Ах, боже мой, я опаздываю, думает он. Но он успевает. Когда они с девочкой заходят в комнату, Кэрролл в одиночку, следуя указаниям Клары, придвигает к двери тяжелый комод – ох, какой скрежет! Вообще-то, он довольно долго возится, но зато теперь она будет себя чувствовать более защищенной. – Мы пришли вовремя, Клара, – говорит он наконец. – Никто не причинит тебе вреда. Девочка улыбается, но она все еще напряжена. И это естественно после всего, через что ей пришлось пройти. Что неестественно – так это ее взгляд. Потому что взгляд ее – летнее небо, то безоблачное небо и тот озаренный солнцем вечер, что навсегда запечатлелся в памяти Кэрролла. Этот взгляд возвращает его к Алисе того бессмертного вечера. В этом прозрачном озере Кэрролл видит сам себя, и увиденное ему не нравится. – Алиса, теперь я понимаю, – говорит он, не отводя взгляда. – Вся моя печаль… Вся пустота, из-за которой я перестал писать, фотографировать и преподавать математику… Я провалился в кроличью нору, Алиса… Я обвинял себя, хотя и не желал этого признавать… Теперь я это вижу. Я винил себя за мое желание… Господь свидетель, этого не знала даже ты. Я так хотел тебе признаться, что так никогда и не сказал. Любопытно, правда? Я всегда был таким… Алиса Лидделл, ты была для меня как звезда: обожаемая, но недостижимая… Вот и вся моя вина. – Никто не виноват в любви, ваше преподобие, – говорит стоящая перед ним девочка. – На самом деле это были и не вы. Это было нечто, что сделала она, сама того не сознавая. Кэрролл пристально смотрит на девочку. Клара отвечает на его взгляд с мудрой уверенностью, ее глаза широко распахнуты и так спокойны, что, если бы она не была всего лишь девочкой, это было бы страшно, думает Кэрролл. – Она? Алиса? – Да, но ее вины здесь тоже нет. Она сделала так, чтобы вы невольно ее возжелали, и вы ее возжелали… – Как? Как ей удалось? – В тот вечер, в лодке, она делала определенные движения и говорила определенным образом. Она сама не знала, что делает. Все произошло случайно. Из этого родились и ваша сказка, и ваше желание. – А откуда ты знаешь? – Меня ведь обучали, ваше преподобие… ОНИ объяснили мне, что такое происходит с любым желанием. Это магия. Это то, что порождаем мы, это есть в наших телах… И, если мы обучились, мы умеем это делать по своей воле. Кэрролл слушает ее с изумлением. Клара подходит еще на шаг. – Как такое возможно? Алиса… в тот вечер… в лодке? – Она вела себя определенным образом, это породило желание. И она заставила вас написать эту книгу. – Это просто поразительно. Откуда в тебе такая уверенность? – Потому что я тоже это делаю. Но я… – Девочка обеими руками берется за подол своей рубашки. – Я делаю это осознанно. И она поднимает рубашку. И Кэрролл смотрит. И падает в кроличью нору. Алисы больше нет. Клары больше нет. Есть только темнота, в которой он не может дышать. Он задыхается. А еще он слышит далекий голос Белого Кролика – это след, по которому он должен двигаться. Он слышит и другие голоса. Все они кричат об одном. – Мы опоздали, опоздали! – Ваше преподобие! Откройте! – Дверь подперта какой-то мебелью!.. – Ну же, навалитесь! Уйти на дно. Погрузиться в эту темную реку. Навсегда. Комод сдвигается внутрь комнаты. Фигура в огромном черном сюртуке, нечто вроде монаха-карлика, пытается открыть окно и выпрыгнуть наружу, но Дойл вскидывает пистолет. Джимми резко сдергивает ткань, покрывающую голову Кэрролла и лишающую его воздуха: это рубашка Клары. Кэрролл, кашляя и хватая ртом воздух, валится на пол. Это все еще сон? По всей вероятности, да, ведь Кэрролл видит, что Дойл целится в девочку из револьвера, и видит прекрасное лицо Клары, искаженное страхом и злостью. Ее нога, согнутая в колене и нагая, стоит на подоконнике раскрытого окна. Все остальное тело укрыто сюртуком Кэрролла. Снаружи бушует ливень. – Мистер Икс, я не могу! – Дойл почти кричит. – Это же девочка! Я не могу! – Я даю слово, она останется невредима. – Этот голос ни с чем не перепутаешь: это его друг, мистер Икс. Он говорит с порога, сидя на колесном стуле, за которым стоит агент Лоусон. – Если только она не ослушается моих приказов. – А если ослушаюсь? – спрашивает Клара, как будто из простого любопытства. – Ты что, убьешь меня, малявка? Я ведь только девочка… – Нет, я не буду тебя убивать, но доктор Дойл может прострелить тебе ногу. Ты не умрешь, но боль будет сильная, это я обещаю. И ты станешь негодной для театра. – Что тебе от меня надо? – спрашивает Клара. Она все так же красива, но в голосе ее звучит угроза. – Что ты сделала с преподобным? – Это был простенький театр, чтобы он сам себя задушил. Скоро пройдет. – Делайте что угодно, но