Этим соединением мы заявляем права друг на друга. Тени, туманные, зимние, с черничным соком в призрачных венах, молча наблюдают, как мы двигаемся в одном ритме. Дышим в одном ритме. Следы от ласк — на скулах, ключицах, бедрах. Клубничные, персиковые. Вскрики, вздохи — яблочно-сахарные. Кажется, я расцарапала его спину своего супруга. Член Аларика во мне до основания. Он замирает, целуя мои глаза. Дроу вообще очень нежен со мной, как может быть нежен меч, испивший немало крови в битвах, случись ему резать хлеб для любимых рук. Когда мы вдоволь насладились друг другом и уже лежали просто обнявшись и пили охлажденный апельсиновый сок, мой супруг сказал: — А знаешь, оказывается, заниматься любовью, любить кого-то столь же захватывающе и прекрасно, как воевать. Глава 9 Смотри. Поле простирается дальше, нежели могут видеть глаза. Безветрие и безмолвие. Вокруг меня — деревья, совершенно невозможные, состоящие из костей и суставов. Белых, будто сахар, и потемневших, подобно ореховой нуге. Скелеты, спокойно спящие, опираются о жуткие острые ветви. На потускневших шлемах и кирасах застыли охотники, и никогда уже не суждено им настигнуть тонконогого оленя, чьи рога покрыты лунным серебром. А вот этот воин, что лежит передо мной, наверняка был очень храбр — и по сию пору пальцы его не выпускают рукояти тяжелого меча. Вместо земли под ногами — синяя пыль, но я знаю, что это не пыль вовсе, а истлевшая плоть давно ушедших. Мертвецы обычно внушают нам трепет и ужас. Но сейчас я ощущаю лишь скорбь. Следы моих босых ног. Пустые глазницы, внимательно наблюдающие. Ждущие. Духи вьются вокруг меня, кружат, целуя плечи и опутывая колени ледяными объятиями. — Послушай меня… Я хочу рассказать… — Послушай… И я слушаю их истории. Что же еще остается. — Я Таррин, вождь клана Красный клык. Силен я, и нет равного мне… — Я Шаисса, из рода Серых даймонов. Хитра, жестока и равнодушна, будто ледяная вода… — Я Ансельм Яростный, и нет никому спасения от моих острых когтей. Славные битвы украсили морду льва гордыми шрамами… — Послушай… — Послушай… Я теряю счет времени. Пью чужую кровь, чужую боль — и чужие жизни. Их подвиги и их поражения. Их десятки. Сотни. Возможно, десятки сотен. Некоторые уж почти полностью обратились в прах, иные же лишь немного тронуты тлением. — Лидия, родная, вернись ко мне. Голос Аларика — моя путеводная нить, и я не желаю противиться его просьбе. Сознание увлечено одной мыслью: я жива. Все те мертвецы обречены лишь вспоминать. А я — жива, и могу продолжать свой путь, используя выпавшие мне возможности. Родители рядом. И Аларик — вот он, и сердце его бьется гулко и медленно под моими прикосновениями. Я медленно открываю глаза — и вижу своего супруга, который лежит рядом, совершенно обнаженный — смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к столь волнующему зрелищу? — и прижимает мое запястье к своим губам. — Что это… за странный сон? Дроу смотрит на меня, приподняв иронично бровь. Разумеется, мне стоило бы догадаться. — Я увидела тех, кого ты убивал? Едва заметное движение век — и на мгновение ресницы закрывают от меня радужку, темно-вишневую сейчас. А за окном погода просто пугающая. Кажется, я даже могу видеть измазанные клюквенным соком ладони, что бросают на стекло ледяное крошево. — Я умею не только плести сети интриг. Для меня личный контакт с противником даже полезен — я могу забрать часть сил жертвы. Личный контакт? Какая замечательная формулировка. Дроу перевернулся так, что его голова оказалась на моих коленях, и закрыл глаза. — Но потом, откровенно сказать, я чувствую себя так, будто кто-то раскроил мне топором череп. Энергии все же чужие, и переварить их не так легко. Я молча глажу его волосы и думаю о том, легко ли это — убивать? Я ведь видела в воспоминаниях Аларика, что он сотворил с Кариззой — и не хотела признаться даже себе, какие чувства эта картина вызвала у меня на самом деле. Отторжение? Тошноту? Страх? Нет. Мне было жутко. Жутко любопытно видеть и такие проявления его натуры. Аларик стал еще притягательнее для меня. Значит ли это, что мои желания извращенны и порочны? Или это правильно — относиться спокойно к любым проявлениям мужской сути? — Не оставляй меня, — говорит мой мужчина, не открывая глаз. — Это просьба или приказ? — Нечто среднее, драгоценная моя. Дроу улыбается, открывая все же один глаз, и потягивается. О, замечательная идея — размять немного мышцы. Подтянув одеяло, я поднимаю руки, расправляю плечи… Что-то не так. Моя способность исцелять. Густое молоко, струящееся по моим венам. Куда исчезла эта благословенная тяжесть? Что происходит? — Лидия? Садясь на постели, дроу сразу же теряет сбрасывает свою расслабленность, встревоженный смятением в моих мыслях. — Мой дар. Кажется, я лишилась его! — срывающимся голосом произношу я. Аларик внимательно окидывает меня взглядом. — Вряд ли. Проверим сейчас. — Что ты собираешься делать? Принц наклонился, взял с края кровати свой нож — и незаметным моему глазу движением повторил лезвием линию своего шрама на лице. Так опытный мореход уверенно ведет свой корабль по течению весенне-полноводной реки, известной ему до малейшей излучины, до мельчайшей заводи. — Сумасшедший! Зачем ты?.. Казалось, я повторила эти слова определенно больше тысячи раз — хотя в реальности, думаю, вряд ли больше трех. Я гладила его горячую кожу, и черная кровь струилась по моим пальцам тонкими змейками, извиваясь, кусая отравленными острыми зубами. — Соберись и залечи мою рану. Пожалуйста. Я почувствовала себя так, будто меня с головой окунули в студеную воду. Мой супруг прав: не время сейчас паниковать. Есть дела поважнее. Я — источник. Я — сосуд наполненный. — Другая ты, ссстала другой… — Но это все еще я. Ступни ранит перламутрово-бледная трава на берегу моего ручья. Но не кровь остается на острых стеблях, а капли того нежного, ванилью пахнущего молока, что я пила из груди Анны. — Правда ведь? Правда исцеляет. Всегда. — Да. Это все ещщще ты… Острый змеиный клык становится иглой, а мои вены с холодной кровью — нитями. Один стежок — один поцелуй. Процедура ведь болезненна. Когда ко мне возвращается зрение моего физического тела, я вижу, что нанесенный совсем недавно порез стал почти незаметен, и даже старый шрам посветлел.