— Думаешь? Не знаю, где и как, но ты раздобыла хороший дрон. Нечаев съемки даже не заметил. Затем ты узнала все, что могла, про Черного Воина и идею, которой он одержим. Финальный аккорд — ты звонишь ему, используя голосовой модулятор, и выставляешь условие. Или он убивает моего отца, или дело его жизни останется незавершенным. Надо отдать тебе должное, использовать психически больного человека как наемного убийцу — не каждый до такого додумается. Но ты додумалась — и дальше все прошло без сучка без задоринки. Пока вы с мамой отдыхали в Италии, Нечаев убил моего отца. Убил для тебя. Пока все правильно? Ольга молчала, и Алиса удовлетворенно кивнула. — Есть вещи, которые я все же не понимаю. Почему ты не остановила его потом, после убийства моего отца? Ведь он продолжал убивать. Наталья Штонда, полицейский из оцепления в Иванове, мало ли кто еще. — Тебя он не убил, — сквозь зубы процедила Ольга. — Это да. Он питал ко мне некоторую слабость. Я, кстати, к нему тоже. Он ведь не был плохим человеком. — Ты серьезно? — скривилась Ольга. — Он был больным на всю голову психом. — Но он думал, что спасает мир. — Оля, ты ведь брала дрона для друзей на свадьбу. Подожди, а фотографии… Я просто убирала у тебя на столе, открыла ящик… — Голос Екатерины Эльдаровны был тихим, как шелест сухой бумаги. Ольга посмотрела на мать, но не выдержала ее взгляда, отвернулась, закрыла на секунду глаза, а потом сильнее сжала в руке пистолет. — Ты же пишешь меня на видео, да, Алиса? Все это время? — У всех своя работа, — кивнула Алиса. — Ты держишь пистолет, Иван тоже. Я — телефон. Твоя мама — ну, она сейчас вынуждена переосмыслить всю свою жизнь. — Все же как жаль, что он не убил тебя, — прошипела Ольга Никитина, скривившись, как будто попробовала что-то гнилое. — Я понимаю твои чувства, — сказала Алиса тем же равнодушным тоном, каким когда-то, много лет назад, с ней говорил психоаналитик. — Скажи, Оля, оно стоило того? Неужели между тобой и моим отцом была такая проблема, что его нужно было убивать? Мой отец много лет делал все, что ты хотела. Прикрывал тебя, выступал посредником, отдавал почти все деньги. — Голос Алисы был горьким, как желчь. Ольга огляделась, словно пытаясь найти выход из ловушки, в которой оказалась, но Иван сидел ровно, с прямой спиной и держал ее на прицеле. — А ты не догадываешься, почему его пришлось убить? — зло прорычала Ольга. — Странно, ты же такая умница, так все хорошо поняла, а то, что он умер из-за тебя — не догадалась?! — О чем ты? — Алиса подскочила на месте. Ольга тоже поднялась и снова навела на нее пистолет. — Может быть, грохнуть тебя прямо тут, прямо сейчас? Мне все равно теперь нормальной жизни не светит, буду бегать по миру, как заяц. А так — умрем тут вместе, как старые добрые друзья. Я застрелю тебя, а он — меня. Ольга кивнула на Ивана. — Кстати, может быть, он меня и не застрелит. Задержит, доставит в отделение, показания даст. Меня, конечно, будут судить, я попаду в тюрьму. Но ты будешь мертва. В конце концов, ты должна была погибнуть еще в той аварии. Все было бы проще, если бы тогда померла. Твой отец не терзал бы себя муками совести и, как следствие, не пил бы, как сапожник. И не трепал бы спьяну всякую чушь первым же встречным. В одном ты права: твоему отцу всегда было наплевать на деньги. Такое странное и очень плохое качество. — Для того, кто должен их красть миллионами, да? — уточнил Иван. — Ладно, детки, хотите все знать? Как в детской программке, которую крутят перед киношками? Извольте, — кивнула Ольга. — Десять лет назад я предложила твоему отцу бизнес. А чтобы в случае его отказа не подставить себя, использовала кое-какие бумаги, оставшиеся у меня после смерти отца. — Протокол ДТП? Настоящий протокол с места аварии? — спросила Алиса. — Ну, естественно. Когда ты предлагаешь человеку, мягко говоря, не совсем законное дело, хочется иметь гарантии, что он тебя не сдаст. Но я не собиралась использовать бумаги, никогда не собиралась. В конце концов, они порочили и моего отца тоже. Да и дело наше с твоим папой, как ты знаешь, было взаимовыгодным. Да, мне доставалась львиная доля прибыли, но это же справедливо. Я все это придумала, твой отец только