Вы когда-нибудь просыпались, сгорая от нетерпения, понимая, что наконец настал тот момент, которого вы так ждали и так боялись? Если вы сочетались браком, то, наверное, приходилось. Я не была замужем, но именно так я себя чувствовала, надевая униформу в своей каморке утром того незабываемого воскресенья 17 сентября, спустя почти две недели после моего возвращения в Кларендон. Уже надев чепец, я смотрелась в маленькое зеркальце и испытывала то самое чувство. «Вот он и наступил, – сказала я себе. – Решающий день». День, когда преподобный Чарльз Доджсон, он же Льюис Кэрролл, раскроет тайну, которую хранит в сундуке своего сознания. День, когда будет поднята крышка его собственного ящика со стихами (как у Мэри Брэддок), и, если повезет, мы обнаружим там объяснение его кошмаров, а еще – кто знает, – возможно, выясним, кто таков этот таинственный Шляпник, и разгадаем загадку двух смертей, витающую в «зловещем» воздухе Кларендона. По крайней мере, так полагал мистер Икс. Вот он, этот день. Раскат гром, ворвавшийся через слуховое окно, как будто подтверждал мои мысли. В газетах «Портсмут Ай» и «Портсмут Джорнал», которые Джимми купил на улице, тоже не было ничего для нас утешительного. Мэр Портсмута, сэр Александр Шеррингток, о котором поговаривали (да я и сама здесь упоминала), что он завсегдатай ODO в нашей Крепости, накануне высказался о случившемся в четверг наводнении и предупредил, что Морской штаб прогнозирует новые – и более опасные – наводнения в воскресенье. Телеграммы с кораблей сулили ад и преисподнюю, заговор туч и электрические феномены, которых давно не фиксировали в здешних краях. Журналист из «Джорнал» еще и добавил, что мэр Шеррингток сделал это заявление с совершенно зеленым лицом. Не было никого – по крайней мере, среди моих знакомых, – кто видел лицо Шеррингтока в натуральном цвете. Известно, что великие люди нашей страны иногда наносят на себя краску перед появлением на публике (читатель, может быть, помнит день, когда ее величество присутствовала на празднике Святого Георгия с ониксово-черным лицом), но это дело необязательное, не слишком распространенное, и я бы даже сказала, что исключительное. Мэр Портсмута как раз и представлял собой одно из таких исключений и каждый раз появлялся на публике с новым оттенком лица. Предпочтение Шеррингток отдавал желтому, лиловому, индиго и охре. Иногда (мои товарки вели подсчеты) Шеррингток и бороду красил в тон. В целом же наш мэр выступал уверенно, речь свою произносил по бумажке; он был прославленный крикетист, а в обычные театры ходил редко, следствием чего явилась ничем не подтвержденная репутация посетителя мрачных запретных ODO и даже «красных комнат». Возможно, это все и вранье. Когда мы не участвуем в одной из драм, нам так не хватает театра, что мы выстраиваем его сами для себя – из сплетен. В общем, как бы то ни было, слова Шеррингтока меня не успокоили. Наступил день ментального театра, и небо собиралось его отметить вторым потопом. 2 Хрюканье Понс приветствовало меня еще на подходе к комнате моего пациента. Мне пришлось обихаживать не только мистера Икс: я была вынуждена полностью распахнуть окно, поскольку мисс Понс аккуратно разложила свои подношения по всем углам. Собака волновалась, поминутно к чему-то принюхивалась – может быть, предчувствовала бурю, которую я видела в скоплении туч над морем – черных, как далекие пожарища. А мистер Икс, наоборот, пребывал в бездвижности. Он даже не моргнул, когда по его лицу прошлось полотенце; все тело его оцепенело – такова была степень его сосредоточенности в этот день. Напряжение моего пациента передалось и мне, когда я приводила в форму его тело (то есть обтирала полотенцем и одевала). В памяти моей причудливым образом всплыло воспоминание: я увидела себя совсем молоденькой и вспомнила, как гладила талисман, купленный у старьевщика в Ковент-Гарден. Говорят, что погладить сокровище по волосам – это тоже к удаче. Может быть, мистер Икс – это мой талисман? Когда я завершила одевание, мой пациент разомкнул губы впервые после краткого утреннего приветствия: – Мисс Мак-Кари… – Да, сэр? Я ожидала услышать звучную сентенцию. Речение, достойное мрамора. Возможно, какой-нибудь ключ, который подскажет мне, что, по расчетам мистера Икс, должно сегодня произойти. – Пожалуйста, распорядитесь, чтобы удалили остатки всего, чем мисс Понс ночью решила одарить мою комнату. Да уж, на роль бессмертной максимы наступившего дня эти слова явно не годились. Я подумала, что такие слова мистер Икс ни за что бы не произнес в присутствии Дойла. Доказательства не заставили себя ждать. Выходя из комнаты, я почти натолкнулась на этого самого Дойла, который весь сиял от радости: хотя у него и оставались кое-какие неотложные дела, по случаю воскресенья он был свободен от консультаций и намеревался провести этот важный день вместе с нами. После обмена приветствиями мой пациент улыбнулся своей «бессмертной» улыбкой. – Игра начинается, – изрек он. – Ах, мистер Икс, какой стиль! – Дойл выхватил записную книжку. А я спросила себя, насколько переменился бы образ Шерлока Холмса, если бы мистер Икс произнес сейчас ту фразу, которую сказал мне. 3 На кухне тоже спокойствия не прибавилось. Хотя суть работ не изменилась, на привычном холсте добавились новые персонажи. И теперь здесь царил запах, вообще-то непривычный для подобных мест: запах табака. Трио прославленных