Оно вышел на поляну и осмотрел ее. Его друг, напарник и соратник Александр Иванович стоял около большого дерева и размышлял о главных вещах. Он был стройным, хорошо сложенным брюнетом с глупым лицом и большими отрешенными глазами. Запястья его были тонкими, а рост скорее высоким, чем средним. – Ну, что дальше? – спросил он Мишу раздраженно. – Я не знаю, – ответил Миша, посмотрев в небо. – Мы идем и идем, и ничего не происходит, и нету твоего мира, и нет новых тайн. Я устал от жизни, от привалов и зверей. Я хочу любви и ясной задачи. Когда мы придем? – Я ничего не знаю, – сказал Оно, рассматривая свои усталые ноги. – Мы должны идти вперед, иначе мы останемся на одном месте и ничего дальше не случится. Географические передвижения должны повлиять на эффект попадания в нужную точку реальности; количество должно перейти в качество – иначе смысла нет. Сколько мы идем? – Лет десять, но, может быть, больше или меньше. – Давай придем туда, где холодно. Они переместились в темные адские пространства тундры. Все было прекрасно: олени, надев на шеи колокольчики, шли куда-то вдаль, теряясь из виду, и ледяной океан простирался повсюду, угрожающе застыв до лучших времен и не предвещая ничего хорошего. Отдельные смелые путники героически замерзали в этих местах, чувствуя истинную, восхитительную заброшенность и тоску; и действительно, было что-то упоительно-жуткое и заранее обреченное на болезненную и мрачную смерть в упорном путешествии сквозь эти льды, и сугробы, и пургу куда-то на еще более истинный Север, который, наверное, не отличался ничем кардинально новым от всего того, что было под рукой и рядом, но существовал просто как некая ординарная цель; а цель, в общем, может быть совершенно любой, ибо ценность ее только в том, что она есть и зовет к себе, как тоскующая нежная женщина. И поэтому можно было посвятить свою жизнь тундре и выпить за полюс свой бокал с вином или с водкой, и можно было умереть именно здесь, и родиться в чуме, не зная многих вещей, принадлежащих иным реальностям и странам. Миша Оно, кутаясь в меха, стоял на какой-то горе и видел замерзший океан перед собой. Александр Иванович пытался развести костер, чтобы поджарить немного окровавленной рыбы, лежащей на снегу. – О, если бы у нас был кит! – сказал он, взмахнув рукой. – Молись об этом, Саша, – сказал Миша, хлопая себя по ляжкам. Он спустился с горы, подойдя к Александру Ивановичу. – Тебе понятно назначение этой части мира? – спросил он. Александр Иванович ухмыльнулся и зажег охотничью спичку, которая могла очень долго гореть. Красными пальцами он сунул ее в щепки, собранные для костра, и оставил там, надеясь на большое пламя. Но резкий ветер дунул, словно злой северный дух, и ничего не получилось, и спичка погасла, и опять вокруг была только жестокая природа без вмешательства в нее человеческого огня. – Я знаю все, – сказал Александр Иванович. – Это я придумал Север для нас, я всегда его любил, я хотел упасть на дно северной реки, уткнуться в край океана, вмерзнуть в простор этих мрачных мест, крикнуть некое жуткое слово, обращаясь к солнцу или к Богу, стать пушистым злым зверем, идущим вдаль, съесть кита… – Это правильно, – согласился Оно. – Еще я хочу стать дочерью вождя, или куском строганины, мерцающей под острым ножом хозяйки, накрывающей на стол… Тут вообще все сияет, и я готов сесть на вельбот или пойти пешком умирать на полюс. – Пойдем, – сказал Александр Иванович. – Разведи костер и сделай рыбы, милый, а потом будет пурга, и нам предстоит конец, и никого нет рядом, и, может быть, ты – мой воображаемый друг, а я – жалкий путешественник, умирающий во льдах? – Миша Оно засмеялся и хлопнул себя по ляжкам: – Черт возьми, во всей этой и последующей истории это, наверное, единственная вещь, способная быть истиной. Скорее всего, она и есть истина, запомни момент, дружище. – Конечно, ты прав! – закричал Александр Иванович, зажигая еще одну спичку. Костер опять не вспыхнул, и рыба оставалась сырой, но счастье обуяло двух смелых путешественников, и рассвет превращался в закат, а тьма заполняла собой все – они стояли на берегу и растроганно молчали, ожидая гибельной ночи и невозможности тепла. Ветер пел в горах и снегах, ничего другого живого не существовало, и где-нибудь подо льдом, внутри океана, спали и плавали рыбы и креветки, и они тоже были счастливы и спокойны, и им снилась их суть. Ветер дул сильнее и сильнее; это место было непригодно для жизни, а годилось только для смерти; ветер дул, и казалось, что сейчас этот ветер как будто сломает некую стену, прорвет перегородку, откроет дверь, и начнется что-то новое: все будет таким же, но с другой стороны. Так в кукольном театре можно сдернуть занавес и увидеть истинных хозяев драмы, способных совершать в этом микромире все, что угодно, просто-напросто дергая кукол за веревочки на радость остальным. – Это