организовывал процесс. — Нашел Шестобитова… — подбросил Иван. — И подставных дольщиков. Подделывал документы. — Работа кипела. Но с годами он стал пить все больше, и каждый раз, когда он напивался, начинал плести, что ненавидит меня и всю эту кухню. Клялся, что завяжет. В общем, нехорошо это было. — А кроме него о тебе никто и не знал. — Ты понимаешь, да. А он — твой отец — однажды представил меня своим собутыльникам, как дьявола во плоти. Я к нему зашла поговорить, а он пьяный тычет в меня пальцем и говорит: «Знаете, это кто? Дьявол во плоти». Хорошо, что они все тоже пьяные были. А пару лет назад твой отец стал одержим идеей признаться тебе во всем. В аварии, в том, что деньги отмывает. Просто герой, да? Решил очистить совесть перед своей святой и хромой дочерью. Но я-то при чем? Я-то не собиралась геройствовать. Что мне оставалось? — Но ведь это были только пьяные разговоры, — развел руками Иван. — Да, именно. — Голос Ольги Никитиной был даже возмущенным. — Пока однажды он не пришел ко мне трезвым и не сказал, что лавочка закрывается. Даже дату назвал. — Мой день рождения, — прошептала Алиса. — Предложил мне бежать! — Ольга нервно рассмеялась. — Прямо как ты сегодня, это у вас семейное. Кстати, для твоего отца это плохо кончилось, ты бы тоже была поосторожнее. — Я очень осторожна. — Алиса помахала телефоном. — Это да, — согласилась Ольга. — Да и ты, Третьяков, чертовски убедителен со своим пистолетом. Пожалуй, я воспользуюсь вашим предложением. Что еще? Какие еще вопросы? Кстати, насчет того, что я все так хорошо спланировала. Нет, это неправда. Я даже не была уверена, что Нечаев сделает это. Как говорится, выстрелила наугад. А он сделал. Нечаев был человек слова. Псих — но последовательный. А с моей стороны это было, как говорят западники, Crime of opportunity. Ничего я не планировала, так, воспользовалась случаем. Параллельный мир закрыла. — Оля! — тихо позвала дочь Никитина. — Что, мама? Ты думаешь, это на зарплату эксперта-аналитика мы с тобой по четыре раза в год в Италиях бываем? И домик в Черногории? И спокойная старость? — О… я… — Голос Екатерины Эльдаровны вдруг стал тише, слова — неразборчивыми. Она разом обмякла и обрушилась всем тяжелым телом на Алису, они повалились на пол. Левая рука и верхняя губа слева непроизвольно дергались. Алиса и Иван бросились поднимать ее, но потом оставили лежать на полу. Екатерина Эльдаровна Никитина была тяжелой женщиной, под сто килограммов. Судороги не прекращались, дергались и рука, и плечо. Ольга Никитина стояла с пистолетом в руке и растерянно на них смотрела. — Что стоишь, не видишь, у нее инсульт, — крикнул ей Иван. — Вызови «Скорую». Алиса, поверни ее на бок, помоги мне. Язык нужно вытянуть наружу, чтоб она не подавилась. Его нужно… Дай я сам. Иван перегнулся и пальцами раскрыл рот Никитиной. После нескольких попыток все же вытянул скользкий язык наружу. — Ее рвет. Черт, ее рвет. Она без сознания, — крикнула ему Алиса, удерживая голову тети Кати в боковом положении. — Что мне делать? — Сейчас я дам подушку, нужно подложить, чтобы было тридцать градусов с полом. Развяжи ей платок. Нужно дать ей воздуха. И вытирай рвоту, держи ее голову. Ольга, ты вызвала «Скорую»? Скажи им, это точно удар. Тут раздался странный громкий хлопок снаружи. — Что за черт? — подпрыгнул Иван и посмотрел на Алису. — Нет, не в меня. Она не в меня стреляла, — оборвала его Алиса. — Она ушла. — Что? Иван повернул голову в сторону двери. Ольги Олеговны Никитиной действительно там больше не было. Там никого не было, дверь стояла распахнутой, и сквозь нее били яркие солнечные лучи. Иван бросился наружу, сощурился от света, пытаясь разглядеть убегающую фигуру, но там уже никого не было. Свистящий звук шин — это было последнее, что Иван услышал. Он бросился к калитке, к своей машине, и тут понял, что это был за хлопок. Перед тем как уехать, Ольга выстрелила ему в замок зажигания. Чертыхаясь, Иван вернулся в дом. Алиса беспомощно сидела на полу, удерживая тяжелую голову Никитиной в тонких руках. — Вызови «Скорую», — устало попросила она. Эпилог Иногда достаточно и пятиминутной форы, чтобы исчезнуть без следа. Пяти минут и одного несделанного звонка в «Скорую