Что же, это верно. У каждого свое служение. Но зачем отнимают жизнь эти сумасшедшие итилири? На небе, что видно сквозь стрельчатое высокое окно за спиной Альберта — острый серп молодого месяца. Изгибается хищно, кутается в зеленую хмарь. И кажется, что ван, сцепивший руки на затылке, почти поймал его. Не изранит ли пальцы? — Принц может быть опасен? — сэр Томас внешне спокоен совершенно. Полукруглый шрам немного ниже запястья отца. Потемневшие, почти в черноту, глаза матушки. Они — твердь земная, моя опора. И вода, что питает меня. — О, несомненно, — протянул Альберт. — Но у итилири и так хватает врагов. Вино в моем бокале разбавлено тишиной, тягучей, словно мед. Но я хотела узнать больше. — Ван, — обратилась я к правителю, глядя в его глаза, — возможно, вы могли бы еще что-то рассказать нам об этом дроу? Альберт склонил голову к плечу и улыбнулся едва заметно. — Ну что же. Владеет собой прекрасно. Очень неглуп — он ни разу не попытался даже угрожать мне. Хотя, откровенно говоря, мог бы. А тот факт, что белые орки обещают открыть тайну своего отвара из двадцати семи трав тому, кто принесет им голову Темного принца, весьма лестно характеризует Аларика как воина. Родители были удивлены не меньше моего этими словами. Зелье, многократно увеличивающее силы и вводящее в боевой транс, было великой ценностью свирепой расы. И если они готовы поделиться составом ради того, чтобы увидеть Аларика мертвым — значит, он действительно доставил им много боли. Именно это породило ненависть, насколько я могу понять. — Насчет внешности — тут мне судить сложно, — ван был очень серьезен, но во взгляде его плясали искорки смеха. — Высокий. Черноволос и черноглаз. Бледный, будто дневного светила не видел никогда. От правой брови через все лицо — шрам. Шрам? Интересно, портит ли он внешность принца? Я специально в духовном плане ступила на другой берег ручья, что символизировал мою защиту, чтобы ван услышал этот мой вопрос, ибо задать его вслух я не решилась. Родители, понимая и прощая мое девичье любопытство, от комментариев воздержались, за что огромная им благодарность. — Нет, не портит, — Альберт уже откровенно веселился. — Помнится, Камилла говорила, что подобные отметины на мужском теле выглядят даже привлекательно. Это уже нечто личное. Дело в том, как нам было известно, ван получил серьезные раны в противостоянии с оборотнями прошлой весной, порой цветения яблонь. Маги, по большему счету не приветствующие насилие, одержали тогда громкую победу. И видимо, ванни, как мудрая женщина, придала большее значение тому, что ее любимый супруг жив, нежели каким-то рубцам. Это ведь доказательства доблести и храбрости, и ими гордится стоит. Думаю, она права. — А что насчет его способностей? — спросила матушка. Кажется, она подозревала, что именно это станет главной изюминкой. И не ошиблась. — Его специализация — не давать усопшим обрести покой, — сказал Альберт, скривившись, будто от боли. Его пальцы отбивали на тяжелой столешнице какой-то медленный ритм. — Некромансер? — подался немного вперед отец. — Кукловод. То есть, он способен не только управлять телами усопших своей волей, но и возвращать на время духи мертвецов? Очень редкое умение. Право, можно сказать даже, уникальное. Вот так сюрприз. На мне желает жениться истинный некромант. Чем я, интересно, заслужила подобное счастье? — Вы не приказываете, потому что… — Потому что любой риск должен был точно просчитан. Матушка улыбается мягко, обманчиво, приглашая к откровениям. Ван не прячется за масками — фарфоровыми, хрупкими. Говорит правду. И змеи, выгравированные на браслетах жрицы, слишком тяжелых для тонких ее