— Номер? — Девятнадцать шестьдесят восемь триста сорок один. — Вписывайтесь в журнал, — скомандовала женщина, с сожалением косясь на бутерброд. Встала, подошла к шкафу, стоящему прямо рядом с массивной решетчатой перегородкой, какие бывают, наверное, в тюрьмах. Алиса заглянула в журнал, лежавший перед нею на столе. Просто тетрадь, где в колонках нужно было записать фамилию, время посещения и подпись. Алиса пожала плечами, бросила короткий предостерегающий взгляд на Третьякова и принялась вписывать свои данные в журнал. Сотрудница вытащила папку из шкафа, пролистала. — Триста тридцать восемь, тридцать девять, так… триста сорок один. Морозов Андрей Петрович? — дама подняла взгляд на Алису, затем на Третьякова. Тот помотал головой, но это даму не удивило. Она опустила взгляд куда-то ниже и кивнула. — Алиса Андреевна, расписались? Я сейчас. — Иван, а ты? — запаниковала Алиса. — Девушка, — раздраженно бросила дама, — Я пускаю только тех, кто указан в доверенности. Никаких других посторонних лиц пустить не могу. Пусть ваш… друг подождет снаружи, там есть кресло. — Ты в порядке? — спросил Иван, игнорируя даму. Алиса помедлила, затем кивнула. Иван вышел, а дама открыла решетку массивным ключом. Алиса медленно, прихрамывая, шла за нею. Голова кружилась, слабость, которую она так самонадеянно списала со счетов, вернулась в полном объеме. Депозитарий был большим, несколько длинных змей-коридоров, и по стенам — металлические ящики с отверстиями для ключей. Воздуха было достаточно, но отчего-то казалось, что его может не стать в любой момент. Дама остановилась около нужной секции, склонилась к полу, к нужной ячейке и повернула свой ключ. Замок щелкнул, и дама ушла, оставив Алису одну. Зазеркалье. Алиса присела на корточки, помедлила, разглядывая металлический контур с совпадающим номером. Ячейка ее отца. Алиса достала свой ключ, вставила во вторую скважину и повернула. Щелчок. Большой металлический ящик, который был внутри, оказался тяжелым. Алиса вытянула его на пол, раскрыла крышку и… отшатнулась. Почти доверху ящик был набит деньгами. Несколько исписанных вручную листов, а под ними упакованные с вакуумом тугие пачки, перетянутые не банковскими обертками. В одной пачке по сто купюр, пачки сложены вместе по десять, спрессованы, чтобы занимать меньше места. Брикеты с деньгами. Доллары. Несколько упаковок евро. Рублей не было. Алиса выкидывала пачки денег на пол, пока не дошла наконец до низа. Пачек было много, трудно даже сразу подсчитать, сколько. Алиса разочарованно смотрела на деньги. И это все? Деньги? Потом Алиса заметила в самом низу бумажную папку с завязками и надписью «Дело». Взяла в руки, развязала узел — пришлось растягивать узел зубами. Раскрыла и поморщила нос, почти чихнула. Старые копии каких-то написанных от руки протоколов. Так себе копии, некачественные, выцветшие. Листы пожелтели. Алиса сощурилась в тусклом свете депозитария и принялась читать. Протокол об административном правонарушении, очень старый бланк. Выписан 31 декабря 2003 года. Зрачки расширились, Алиса принялась читать еще быстрее. Пробежала глазами один лист, затем другой, затем третий — и вдруг ахнула и уронила листы на пол. Замерла, словно робот, у которого сбилась и зависла программа. Только одна мысль: «Не может быть, не может быть». Закрыла руками рот и глаза, зажмурилась, затем открыла глаза. Листы лежали на том же месте. Нет, нет! Перечитала еще раз. И еще. Из глаз лились слезы, но Алиса их не замечала. Так и сидела — с несколькими исписанными вручную листами и пачками денег, разбросанными вокруг. Она вышла только через полчаса, и заведующая депозитарием уже изошлась ядом по поводу очереди, которую Алиса собрала. Заходить в хранилище можно только по одному. Время не регламентировано, но нужно же иметь хоть какую-то совесть. — Что с тобой? — спросил Третьяков, когда Алиса прошла мимо него с каменным лицом. Она не ответила, пошла дальше. На улице она чуть не проскочила мимо его машины, пришлось схватить ее за руку. — Алиса, скажи мне, что случилось? Что там случилось? Что ты нашла? Почему ты молчишь, черт тебя дери! — Можешь отвезти меня домой? — попросила она. Иван кивнул. Они доехали до Мичуринского молча, Иван открыл дверь резко и жеманно поклонился. — Ручку подать, ваше величество? Я же вам тут только как прислуга, да? Алиса посмотрела на него, как на призрак. И продолжала сидеть в машине. — Скажи, Иван, мой отец был хорошим человеком, как ты считаешь? — Что? — скривился он. — Он был хорошим человеком? Я всегда это знала. Он много пил, мог быть очень грубым, ну, не в том смысле, чтобы там плохо со мной обращаться. Нет, никогда. Просто матерился, знаешь, мог допиться до того, чтобы уснуть на полу в прихожей. Потом утром каялся. Но это же не делает его плохим человеком, да? — Не делает. Алиса, твой отец был хорошим человеком. Не идеальным, но хорошим, я знаю это точно. Не только потому, что он мне помог с квартирой. Да и с работой. Он был хорошим начальником. — Я не об этом спросила. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Хороший человек, плохой человек. Мразью он не был, за чинами не бегал, но и вызова системе, знаешь ли, не бросал. Друзьям помогал, дочь свою обожал, гордился ею. За властью не рвался, людей не топил. Он был нормальным мужиком. Без желания поработить мир. А среди наших таких как раз хватает. — Да, хватает, — кивнула Алиса. — Только, получается, не таким уж он был хорошим. Убил мою мать и того, другого водителя из другой машины, а потом каким-то образом отмазался. Свалил всю вину на мертвого человека, а сам жил-поживал и даже мне ничего не сказал. Может такое сделать такой хороший человек? — Да о чем ты, черт возьми, говоришь? — Всю жизнь врал мне об этом, как ты это оценишь? Хороший поступок? Знаешь, сколько раз папа говорил, что ненавидит этого убийцу, который оставил его без жены, а меня без матери. Что, если б мог, он задушил бы его голыми руками. Когда отец был пьян, даже любил в деталях описывать, что именно он сделал бы и чего заслуживает этот отморозок, этот ирод, отродье. Потом, правда, ехал с друзьями на охоту. На ту же самую дачу, где все произошло, ты понимаешь? Мой отец мне врал. Честный полицейский. Убийца. — О чем ты говоришь? — Иван говорил зло, исподлобья. — Вот о чем! — Алиса швырнула ему листы. — Это он вылетел на встречную полосу в ту ночь, это он был пьян и гнал машину на дикой скорости. Это он убил двоих человек — мою мать и некоего Рената Тагиева. И покалечил меня, но это так, мелочи. Иван растерянно читал протоколы. Алиса была права. Это были копии старых документов по тому самому ДТП. Медицинское освидетельствование, схема столкновения, адреса, время, имена. Сухие, лаконичные формулировки, предназначенные для того, чтобы впоследствии возбудить уголовное дело по факту гибели. — Может быть, это просто ошибка? — предположил он. — Ошибка, которую он хранил в депозитарном сейфе? — горько усмехнулась Алиса. — Оставил на память? Хороший сувенир — напоминание о том, как он всех обдурил и вывел себя из-под удара. — Наверняка все было не так. — Знаешь, что было не так? То, что он повез пьяным свою семью. Жену, которую, как я слышала, он обожал, и дочь, в которой души не чаял. Посадил в машину и погнал, пьяный. Знаешь, что с тех пор изменилось? Да ничего. Он ведь так и пил. И наверняка ездил пьяным. — Ты не знаешь. — Да, не знаю. А почему я не знаю? Да потому что я с того самого дня из дома боюсь выходить. Даже там мне иногда кажется, что на дом может упасть самолет, к примеру. Тогда я бегу на улицу и сижу, смотрю в небо. Но это ничего, это ерунда. Я ведь жива, а мама погибла. И тот человек тоже погиб, только его еще и во всем обвинили. Посмертно оболгали. Вот такой у меня был папа. Врал мне в лицо, чтобы я любила его, а какого-то неизвестного мне человека ненавидела вместо него. Наверняка и деньги крал, и взятки брал, и еще бог знает, что там у вас в конторе принято делать. Не знаю… — Она задохнулась, закашлялась. — Не нужно, Алиса, не стоит делать таких выводов… — Не говори мне, чего я должна, а чего не должна делать, Третьяков, — сквозь зубы процедила Алиса и отодвинулась от Ивана к самому окну. — Ты ведь такой же, как и он. С виду вроде герой, а что там у тебя внутри — никто не знает. Может быть, только твоя жена и знает и поэтому любовника завела и разводится с тобой. — Да пошла ты, знаешь куда! — Отличная идея! Останови машину. Я пошла. — Успокойся, идиотка. — Останови ты машину, или я так из нее выпрыгну. — Да прыгай, напугала. Принцесса чертова. Тебя отец вырастил, все тебе отдал, молился на тебя, а ты теперь нос воротишь? — Я не нос ворочу. Что бы ты понимал еще. Ты остановишь машину? — Мы приехали, вот! — кинул Иван, резко затормозив на углу Алисиного дома. Алиса рванула ручку на себя, но замок не сработал, потому что Иван не разблокировал дверь. Алиса истерично дергала ручку, и даже разблокировка не помогла, механизм не сработал из-за этого дерганья. — Давай мне машину сломай мою кредитную, — проворчал Иван, помогая открыть дверь. Алиса выскочила на улицу. — Подожди, я тебя провожу. Да стой ты, мало ли кто там в квартире. Вот черт, припадочная. Алиса быстро шла к углу дома, не обращая внимания на хромоту. Иван хотел было пойти за ней, даже открыл дверь и высунул ногу, но тут у него зазвонил телефон. Отвлекли. 