— Я понимаю это, мой дорогой Сайрус. Но как я могу не пойти? Это наш первый и единственный след. Вы заметили, что — грязный трусливый пёс кажется подходящим описанием — он не дал понять, как я могу узнать его. Это означает, что он — один из тех, кто известен мне. Сайрус хлопнул себя по колену. — Я уже говорил раньше и повторю ещё раз: вы — самая сообразительная малютка из всех моих знакомых. Но всё следует хорошо обдумать, Амелия. Займись я этим дельцем — и носа не показал бы в «Винтер Паласе». А попросил бы, чтобы какой-то невинный зевака передал вам записку, в которой вам предложат отправиться куда-нибудь ещё, где далеко не так безопасно. Разве вы не последуете приказу? Я не могла — да и не стала — отрицать этого. — Но, — утверждала я, — если бы меня сопровождали — не вы, Сайрус, вас слишком легко узнать — но Абдулла и его друзья… — Абдуллу узнать ничуть не труднее, чем меня. И поверьте, дорогая, вас будут вести всё дальше и дальше, из одного места в другое, пока ваши друзья уже не смогут вмешаться. Я склонила голову. Вряд ли когда-либо я ощущала такое мучительное чувство беспомощности. Рискуя попасть в ловушку, я поставила бы под угрозу не только себя, но и Эмерсона. У неизвестного врага не оставалось иного выхода, кроме нашего убийства, едва лишь мы рассказали бы ему то, что он хотел знать. Только оставаясь свободной, я могла бы сохранить ту жизнь, что была мне дороже моей собственной. И мерзкое письмо, по крайней мере, дало мне хоть какое-то утешение. Он жив. Голос Сайруса прервал мои болезненные мысли. — Я не просил вас о доверии, Амелия, и не буду. Но если бы вы объяснили мне, чего хочет этот дьявол, я попытался бы что-нибудь придумать. Я покачала головой. — Это не поможет, разве что поставит под угрозу и вас. Только два человека… Как будто молоток разбил сковывавшую меня скорлупу ледяного спокойствия. Моё единственное оправдание — я была настолько поглощена Эмерсоном, что полностью пренебрегла (чтобы не выразиться сильнее) иными обязанностями. Осознание случившегося буквально обрушилось на меня. Я вскочила с криком, эхом отразившимся от стропил. — Рамзес! И Нефрет! О, Небеса, что я наделала — вернее, как я могла быть такой беспечной! Телеграмма! Сайрус, я немедленно должна отправить телеграмму! Я бросилась к дверям, но тут Сайрус поймал меня, схватив за плечи, и попытался удержать. — К чему метаться туда-сюда? Отправьте телеграмму. Садитесь, пишите, а я пока что найду человека, чтобы передать её в Луксор. — Подведя меня к столу, он сунул мне в руки ручку и бумагу. Отчаяние и раскаяние дали мне силы написать. Когда Сайрус вернулся, я уже закончила. И вручила ему листок. Не глядя на бумагу, он отнёс её слуге, ожидавшему у двери. — Завтра она будет в Лондоне, — сказал он, вернувшись. — Если бы она путешествовала на крыльях ветра, и то это не было бы слишком быстро для меня, — простонала я. — Как я могла не понять… Но до сих пор не знала наверняка… — Я советую вам выпить немного бренди, — промолвил Сайрус. — Я думаю… — Мне пришлось собраться с мыслями, прежде чем продолжить. — Я предпочла бы виски с содовой, будьте добры. Когда Сайрус принёс мне напиток, он опустился передо мной на колено, будто средневековый паж, прислуживающий хозяину. — Вы не только самая сообразительная малютка из всех моих знакомых, но самая хладнокровная и смелая, — сказал он мягко. — Не уступайте им. Кажется, у меня появилась мысль, которая всё объясняет. Вы и Эмерсон, молодой Рамзес и девушка — дочь Уилли Форта, не так ли? Так. Больше не стоит ничего говорить, миссис Амелия, дорогая моя. И не беспокойтесь о детях. Если хотя бы половина того, что я слышал о вашем сыне, правда, то он в состоянии позаботиться о себе — да и о девушке тоже. Всегда говорю, что нет ничего лучше виски с содовой, чтобы успокоить нервы. После нескольких глотков я смогла говорить поспокойнее. — Как утешительно слышать ваши слова, Сайрус. Несомненно, вы правы. И всё-таки я не представляю, как вытерпеть ожидание, пока не услышу известий от них. Потребуется как минимум три дня, чтобы получить ответ. Но доброжелательное Провидение избавило меня от таких тревог. Без сомнения, оно почувствовало, что больше я не выдержу. Когда слуга Сайруса вернулся из Луксора, он принёс с собой ещё одну телеграмму. Я уже ушла к себе в номер, но не спала. Сайрус лично принёс ответ к дверям. Как долго ему пришлось сидеть в телеграфной конторе, я так и не узнала: египтяне не разделяют стремление Запада спешить. Телеграмма была адресована Эмерсону, но это не воспрепятствовало мне вскрыть её, поскольку я видела, откуда она отправлена. «Предупреждение понято, приняты меры, — писал Уолтер. — Всё хорошо. Берегите себя. Ожидайте письма. Берегите себя». Я передала её Сайрусу. Он отказался от кресла, которое я ему предложила, и стоял у двери, заложив руки за спину и явно чувствуя себя не в своей тарелке. Что за пуритане эти американцы, весело подумала я. Только трогательная забота могла привести его в комнату одинокой замужней дамы после наступления темноты. И к тому же я в дезабилье[126]! Я схватила первую одежду, попавшуюся под руку, когда услышала стук; ею оказался легкомысленный, отороченный вышитыми кружевами пеньюар из жёлтого шёлка, весь в оборках и ленточках. Но сообщение заставило Сайруса забыть об оборках и ленточках. — Слава Богу, — искренне выдохнул он. — Одной заботой меньше. Он говорит: «Всё в порядке». — Очевидно, я лучше умею читать между строк, чем вы, Сайрус. Почему он повторяет: «Берегите себя»? Очевидно, что-то всё-таки случилось. — Это просто материнское беспокойство, моя дорогая. Вы же не знаете, что писал Эмерсон. Он, должно быть, отправил телеграмму брату несколько дней назад, предупредив его об опасности. — Похоже на то. Он не сказал мне об этом. Без сомнения, думал, что я стану насмехаться над его тревогами, как и в предыдущих случаях, когда он пытался убедить меня в окружающей нас опасности. Как жестоко Небеса наказали меня за то, что я пренебрегала его словами! — Взгляд Сайруса следовал за мной, пока я шагала взад и вперёд, полы халата развевались вокруг ног. — Может, мне и удастся немного успокоиться после заверений Уолтера, — продолжала я. — А больше ничего и не остаётся. — Ложитесь и попытайтесь уснуть, — мягко ответил Сайрус. — И не волнуйтесь. Я готов служить вам всеми своими силами. Но он был не тем человеком, кто мог служить мне лучше всех. Излишне говорить, что я не заснула. Я лежала, не сомкнув глаз — как и все предыдущие ночи. Я не металась в постели и не вертелась с боку на бок, считая это непозволительной демонстрацией слабости, но пыталась наметить возможный план действий. По крайней мере, этой ночью я получила новые данные для размышления. Я снова и снова перебирала каждое слово, каждую фразу, даже каждую запятую в этом зловещем письме. И каждое слово, и каждая фраза содержали замаскированные угрозы, тем более страшные, что их оставляли воображению читателя. (Особенно воображению столь же живому, как моё.) Человек, сочинивший подобное — настоящий изверг. И надменный изверг. Он даже не потрудился скрыть свою национальность: его английский был так же хорош, а синтаксис — столь же элегантен, как мои собственные. Я была уверена, что он не живёт в отеле. Любой мог украсть канцелярские принадлежности из комнаты для писем. Что касается цели, с которой он добивался встречи… Да, рассуждения Сайруса были неопровержимыми. Я полностью разделяла их. Даже если бы у меня хватило совести нарушить слово и предать беспомощных людей в обмен на жизнь мужа… Ах, Читатель! Вы мало знаете о человеческом сердце, если полагаете, что честь сильнее привязанности или — что холодный рассудок может преодолеть страх за любимого. Если бы в тот момент передо мной возник злодей, требовательно протягивавший руку и державший ключ от тюрьмы Эмерсона в другой руке, я бросилась бы ему в ноги и умоляла бы принять от меня всё, что ему угодно. Подозрения Эмерсона были логичными, но необоснованными. Письмо превратило их из догадки в уверенность. Извергу требовалось местонахождение Затерянного Оазиса. Но что именно удовлетворило бы его требования? Карта? ТА САМАЯ КАРТА? Либо он знал о её