запястий, слушают внимательно. А я собираю мысленно звенья строгих фактов в цепи. Итак. Что имеем. Альберт не желает рисковать, потому как мои умения весьма ценны. Я не могла винить его за столь… практичный подход. Бывает такое, что необходимость исполнять свой долг превращает защитника в вероломного и жестокого зверя. Но Альберт мудр, и умеет балансировать на лезвии. Кажется, ему это даже доставляет удовольствие. Родители же, в свою очередь, готовы заплатить за мое благополучие любую цену, и их бескорыстие объясняется естественными причинами — ведь я плоть от плоти их. Наш союз, если он состоится, принесет большую пользу как магам, так и дроу. На мгновение мне подумалось даже, что векторы наших сил, хоть и противоположны по сути своей, способны прекрасно друг друга дополнить. Белая глина — мягкое изменение. Хитрость. Красная глина — агрессия. Мучение ради удовольствия. Воздействие на дух, на ментальные потоки, на воплощенное тело не было злом — и не было добром. Определяющим фактором является намерение. Любой системе необходимо равновесие. Иной раз приходится ломать неправильно сросшуюся кость, причиняя боль, потому — мне ли осуждать кого-то? Военное и экономическое сотрудничество, опять же. — …естественно, боевая магия. Но тут тоже не без сюрпризов. Это некое ментальное воздействие, основанное на том, что дроу способен заставить мертвых твоего рода предать тебя. Ван встает на ноги. Опускает щиты. Линии его энергетического поля, будто рты жадные, требуют накормить их — и завтра, как взойдет Отец тепла на небе, они получат желанную пищу. Довольное урчание и лисий прищур. Альберт обернулся спиной, и я вижу, как напряжены его мышцы. Оттенок его кожи — топленое молоко — сливается почти со стенными панелями. — Они рассказывают ему. Правитель рисует образы. Волк замер без движения, поджидая жертву. Белый его мех сливается с тускло сверкающим снегом. Ну же, подойди. Ближе. Настороженный, тихий шаг. И пусть подветренная сторона — хищник чует. Поздно. Клыки вонзаются в плоть, рвут жгуты вен. Шкура, окрашенная багровым, стремительно меняет цвет. Глаза волка смеются. Что ему чужие страдания? Мои пальцы дрожат. Я закрываю глаза. Глупая Лидия. От этого знания не спрячешься. Альберт видел, как тонет его женщина, и студеная вода пахнет мертвыми розами. Камилла не жалует розы. Вот и сейчас, не приведи Сотворивший, мигрень вдруг разыграется от сладкого запаха. Ван бессилен, и бессилие это злит до скрежета зубовного. Но самое поганое — желание бороться спит уютно, свернувшись калачиком, укрыв пушистым хвостом теплый нос. Лицо Камиллы безмятежно — и жутко в этой своей неподвижности черт. Горькие слезы. На губах я чувствую их вкус. Тошнота. Холодный пот. Альберт шипит от злости, но сделать не может ничего. Ничего. Снег сошел, обнажая черную землю. Рыхлую, влажную. И легко представить, что в ее глубине скрыты кости прежних жертв волка. Как изюм в пироге. Лучи мертвого тепла переплетаются, становятся изогнутым клинком, перерезающим путы. Рык — низкий, грудной. Альберт, почти сдирая кожу о хрустальную мерзлую траву, кидается к полынье. Одеревеневшие пальцы смыкаются на прядях волос Камиллы, что извиваются слепыми змеями. Дверь захлопнулась. Ван, тяжело вздохнув, вновь садится на свое место. — Этому противостоять можно, но требуется сил немерено. Отец сделал большой глоток джина. Всем нам сейчас необходимо привести мысли в порядок. — Занятно, — задумчиво сказал сэр Томас. — Чего здесь больше: гордости от осознания своих возможностей — или желания от них избавиться? — Вообще…, - Альберт потер щеку и усмехнулся, — интересно было узнать об особенностях дроу. Атака и нападение.