Петр Павлович осушил эрленмейер и уставился немигающим взглядом на большой палец ноги покойника. — По крайней мере, других серьезных повреждений на трупе нет, — уточнил он, придя в себя. — Шаром могли убить и на улице, верно? — предположил Ардов. — Могли, — согласился Жарков. — Хотя способ странный… Тем более что в клубе этот господин вчера определенно был. Котелок — с его головы. Жарков кивнул на головной убор, который Илья Алексеевич захватил в гардеробной «Пяти шаровъ». — Волосы оттуда весьма схожи со взятыми с головы покойника. Криминалист на мгновение приложил глаз к окуляру микроскопа, желая, видимо, убедиться, что настройка не сбилась, и тут же уступил место Илье Алексеевичу. — Обратите внимание на рисунок, образованный линиями краев чешуек кутикулы. Ардов с готовностью уставился в микроскоп — скорее из любезности, чем по интересу. Линии чешуек на двух объектах и правда были схожи. — Но есть странность, — в некотором возбуждении продолжил Петр Павлович. Он обошел стол и поднял руку покойника. — Пальцы рук убитого не содержат остатков мела! — Получается, если он и был вчера вечером в «Пяти шарахъ», то сыграть явно не успел, — сделал вывод Илья Алексеевич. — Совершенно верно! Довольный результатами изысканий, Жарков отправился к шкафчику и повторил эрленмейер. — Скорее всего, игре помешал конфликт, — продолжил он рассуждения. — В правом кулаке покойного я обнаружил пуговицу. Жарков потряс в воздухе колбой, о стенки которой бился какой-то пятнистый камушек. — Весьма необычная — из черепахового агата. Илья Алексеевич поднял колбу перед глазами и осмотрел пуговичку с застрявшими в ушке обрывками ниток. Кажется, точно такие же пуговицы он сегодня уже видел… Ардов сделал несколько резких вдохов и в то же мгновение оказался в кабинете главы правления общества «Златоустовская железная дорога» в момент, когда тот как раз велел лакею заменить жилет. Ардов мысленно заставил Костоглота замереть. Этот способ сыщик частенько применял, когда бывала нужда рассмотреть детали, упущенные при первоначальном осмотре места преступления. Когда-то, в первый же день службы Ильи Алексеевича в третьем участке Спасской части, именно Жарков обнаружил уникальные свойства памяти молодого человека и натренировал его использовать этот трюк, назвав «методом римской комнаты». Сейчас Ардов наклонился к животу застывшего Касьяна Демьяновича и не торопясь изучил пуговички на его жилете. Так и есть! Точно такие же отполированные полусферы зеленовато-коричневого цвета, с желтыми вкраплениями. И одной — вот здесь — как раз не хватает! — Думаю, прежде чем получить шаром в глаз, несчастный успел схватить убийцу за одежду, — продолжал Жарков, не заметив мысленного отсутствия коллеги. — По всей видимости, за жилет? — сделал предположение Ардов, вернувшись из воспоминания. Жарков кивнул. — А это что? — воскликнул Илья Алексеевич, заметив на правом предплечье покойника буквы, оставленные, по всей видимости, раскаленным железом довольно продолжительное время назад. — Это еще один сюрприз! — блеснул глазом криминалист. — СК… — прочел Ардов. — Что означает «ссыльнокаторжный», — расшифровал зловещую монограмму Жарков. — До указа 63-го года[15] так клеймили каждого каторжанина. Криминалист выпустил струю гадкого дыма, от которого Ардову сделалось нехорошо. — Видать, наш был приучен к преступному промыслу с младых ногтей, если уже лет в семнадцать на каторге оказался. Поблагодарив коллегу за ценные сведения, Илья Алексеевич поспешил к двери, на ходу отправив в рот пару горошин из стеклянной колбочки на манжете. У выхода он повернулся. Какая-то мысль не давала ему покоя. — Петр Палыч, а вы не откроете мне, почему Шептульский так обрадовался рублю, который назвал брантовским? — Обычное дело, — охотно отозвался криминалист. — На этих билетах стоит подпись кассира Бранта — он недавно свел счеты с жизнью в припадке умопомешательства. После этого некий Коля-Палец сорвал большой куш, поставив ровно на такой рубль. Картежники, как известно, народ суеверный, тут же бросились искать билеты с подписью Бранта в меняльных лавках — почему-то все, что связано с самоубийцами, у этой породы пользуется особым почетом. Менялы взвинтили стоимость брантовского билета до фантастической цены. Так что будьте покойны, Кузьма Гурьевич ваш рубль меньше чем за 25 целковых не уступит. — Разве такие билеты редкость? — удивился Ардов. — Нет, конечно! Но менялы пустили слух, будто билеты с подписью Бранта больше не выпускают и их ни за какие деньги не получишь в Государственном банке. Впечатленный рассказом, Илья Алексеевич отправился на обед к Баратовым. Глава 6. Концессионный договор Блюда подавали два вышколенных лакея в ливрейных фраках с вытканными на галуне гербами, на ногах — красные чулки и лаковые туфли-лодочки. В углу на столике стоял большой лакированный с росписью ларец-аристон, изогнутую ручку которого медленно вращал старик с пышными седыми бакенбардами в расшитой золотым позументом ливрее. По залу разливалась приятная музыка. — Харитон, поставь ту, что пришла вчера! — велела лакею княгиня Баратова. Тот послушно снял со шпиля испещренный мелкими дырочками латунный диск, спрятал его в бумажный конверт и опустил на нижнюю полочку столика, где имелась целая стопка таких конвертов. Оттуда же он извлек новый «блинчик». — Вчера из Вены прислали увертюру из «Орфея и Эвридики» Глюка, — похвасталась Анастасия Аркадьевна. — Вам понравится. Илья Алексеевич кивнул. Он был благодарен княгине