наличии, либо сделал вывод, что иного варианта нет. Путешествие, которое мы совершили, вело в безводную безликую пустыню, и только сумасшедший рискнул бы отправиться вслед за нами, не имея чётких указаний. Грязный трусливый пёс должен был знать, что мы следовали некоей карте. Я знала лучше других, что нынче существовал только один экземпляр. Вначале их было пять, и, что ещё более усложняло этот вопрос, в двух чертежах содержались преднамеренные, смертельно опасные отклонения. Я уничтожила свою карту — одну из фальшивых копий Рамзеса. Та, которой мы руководствовались, чтобы достичь оазиса, пропала или затерялась во время нашего стремительного бегства. Копия Эмерсона исчезла ещё до того, как мы покинули Нубию. В итоге осталось две: точная и ложная. Другая ложная копия принадлежала Реджи Фортрайту. Он оставил её мне, когда отправился в экспедицию в пустыню. По его просьбе я передала карту военным властям вместе с его завещанием, прежде чем мы последовали в пустыню за ним. Предполагаю, что документы были отправлены его единственному наследнику — деду, когда Фортрайт не смог вернуться. Эту копию я не брала в расчёт: того, кто решил бы ей воспользоваться, ждала чрезвычайно иссушающая, продолжительная и мучительная смерть. Оригинал карты находился ранее во владениях лорда Блэктауэра, деда Реджи. Нынче он пребывал в сейфе Эмерсона, расположенном в библиотеке Амарна-Хауса. Блэктауэр отказался от него вместе с правом на опеку над Нефрет, по решительному настоянию Эмерсона. Я просила уничтожить карту, но Эмерсон переубедил меня. Никогда не знаешь, говорил он, что случится в будущем, и не придёт ли время использовать её. Пришло ли это время? Во второй — и, рада сказать, в последний раз — моя честность колебалась под влиянием непреодолимой любви. Мне пришлось вцепиться зубами в льняную наволочку, прежде чем разум снова победил. Я не могла доверять чести человека, у которого её явно не имелось. Равно как он не доверился бы моей. Он не может позволить себе освободить заложника, не уверившись, что сведения, сообщённые мной, точны — но как он узнает это, пока не отправится в путешествие и не вернётся? Я не могла восстановить наш маршрут или вспомнить показания компаса, но не сомневалась, что Эмерсон был способен на это. Он неизменно следовал указаниям компаса. Злодей не нуждался в карте, если бы смог заставить Эмерсона заговорить. Нет, свидание было уловкой. Нашей единственной надеждой оставалось найти Эмерсона и освободить его до того, как… Где он может быть? Я чувствовала — где-то поблизости от Луксора. Интенсивный поиск шёл повсюду и не прекращался, но невозможно было проникнуть в каждую комнату в каждом доме, особенно в жилищах иностранцев. Египет пользовался благословениями британского права, провозглашавшего: дом человека — его крепость[127]. Благородный идеал, один из тех, с которыми я полностью согласна — в принципе. Благородные идеалы часто неудобны. Я хорошо помнила историю о том, как Уоллис Бадж вывозил из страны ящики с незаконно добытыми древностями, а полиция ждала возле его дома, не в силах войти, пока не прибудет ордер из Каира. Нам нужен ордер, а для этого у нас должны быть основания. Именно их мои преданные друзья пытались получить — беседуя со своими осведомителями в деревнях, отслеживая сплетни о незнакомцах в городе, расследуя слухи о необычной деятельности, — и я возлагала надежды на их усилия. Особенно я рассчитывала на Абдуллу и его влияние на жителей Гурнаха, которым, как полагали, были известны все тайны в Луксоре, но, лёжа без сна в темноте, признавалась самой себе, что горько разочаровалась в нём. За последние несколько дней я едва видела его. Я знала единственную причину, заставлявшую его избегать появления дома: он выглядел, подобно белобородому Джону Ноксу[128] в тюрбане, когда увидел меня вместе с Сайрусом. Не то чтобы Абдулла мог оскорбить меня, предположив, что я испытываю хоть какой-то интерес к другому мужчине. Он завидовал Сайрусу по личным причинам: возмущался теми, кто хоть как-то пытался помочь нам с Эмерсоном, и ещё больше негодовал на