я отказываюсь в нее стрелять, – говорит Дойл. – Доктор Дойл, не опускайте пистолет, – просит мистер Икс. – Это девочка, но она очень опасна. – Я не могу, – отказывается Дойл. – Не могу! – Ну вот, мозгляк, ты сам все слышал, – ухмыляется Клара и снова поворачивается к открытому окну. – Зато я могу. – Девочка останавливается. Салливан забирает пистолет из рук Дойла. – Ты человек театра, как и я. А среди нас не бывает детей и взрослых: мы все лжецы. – И Салливан опускает ствол, целясь Кларе в ногу. – Решай сама. Эпилог Я не назову это воскрешением, потому что это не было столь значительно. Я не назову это пробуждением, потому что это было чуть более значительно. Назовем это так: мне стало лучше после потери сознания. И первое, что я увидела, – это были мои подруги. Все как одна рады-радехоньки. – Ах Энни… ну наконец!.. – Сьюзи очень крепко меня обняла. – Ты вот!.. Там!.. Ты видела?.. После всего, что случилось в подвале, меня отнесли в мою комнату, чтобы я отдохнула. Так я и поступила. Я впала в глубочайший сон, несомненно усиленный воздействием наркотика, а когда я открыла глаза, передо мной были Сьюзи, Джейн и Нелли. На шее у меня до сих пор висела та липкая штуковина; когда все кончилось, я не имела ни времени, ни желания себя осматривать. Но теперь все было по-другому. Я позволила девушкам отвести меня в ванную, и там было зеркало в человеческий рост. Я уже трогала это руками, но все равно отшатнулась. Согласитесь, у меня были веские причины: не каждый день вы смотрите в зеркало и видите свое горло, разрезанное от уха до уха, и выпавшую трахею, висящую, как переваренная спаржа. Я оценила мастерство исполнения: шея у меня очень тонкая, а приклеенный материал, изображая надрез, не добавлял ей в толщине. Кропотливая работа, сродни масляной живописи. Помню, как Сьюзи, обнимая меня, щебетала: – Энни, у тебя восхитительно… получилось! – Что у меня получилось восхитительно? – переспросила я. – Играть мертвую, – объяснила Джейн. – Это был твой первый раз? Мы все поверили! – Что ты чувствуешь, когда ты актриса? – с уважением спросила Нелли. – Я вовсе не играла мертвую, – возразила я. – Меня чем-то усыпили… и проделали со мной все это. – Ах, наверно, поэтому… у тебя так хорошо получилось, – размышляла Сьюзи. – Раз ты была спящей, а не мертвой, значит ты играла мертвую, – заключила Нелли. Я не знала, что на это ответить. Я знала только, что снова нахожусь среди подруг, что, обнимая Сьюзи, я слегка перемазала ее липкой массой со своей шеи и что, хотя некоторые вещи остались реальными внутри и снаружи того колодца, куда мы все угодили (Мэри Брэддок действительно мертва; покойся с миром, Мэри, где бы ты ни находилась), другие вещи – например, моя собственная смерть – были всего лишь трюками. Мои товарки дружно помогли мне избавиться от шейного украшения: художник обещал, что это легко снимается и не может быть использовано по второму разу, как медицинские бинты. Таким и был удел нашлепки на моей шее, изображавшей перерезанное горло: мусорное ведро. Потом я умылась и надела униформу. На шее все равно оставались пятна, и общее ощущение липкости не покидало, но в верхней одежде я почувствовала себя лучше. И я была рада увидеться с мистером Арбунтотом, которого привели в мою комнату специально для встречи со мной. Он сам попросил. Арбунтот был до сих пор в наряде полицейского, но теперь на нем не было ни фуражки, ни бороды, а черную гриву волос он зачесал назад. Оказавшись со мной наедине, пансионер не смог произнести ни слова. Глаза его заблестели от подступивших слез. – Мистер Арбунтот… – сказала я и расплакалась (и это были не последние мои слезы в тот день). – Мисс Мак-Кари!.. Я исполнил свою мечту!.. Но вторая моя мечта – она умерла-а-а-а! Я раскрыла ему объятья. Никогда бы не подумала, что буду обниматься с мистером Арбунтотом, но, видите ли, я точно так же не могла представить, что умру и воскресну к жизни и что убью человека ударом молотка. Нам никогда, никогда не узнать, что с нами случится в этом странном мире. Возможно все, что угодно. – Я… Я посылал ей записки… – рыдал Арбунтот. – Я хотел, чтобы она пришла ко мне, я бы убедил ее не волноваться из-за того, что должно со мной «произойти». Мистер Икс, разумеется, запретил мне раскрывать наш план, но я не хотел, чтобы она страдала, думая, будто я… Но она не ответила ни на одну записку. – Арбунтот вытер слезы. – В последней я писал, что со мной все будет хорошо и чтобы она не волновалась. Я думал, она оставляет их без внимания. Вы же ее хорошо знали, нашу старшую медсестру. – (Я кивнула ему в ответ.) – Она бы никогда не позволила пациенту заниматься такими вещами.