за то, что у себя дома она всегда заботилась о благозвучном сопровождении приема пищи. Ардов сохранял весьма высокую чувствительность к неприятным звукам, которые запросто могли превратить изысканное клафути[16] в прокисший гороховый кисель. Оттого посещение рестораций для Ильи Алексеевича обычно становилось нелегким испытанием. — Между прочим, я была на премьере этой оперы в Париже в редакции Берлиоза, — ударилась в воспоминания княгиня. — Он сам дирижировал. Вы не поверите, это было почти 40 лет назад… Знаете, кто исполнял партию Орфея? Полина Виардо! Боже, какое у нее было контральто… Зазвучала теплая сладковатая музыка. По темпу старик Харитон значительно уступал и Глюку, и Берлиозу, но добиться от него положенного allegro molto[17] у княгини так и не получилось. Обещание ежедневно навещать крестную Ардов дал в первый же день по возвращении из Швейцарии немногим более месяца назад. После жестокого убийства отца и молодой мачехи, совершенного почти пять лет назад, у Ардова не осталось более близкого человека на всем белом свете. Именно Баратова отправила его в баденскую клинику к доктору Лунцу, регулярно справлялась о здоровье и вообще всячески поддерживала. Неожиданное возвращение крестника несколько обеспокоило княгиню, но, убедившись, что заграничное лечение пошло на пользу, она быстро привыкла к присутствию Ильи Алексеевича в своей жизни и теперь дня не могла прожить, чтобы не поделиться новостями или обменяться мнениями по вопросам международной политики. Сегодня Анастасия Аркадьевна пребывала под впечатлением от нового приобретения — из Италии пришел заказанный полгода назад огромный стол, где вместо ножек столешницу поддерживали припавшие на одно колено обнаженные юноши из белого мрамора. За этим столом она и принимала Илью Алексеевича. Всего было шесть фигур — по три с каждой стороны. Обнаженные мужчины в гостиной, хоть и под столом, вызывали невольное беспокойство и приятно горячили кровь. Княгиня поминутно опускала взгляд, словно тревожилась, не слишком ли им тяжело удерживать на плечах украшенную резьбой каменную плиту. — Как думаете, Илья Алексеевич, не очень ли это фривольно? Все-таки мы не Италия… У нас климат другой, нам представить юношу в одном хитоне[18] непросто. Про себя Ардов отметил, что в данном случае не было и хитонов — они благополучно сползли со статуй и застыли внизу изысканными драпировками, удачно прикрывая наиболее деликатные места. Вслух же он попытался пошутить возможно беспечней: — Ганимеды[19] в тулупах выглядели бы здесь нелепо. — Вы тоже так думаете? — обрадовалась княгиня. — Им-то что, у них юноши три четверти дня проводили абсолютно голыми в этих своих палестрах[20] — и никого не смущало. — А конкурсы красавиц в Тенедосе? — воскликнул Илья Алексеевич — он решил помочь крестной с подбором аргументов для гостей, которые ожидались здесь вечером. — А состязания в Спарте? А фессалийские танцовщицы?.. А жрицы в храме Афродиты в Коринфе? Память любезно раскрыла перед Ардовым страницы декадентского журнала «The Yellow Book»[21], откуда он и принялся черпать примеры обстоятельств, при которых древнегреческие художники имели возможность лицезреть совершенные формы юного тела неприкрытыми и в живом движении, что наполняло их воображение высокими образами и подготавливало души к изображению самой идеи прекрасного. — Великий Пиндар[22] не постеснялся прославить их в песне, чем же мы хуже? — процитировал он финал статьи. Баратова с облегчением вздохнула — вкус крестника был безупречен. — Анастасия Аркадьевна, вы знаете что-нибудь про Костоглота? Получилось не очень элегантно, но уж как вышло. Завершив светскую часть беседы, Ардов счел возможным перейти к волновавшему его вопросу. Княгиня имела широчайший круг общения и обладала поистине бездонными знаниями секретов высшего света. Ее советы за последний месяц здорово помогали Ардову разбираться в перипетиях, когда дело касалось выдающихся по своему положению особ. — Костоглота? Я слыхала, он жестко дело ведет, многие стонут, — сказала крестная и сделала паузу. Илья Алексеевич молчал, давая понять, что рассчитывает на более прикровенную информацию. — Говорят, он был крупным коммерсантом в Одессе и познакомился там с неким влиятельным лицом, прибывшим на закладку храма в Свято-Ильинской обители. Видать, крупный взнос сделал, за что и был представлен. В правительстве как раз обсуждали идею железнодорожных концессий. Знаете, в этом деле найти такого, чтобы всех примирил да в один узел связал — забота особая. Вот так все удачно и сложилось — возглавил Касьян Демьяныч правление. По слухам, у него не только государственные мужи, но и члены императорской фамилии в доле. — Это же запрещено! — не сумел сдержать удивления Ардов. — Злые языки болтают, — беспечно пожала плечами Анастасия Аркадьевна. — Достоверно знать нельзя. Прожевав жаренную с розмарином улитку, она слегка нагнулась над столом и продолжила громким шепотом, хотя таиться здесь было решительно не от кого: — Да и не сами же они в реестр записаны! У кого жены, у кого тетушки. Ардов переваривал услышанное. — Ответственность немалая, — наконец вымолвил он. — А если вдруг убыток? Баратова улыбнулась и ответила уже без всяких ужимок: — У Костоглота договор с правительством: если случится убыток, его из казны и покроют. — То есть как? — Илья Алексеевич опять не удержался от невольной адмирации[23]. — Покроют разницу между доходами и расходами? — Ну да, — вполне обыденно подтвердила княгиня.