помощь». Никитину успели довезти до седьмой клинической больницы города Твери, что само по себе — чудо, ведь это почти час езды. Диагноз: геморрагический инсульт, кровоизлияние в мозг. Иными словами, удар, как и сказал Третьяков. Состояние больной на момент прибытия в больницу оставалось крайне тяжелым, в сознание она не пришла, и в период так называемого терапевтического окна, которое составляет при инсультах не больше четырех с половиной часов, добиться существенных улучшений не удалось. Об этом Третьяков позже узнал от майора Кома, а точнее, от его людей. Ни Иван Третьяков, ни Алиса Морозова Никитину в больницу не сопровождали, оба они остались дожидаться местных оперативников. По факту сделанного Ольгой Никитиной признания было возбуждено сразу несколько уголовных дел, но перспективы каждого из них были сомнительными. Угроза жизни и здоровью сотрудника при исполнении и другим лицам — статья богатая, но для ее реализации нужно было поймать Ольгу. Статистика показывала, что если беглеца с таким опытом и возможностями не удается перехватить на границе в первые же часы или, максимум, дни, то нужно готовиться к годам работы. Иными словами, Ольга Никитина как в воду канула. Второе дело — об организации преступной группы, целью которой было мошенническое обогащение за счет использования фальшивых документов, — тоже казалось делом громким. Иван так и ждал, когда журналисты выльют свои ведра помоев и грязи прямо им с Мануйловым на голову. Но правда заключалась в том, что один фигурант этого дела мертв, а два других — в бегах. Один, предположительно, мог находиться в Эквадоре, но это неточно. Третье дело — незаконное использование огнестрельного оружия и порча личного имущества. Рулевая рейка кредитного «Форда» пришла в полнейшую негодность, но дело это даже не стали возбуждать, чтобы потом не писать лишних бумаг. Страховка, которая была обязательной для всех кредитных машин, у Третьякова оказалась давно просроченной и неоплаченной. Так что толку от возбуждения не было никакого. Мысли о возможной стоимости ремонта приводили Третьякова в бешенство. Алиса оплатила эвакуатор до Москвы, на котором и они с нею добрались. Через две недели после знаменательного «чаепития» в Благинине Зарина Георгиевна Шапошникова вызвала Ивана Третьякова к себе в кабинет. Она плотно закрыла дверь и приказала Третьякову сесть на стул напротив ее стола — место, куда обычно усаживали свидетелей и подозреваемых. — Ты знаешь, что Олю объявили в розыск? — спросила она, задумчиво разглядывая Третьякова. — Я знаю, — кивнул он. — Думаете, ее найдут? — Надеюсь, что найдут, — без энтузиазма ответила Шапошникова. Было видно, как устала она от подозрений, которые обрушились на нее после бегства подруги. Она, конечно, была опрошена, и не раз, о делах Ольги. Шапошникова утверждала с пеной у рта, что дружба их не выходила за рамки совместных обедов в здании Следственного комитета и что о делах Никитиной ей не было известно решительно ничего, ноль. Ее показания к делу подшили, однако ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова было невозможно, поэтому — на всякий случай — другие сотрудники теперь держались от Шапошниковой подальше. Дни ее в СК были сочтены. — Надеетесь? — хмыкнул Иван. Зарина Георгиевна сощурилась: — А ты думаешь, я ей счастья желаю? Она оставила Нечаева гулять по улицам, из-за нее погибли люди. Она должна за это ответить. — Тогда чего вы хотите от меня? Я-то уж точно ничего не знаю. — Давай с тобой посмотрим видео, которое твоя подружка сделала. — Подружка? Морозова мне в дочери годится. — Не годится, если только ты не собирался обзаводиться детишками в возрасте десяти лет, — отрезала Шапошникова. — Смотри на экран. Вот тут, в этой ее записи, есть одно место… — Шапошникова прикусила губу. На экране появилось лицо Ольги Никитиной. Ее голос звучал неразборчиво, мешали помехи, телефон никогда не писал хорошо звук. «Зачем ты вообще приехала, Алиса? Тебе что, мало было денег из депозитария? Ты уже могла быть на другом конце света». Шапошникова нажала на паузу. — Дальше в записи есть сбой, как будто камера отключилась. Следующая фраза — ее говорит уже тетя Катя… то есть Никитина-старшая.