должно получиться, – просипел Миша Оно, садясь на ледяной снег и закрывая лицо руками в мехах. – Я верю, – медленно ответил Александр Иванович, не мигая смотря в черный океан. Они ждали, тьма побеждала свет. Снег, образовав огромные белые тучи, остервенело летел вместе с ветром непонятно куда. Было невыносимо стоять здесь и не видеть больше ничего, кроме предстоящей гибели. Это было счастье. Миша Оно наклонился и поцеловал заснеженную землю, отморозив себе губы. – Ничего не выйдет, – сказал он. – Здесь слишком хорошо, отсюда нет выхода. Нам нужна реальность, которую и покинуть не жаль. А эта слишком аппетитна. Ты только посмотри, какое тут злое раздолье, прямо съесть хочется эту пургу, китов и сияния. Давай уйдем в более приторное, теплое место. – Да, тундра хороша, сучка, – согласился Александр Иванович, переставая чувствовать свои конечности. – Здесь есть тайна, поэтому здесь больше не нужно совершать никаких иных действий. Я люблю эту реальность, она полноценна, как и всякая другая. – Конечно, истинное наслаждение – замерзнуть здесь, отдав свое тело вечности, словно мамонт, застигнутый дикими холодами в самый разгар жизни, но у нас другая задача, и мы покидаем тебя, любовь моя! Ветер печально дунул в лицо с такой силой, что у Миши Оно чуть не вылетели из орбит глазные яблоки, но организм выдержал этот удар. Александр Иванович стоял перед океаном, словно готовый вознестись в мрачные небеса. Наступал миг расставания. Друзья взялись за руки, горестно посмотрели друг на друга и улетели прочь отсюда, в южные светлые края, словно перелетные гуси, оставляющие родину на сезон, когда в ней холодно и плохо. И вот они стояли среди зелени, солнца и черной почвы. Александр Иванович расправил свои загорелые плечи и глубоко вдохнул горячий свежий воздух. Солнце над его головой было ужасающе жарким, словно хотело сжечь то, что осмеливается существовать прямо под ним. Миша Оно приподнял подол своей набедренной повязки и сделал какое-то танцевальное па. – Тоже прелесть! – сказал он, глядя на джунгли. – Давай теперь разводить костер здесь, демонстрируя то, что нам наплевать на окружающий нас мир, что главное – это мы, наша суть и наша идея. – Кому мы будем показывать это? – спросил Александр Иванович. – Богам, мой брат, – ответил Миша Оно загадочно. – Мы должны показать, насколько мы внутренне сильны; ничто не может изменить нас. Если мы хотим огня – будет огонь! – Хорошо, – сказал Александр Иванович и пошел за хворостом. В глубине джунглей раздавались страшные вопли диких зверей, терзающих слабые созданья. Мир был таким, каким его можно было представить. Вышел Александр Иванович, положил палки на почву и зажег. – Да здравствует костер нашей дружбы! – сказал Миша Оно, прыгая через огонь. Александр Иванович ел банан и умилялся радости Миши Оно, наслаждающегося теплым воздухом, светом и горящим огнем. – Здесь не хуже, чем там, – сказал Миша абсолютно серьезно. – Можно сказать, что эта часть мира равна той, а можно сказать, что это одно и то же. Можно сказать, что они одинаковы и различаются только частностями, которыми можно пренебречь. Но я люблю их с равной силой; я не отдам предпочтение той или другой. В каждой из них есть что-то свое; есть некая личная, ни на что не похожая прелесть; есть какое-то уникальное своеобразие, окрашивающее данную реальность в ее исключительный и неповторимый тон. Я люблю эти отличия, я вообще люблю непохожесть, и поэтому я счастлив сейчас находиться здесь с тобой. – Я согласен, – сказал Александр Иванович. – Я хотел бы сказать то же самое, но ты уже сказал это. – Это хорошо, – прошептал Миша и тоже начал есть банан. Где-то в джунглях слышались аппетитные чавкающие звуки трапезы хищника, поймавшего антилопу. В противоположной стороне ревел другой хищник, и этот рев гипнотизировал, и хотелось лечь в яму, словно для смерти или для укрытия от бомб, и не думать ни о чем, и ничего не хотеть – только дрожать, радуясь экзистенциальной наполненности момента и близости страха и гибели, а также восторженно ощущая свою истинную звериность в качестве сущности и свое желание быть царем зверей. Жара превращалась в духовное понятие; мозги под воздействием температуры производили ленивое и тупое, но в то же время очень чуткое и жестокое состояние; и было интересно жить среди живности и растений, будучи голым и открытым для солнца и вражеских стрел, и считать себя кем-то иным, имеющим другую задачу и происхождение и не принадлежащим к природе, к народу или к духам этих мест. Тут неожиданно из джунглей выбежали воины диких племен, и внимание Миши Оно было немедленно привлечено внезапно возникшей угрозой его жизни. Александр Иванович сразу упал головой в песок, не в силах смотреть на острый кончик стрелы, направленный на него, и начал копать яму, словно это имело смысл. – Кто вы? – спросил Миша на своем языке.