64 — Вот же дерьмо, — выругался Иван, снова выслушав сообщение о том, какой недоступный абонент Алиса Морозова. Оставил сообщение, уже третье за два дня. Попросил не принимать их вчерашний разговор близко к сердцу. Вот же чушь. Умолять ее теперь, как принцессу? В конце концов, это она его оскорбила, если уж на то пошло. С другой стороны, это ее отец. Отбросил телефон, сосредоточился на бумагах. Ну как сосредоточился? Тупо уставился на стопку заявлений граждан, по которым он должен был провести проверку и составить отчет. Мануйлов решил так наказать Ивана за непослушание, утопить его в бумагах. Благо, в их управлении сделать это не проблема. Пьяная драка у метро. Пьяная бытовая драка, перешедшая в драку с поножовщиной. Насмерть сбитый мотоциклист. Как и каждый год, стоит только сойти снегу, как на дорогах появляются они — «кегли», как их называет Мануйлов. Во второй половине мая «страйки» из мотоциклистов выбивали чуть ли не каждый день. Возбуждаться или нет? Строчки объяснительных плыли перед глазами, Иван делал все возможное, чтобы не уснуть от тоски. В конце концов, Иван отодвинул дело мотоциклиста и достал из ящика бумаги, которые ему накануне швырнула в лицо Алиса. Что с ними делать, Иван еще не решил, хотя тут и решать нечего — нужно приобщать к делу. Но приобщишь раз — вернуть все потом назад уже не удастся. А кому станет лучше от того, что он, Иван Третьяков, опорочит память погибшего Морозова? Это сейчас Алиса дуется и не берет трубку, а завтра она сама попросит оставить это как есть, убрать под сукно, потому как ничего уже не изменить, не так ли? Пока в кабинете не было никого, кроме него, Третьяков снова достал документы по ДТП и перечитал их еще раз. За долгие годы работы Иван усвоил, что нужно читать документы три, а то и четыре раза, чтобы не упустить мелких, но порой важных, даже решающих деталей. Однако и третье прочтение не изменило сути события. Ничего того, что могло бы как-то оправдать Андрея Петровича перед его вздорной дочерью или хотя бы дать ей примириться с тем, что случилось. Документы гласили, что тридцать первого декабря две тысячи третьего года, двигаясь со значительным превышением скорости от деревни Орешки в сторону деревни Воскресенское, водитель автомобиля «БМВ-5» Морозов А. П. не справился с управлением и осуществил выезд на встречную полосу движения. Учитывая неблагоприятные погодные условия и ограниченную видимость… произошло лобовое столкновение, повлекшее за собой смерть водителя встречного автомобиля «ВАЗ-2102» Рената Алиевича Тагиева, а также тяжкие телесные повреждения пассажирки «БМВ» Морозовой Светланы Дмитриевны, повлекшие за собой смерть, и тяжкие телесные повреждения Морозовой Алисы Андреевны, несовершеннолетней, 1997 года рождения. Виновник аварии Морозов А. А. также пострадал, потерял сознание, получил перелом. Медицинское освидетельствование на месте ДТП показало наличие большой дозы алкоголя в крови Морозова А. П. Действительно, Петрович, зачем же ты хранил это столько лет, да еще в депозитарном сейфе с совместным допуском с дочерью? Дураком ты не был. Ты ведь не хотел, чтобы она нашла, прятал всю историю от нее. Тогда почему не уничтожить? Иван достал из кармана телефон и порылся в контактах, выискивая номер капитана Кома. Других связей в Тверской области у него не было, да и это было так — выстрел в небо. Дмитрий Павлович даже не сразу вспомнил Ивана, но потом попытался вникнуть в суть дела. — Какой, говоришь, год? Две тысячи третий? Да там уже и архив могли уничтожить за давностью. Не понимаю, майор, а тебе это зачем? — Да так, один гештальт закрыть. Нужно, короче. Для общего понимания глубины глубин. Глянь, а? Там ведь должен был быть отказ в возбуждении. К нему, скорее всего, прилагается архив доков. А с меня причитается. — Причитается с него, — проворчал Ком. — Со всех причитается, да никак не причтется. Ладно, перезвоню, — отрезал Ком. Иван откинулся на стуле, забросил обе руки за голову, потянулся. Лучше. Он сделал все, что мог. Нужно было двигаться вперед, к пачке необработанных заявлений, но Иван снова открыл ящик стола и достал то, что Алиса швырнула ему вместе с документами об аварии. Несколько листов — конкретно восемь, — которые не имели никакого отношения к старому делу и были написаны совсем недавно. Имена, фамилии, какие-то числа и кое-где даты. Последняя дата была в декабре, практически накануне смерти Морозова, буквально за неделю. Иван нашел старый приказ, подписанный Морозовым, и удостоверился, по крайней мере, на первый взгляд, что почерк писавшего список совпадает с морозовским.