Сайруса, поскольку его собственные усилия оказались бесполезными. Бедный Абдулла. Он старел, ему пришлось перенести ужасный удар. Я сомневалась, что ему когда-нибудь удастся полностью оправиться от случившегося… Да простит меня Бог за такие сомнения. Ибо Абдулла послужил мне лучше всех. На следующий день мы с Сайрусом сидели за завтраком, обсуждая, как разобраться с предложенной встречей, когда вошёл слуга и сказал, что Абдулла хочет поговорить со мной. — Попросите его войти, — сказала я. Лакей выглядел шокированным. Слуги, вообще-то, гораздо бо́льшие снобы, чем хозяева. Я повторила приказ. Пожав плечами, мужчина вышел, а затем вернулся и сообщил, что Абдулла не войдёт. Он хочет поговорить со мной наедине. — Не представляю, что он намерен сказать такого, что не может повторить перед нами — поднялась я. Сайрус улыбнулся. — Он хочет быть вашей единственной опорой и защитником, моя дорогая. Такая лояльность трогательна, но чертовски обременительна. Идите же. Абдулла ждал в коридоре, обмениваясь кислыми взглядами — и, по-моему, приглушёнными оскорблениями — с привратником. Он не произнёс ни слова, пока я не вышла с ним на веранду. Когда он повернулся ко мне лицом, я затаила дыхание. Кислый нахмуренный взгляд исчез, его заменило сияние гордости и радости, из-за чего реис выглядел чуть ли не вдвое моложе. — Я нашёл его, ситт, — произнёс он. * * * — Не говорите ни слова американи! — Абдулла схватил меня за рукав и отдёрнул назад, стоило мне броситься с новостями обратно в дом. Отведя меня подальше от дверей, он продолжил шёпотом: — Он не отпустит вас. Это опасно, Ситт Хаким. Я не всё сказал вам. — Тогда, ради Бога, говори же! Ты его видел? Где он? Рассказ Абдуллы заставил меня остановиться и обуздать разбушевавшееся нетерпение. Ему не стоило предостерегать меня, что нам следует действовать с предельной осторожностью — тем более, что он ещё не видел самого хозяина. — Но какого другого узника могут так тщательно охранять вблизи от Луксора? Дом находится за городом, недалеко от деревни Эль-Баядия. Арендован иностранцем, алемани или ференсави (немцем или французом). Высоким чернобородым человеком. По слухам, инвалидом — он бледен и опирается на трость, когда выходит на прогулку, но это случается нечасто. Его зовут Шланге. Вы его знаете, ситт? — Нет. Но, определённо, это не его настоящее имя, и, скорее всего, не настоящая внешность. Неважно, Абдулла. У тебя есть план, я знаю. Расскажи мне. Его план был таким, который я предложила бы сама. Мы не могли требовать впустить нас в дом, пока не были уверены, что там находится Эмерсон, и не могли в этом увериться, пока не войдём внутрь. — Так что мы отправимся сами, — заявил Абдулла. — Вы и я, ситт. Без американи. Далее он перечислил все причины, по которым Сайрус не должен принимать ни малейшего участия. Абдулла явно не хотел делиться славой, но к его аргументам стоило прислушаться. Решающим из них оказался тот, что Сайрус попытается помешать мне уйти — а это было немыслимо. Я сошла бы с ума, если бы мне пришлось сидеть в ожидании новостей, будто какой-то немощной героине дешёвого романа, и я никому не могла доверять, кроме самой себя, чтобы, когда понадобится, действовать с беспощадностью и решимостью. Я договорилась встретиться с Абдуллой через час в саду за домом и заверила его, что найду способ обмануть Сайруса. Выглядела ли я спокойно и собранно? Тогда — да. Обязана была выглядеть. Когда я вернулась к Сайрусу, ожидавшему меня у стола, последовало одно из моих самых убедительных выступлений — храбрая, но грустная улыбка, принуждённая бодрость. — Он всё ещё гоняется за пустыми слухами, — взяла я салфетку. — Извините, что я так задержалась, Сайрус, но мне было необходимо успокоить его и дать понять, что приложенные им усилия принесли пользу. Бедный Абдулла! Он принял случившееся слишком близко к сердцу. Мы вернулись к обсуждению наших планов (вернее, его участию в них, насколько это было возможно) к полудню. Я позволила себе волноваться всё больше и больше, поскольку он продолжал настаивать, чтобы я отказалась от встречи.