Отец неторопливо подошел к нему настороженной походкой хищника. – Здравствуй, младший. Дилл ненавидел, когда его называли младшим. С секунду они стояли и смотрели друг на друга. Объятия и прикосновения здесь были запрещены. Сидя по другую сторону стола, Дилл чувствовал исходивший от отца запах. Не то чтобы плохой, но очень острый, отчетливый, первобытный дух. Так пахнут давно немытые кожа и волосы. Они сели. Отец Дилла положил руки на стол. На костяшках пальцев одной руки у него было вытатуировано слово «Марк», а другой – «16:18». Вот такой поворот. И не к лучшему. Не самое обнадеживающее зрелище – замечать за ним все новые странности. Дилл старался говорить непринужденно. – Привет, пап. Ты, похоже, татуировки сделал. Отец посмотрел на свои руки так, словно услышал об этом впервые. – Да, сделал. Мне здесь не дают практиковать мои обряды, поэтому теперь я ношу знаки веры на собственной коже. Этого им у меня не отнять. Похоже, ты неплохо справляешься. Все думали, что в тюрьме отцу придется непросто, учитывая, за что его посадили. Но они недооценивали отцовскую харизму. По всей вероятности, если можешь убедить людей брать в руки змей и пить яд, то вполне способен найти себе защиту от тех, кого отец называл «содомитами». Они сидели друг против друга. Повисла неловкая пауза. – Ну… как ты тут? – спросил Дилл. – Живу одним днем, хвала Иисусу. – Тебя… нормально кормят? – Поддерживать разговор было непросто. В тюрьме даже погода не являлась предметом обоюдного интереса. – У меня есть все, что нужно. Как дела у тебя и у твоей матери? – Пытаемся свести концы с концами. Работаем изо всех сил. В его пристальном взгляде блеснул странный огонек, отчего Дилл ощутил темноту внутри. – Рад слышать. Работайте, расплатитесь с долгами, чтобы я мог заново отстроить свой приход, когда выйду на свободу. Возможно, ты ко мне присоединишься, если к тому времени укрепишься в вере. Дилл поежился. – Да, возможно. Кстати, завтра в школу. Поставив локти на стол, отец сплел пальцы, словно в молитве. – Сейчас та самая пора, не так ли? И как же ты проведешь этот учебный год? Будешь ли служить Христу и говорить со своими сверстниками о Спасении и знамениях? Будешь ли за меня делать то, чего я сейчас делать не могу? Дилл снова поерзал на стуле и отвел взгляд. Ему не нравилось смотреть отцу в глаза. Отец мог одним взглядом убедить человека совершить нечто опасное. – Я… мне кажется, моих одноклассников мало волнует, что я говорю. Прекрасно. Лишнее напоминание о том, как я непопулярен в школе, а заодно и повод разочаровать отца. Два в одном. Эти поездки в тюрьму – сущая радость. Отец подвинулся к Диллу, впившись в него взглядом, и заговорщическим голосом произнес: – Тогда не говори, а пой. Используй голос, который даровал тебе Господь. Задействуй руки, которые Господь наделил умением играть на струнах. Распространяй Слово Божие через песню. Молодежь любит музыку. Дилл подавил горькую усмешку. – Да… только не о змеях и тому подобном. Такая музыка не очень популярна. – Святой Дух пробудится в них точно так же, как пробуждался в наших прихожанах, когда ты пел и играл перед ними. А к тому времени, как я выйду отсюда, число прихожан увеличится в десять раз. А что если я просто попытаюсь пережить этот последний учебный год? Не буду делать ничего, что даст им лишний повод меня унизить? – Послушай, пап, из-за твоего… нашего… положения… мне довольно сложно говорить со своими одноклассниками о таких вещах. Им совершенно не хочется все это слушать, понимаешь? Отец фыркнул. – Так, значит, мы уступим козням Люцифера и позволим ему погубить нашу миссию? Отдадим ему победу без возражений? – Нет, я… я не… – тут Дилл вдруг осознал, насколько абсурдна эта ситуация: человек, сидящий в тюрьме, заставлял его, Дилла, чувствовать себя никчемным. Он даже не смог завершить мысль. – Помнишь, как ты писал псалмы и пел их вместе с церковной группой? Помнишь это? – Ага, наверное. Да. Отец откинулся на спинку стула, отвел взгляд и едва заметно покачал головой. – Это были прекрасные песни. – Он снова посмотрел на Дилла. – Спой мне. – В смысле – прямо здесь? Сейчас? – Дилл искал подтверждения тому, что отец шутит. Это было бы в высшей степени редким явлением, и все же. – Да. Ту, которую ты написал. «И Христос освободит нас». – У меня нет с собой гитары. К тому же разве это не будет выглядеть… слегка странно? – Дилл кивнул в сторону охранников, которые со скучающим видом переговаривались о чем-то между собой. Отец повернулся к ним. Его глаза заблестели. – А ты думаешь, они и без того не считают нас странными? Верно подмечено. Дилл покраснел. Как если бы с кожи сорвали пластырь. Он поспешно и тихо напел отцу духовную песню. Краем глаза он заметил, что охранники перестали разговаривать и обратили все свое внимание на них. – Еще, – сказал отец, аплодируя. – Давай новую. – Я… толком ничего и не писал в последнее время. – Ты забросил музыку? – Не совсем. Просто сейчас пишу… немного о другом. Отец помрачнел. – О другом. Господь не для того наделил тебя даром петь, чтобы ты восхвалял людей и блуд. – Я не пишу про блуд. У меня нет ни одной песни про блуд. Отец наставил на него палец. – Запомни вот что: Христос – это путь, единственный путь, твой путь к спасению. А музыка – это твой путь к Богу. Моим путем к Богу стало провозглашение знамений веры. Если мы потеряем свой путь к Богу, то лишимся пути к спасению, своей награды в вечности. Понимаешь? – Ага, понимаю. – Когда Дилл разговаривал с отцом, у него возникало такое чувство, словно он говорит с наделенной разумом кирпичной стеной, которой откуда-то известно про Бога. – Ну ладно, мне пора. Отец еще больше помрачнел. – Ты же только пришел. Ты что, проделал этот путь ради того, чтобы побыть здесь пару минут, а потом снова вернуться домой? – Нет, меня подбросили друзья. Они ездили в Нэшвилл за вещами для школы. Сейчас они на парковке, а там очень жарко. Спасибо им и на том, что согласились подождать меня. Отец шумно выдохнул и поднялся. – Ну, тогда тебе лучше вернуться к ним. До свидания, младший. Передай своей матери пламенный привет и скажи, что я ей скоро напишу. Дилл тоже встал. – Передам. – Передай, что я получаю ее письма. – Ладно. – Когда мы увидимся? – Точно не знаю. – Тогда увидимся, когда Господь того пожелает. Иди с Богом, сын. Отец Дилла сжал руки в кулаки и, подняв их, свел вместе: Марк, 16:18 – потом развернулся и пошел прочь.