психиатров курило и беседовало за чаем, стоя вокруг главного стола. Точнее сказать, Понсонби и Квикеринг слушали, а сэр Оуэн отдавал распоряжения. За тем, что у нас называют «длинный стол для рабочих», завтракали актер и актриса, хотя аппетита, кажется, не было у обоих. А рядом с лестницей в подвал Джимми Пиггот трудился над изготовлением вывески, для которой он приспособил кусок лишней театральной панели. Уидон придерживал белый лист. – Мисс Мак-Кари, доктора запретили спускаться в подвал, – сообщил Уидон. – Вход разрешен только участникам и ассистентам. Я поздоровалась; от волнения рот у меня пересох. Волнение в то утро было всеобщим. Я дала служанкам указания прибраться в комнате мистера Икс (по их лицам я догадалась, какого они мнения о мисс Понс) и подошла к артистам. Я подумала, что под предлогом ободрения смогу узнать, как они себя чувствуют. Оба были одеты так, как и при первой нашей встрече, – как будто готовились убежать еще до спектакля. Салливан облокотился на стол, сдвинул цилиндр на затылок и созерцал свою чашку. Пятна на левой манжете его старой рубашки никуда не делись. На Кларе был ее обычный наряд, шляпка, подхваченная лентой на шее, обрамляла белое лицо. Позы Салливана и Клары подсказывали, что они без успеха пытались завести беседу, хотя, вообще-то, предпочли бы сидеть поодиночке, у каждого было о чем подумать. Но никакого волнения я не заметила. Я подошла к Кларе. Когда я поздоровалась, девочка так медленно выходила из своей сосредоточенности (лучше сказать, летаргии), что мне вспомнились обитатели морских глубин. i_019.jpg «Ну а вдруг у нее так проявляется беспокойство? – подумала я в следующий момент. – Откуда мне знать? Мы, люди из публики, привыкли выбрасывать эмоции фейерверком. Как знать, может быть, у актеров с опытом Клары тревога переходит в замедление, как будто под воздействием снотворного?» – Как поживаете, мисс Мак-Кари? – Прекрасно, Клара, а ты? У тебя усталый вид. – Нет-нет. Я совершенно готова. И жду, когда все кончится. – И Клара, которую Гетти усадила на высокий стул, всем телом обернулась ко мне. – Вы видели утром его преподобие? Как он себя чувствует? – Нет, еще не видела. Он всегда спит допоздна. От одного только упоминания о привычке Кэрролла лицо ее ожило. – Я буду стараться сделать все как можно лучше! – воскликнула она. – Ради него. И мы увидимся с ним в перерыве, мисс Мак-Кари. – Удачи, – сказала я. Пожелание было странное, ведь удача требовалась не ей, а Кэрроллу. Мне, как никому другому в Кларендоне, (возможно, за исключением Понсонби) полагалось знать, что ментальный театр – это вовсе не обыкновенный театр. И все-таки девочку-актрису мое пожелание порадовало. А потом я обернулась к Салливану, который уже смотрел на меня. Он предъявил мне свою чистую правую манжету. – Вот, а теперь лейте свой чай, и мы снова побеседуем наедине. В иных обстоятельствах такая шуточка меня бы позабавила. Но обстоятельства переменились бесповоротно. – А как поживает ваша вторая манжета? – поинтересовалась я только из вежливости. – Как и всегда. Но, боги терпения, если вы собираетесь начать с манжеты, вы еще не скоро доберетесь до меня самого. Как насчет общего вопроса? Я задала общий вопрос: – Как поживаете вы в целом? Он пожал плечами: – Я, как и девочка-призрак, желаю, чтобы все это поскорее закончилось, о боги усталости. – Салливан высказался слишком громко, но мне не показалось, чтобы Клара обиделась. – Хотя она играет только одну роль, а мне предстоит исполнить как минимум десяток. – Вы несправедливы к Кларе, – тихо упрекнула я. – Боги детства! – Салливан тоже перешел на громкий шепот. – Она прекрасна, но печальна, как закат в Дартмуре. Как фотографии покойных родственников. Как баллада ирландских моряков. Вытянуть из нее два слова – немалый труд. – Она с самых юных лет играет в ментальном театре. – А я и не отрицаю ее опытности. Я только говорю, что предпочитаю держаться от нее на расстоянии десяти шагов. На мой вкус, она чересчур уныла. Как вы себя чувствуете? – Нервничаю. Как и все. – Все пройдет хорошо, – заверил Салливан. – Наверно. Но если этому преподобному Доджсону для излечения потребно такое… В общем, это значит, что дела его гораздо хуже, чем у всех пациентов этого пансиона, вместе взятых. Боги искренности, не смотрите на меня так, я не насмехаюсь над вашими больными, – добавил он, когда с моего лица исчезла улыбка. – Я говорю о его преподобии. Никто мне так и не подтвердил, но все-таки мне кажется, что он автор этой книжки… «Приключения Алисы в Стране чудес» или как там ее… И вот что я еще добавлю: написавшему такое требуется по меньшей мере два ментальных театра в день на протяжении целого года. Будь я сэром Оуэном, я бы так и записал в рецепте. Мне снова стало весело. – Это детская сказка. – Боги детей! То, что его книга нравится девочке-призраку, меня не удивляет. Хотя у меня самого нет и не было детей. Послушайте… – Салливан остановил меня, когда я уже собиралась отойти. – Когда здесь все закончится, вы приедете в Лондон на меня посмотреть? – Обязательно. – И я со значением добавила: – Если вы там будете. – А что у нас сейчас? – А сейчас я ухаживаю только за одним пациентом, вам это известно. Полагаю, так будет и дальше. – Надеюсь, ради вашего же блага, что это будет не его преподобие. В ответ я только улыбнулась и отвела взгляд. И в этот момент ко мне подошел еще один мужчина: