− Простенькое дельце, ничего не скажешь! — хмыкнула Эмбер в ответ. — Тебе легко говорить, не ты же суёшь голову в петлю. А меня просто убьют, и вся недолга! Она выдохнула и постаралась успокоиться. Не стоит сиять своей аурой, пусть даже сейчас они во владениях Костяного короля. Злость отхлынула, а на её место пришла какая-то растерянность. И как же ей быть? Костяному королю не отказывают. А если отказывают, то причина должна быть уж очень веской. Настолько веской, что должна перевесить сиюминутную личную выгоду Джарра невосполнимыми грядущими потерями, а иначе он это запомнит. Он вообще злопамятный. Даже не так. Злой. И память у него хорошая, как он сам любит повторять. И, как только его поданные перестают приносить ему пользу или начинают упрямиться, они исчезают бесследно. Но Эмбер не собиралась служить ему вечно. Просто пока ей это нужно − быть его поданной. Ведь это значит иметь возможность беспрепятственно перемещаться по всей Нижней и Средней Акадии. Это возможность быть незаметной для патрулирующих улицы жандармов и ищеек, ведь Джарр приплачивает всем. Это возможность в любое время покупать туату и аругву у Джо Серого Ворона. Иметь кредит в Изумрудной лавке — подпольном банке Джарра. И ещё много того, что позволяет таким, как Эмбер, жить почти нормальной жизнью. Так что портить отношения с ним сейчас никак не входило в её планы. Что ни говори, а именно с началом службы Костяному королю её жизнь постепенно стала похожа на жизнь. Ведь с того самого дня, как ей пришлось спасаться бегством от убийц отца, бежать ей приходилось почти всё время. Но у Эмбер был план, и в этом плане служба двум «королям» должна была через год дать возможность наладить легальную жизнь и расквитаться с прошлым. Если, конечно, раньше её не поймают и не убьют. Но если Люк прав, и ей придётся влезть в дом к Агиларам, то плакали её планы. Её точно поймают и убьют, или отправят в исправительный приют для эйфайров. А это хуже, чем смерть. И что же ей теперь делать? Корзина пришвартовалась к верхней площадке, и Эмбер вдохнула воздух Среднего яруса. Влажный смрад Лагуны сюда не поднимался, и пахло здесь рабочими кварталами: угольным дымом, свежими опилками, краской и апельсиновым ароматом цветущих ромний, который не мог перебить даже тяжёлый дух кожевенных мастерских. Темнота здесь была густой и тихой. Рабочие кварталы спали глубоким сном, ведь всем их обитателям вставать на работу с первым лучом солнца, а рассвет уже через три часа. Главная улица Среднего яруса, калле Форталеза, протянулась цепочкой огней поперёк склона холма. Здесь, на самом краю обрыва, в старом заброшенном форте и находился «дворец» Костяного короля. Эта улица − начало его владений, простиравшихся до самой Жардин де Плата. А выше господствовал уже истинный король, среди садов и чистых ручьёв Марина дель Рей, вершины Голубого холма. Когда-то вдоль калле Форталеза пролегала длинная крепостная стена, из башен которой смотрели во все стороны длинноствольные дула пушек. Ещё в те времена, когда Акадия была ареной борьбы за господство в этой части света между каджунами и иберийцами. Сейчас от стены мало что осталось — жители растащили её камни для строительства фундаментов своих домов. Но сама крепость, оборонительные сооружения и арсенал всё ещё стояли на большом выступе скалы. Теперь здесь хозяйничали чайки и вороны, а ещё подданные Костяного короля. Они вывесили над этим местом свой флаг с черепом и сигарой, чтобы чужие сюда не совались. Место это было со всех сторон удобным. Высокие стены крепости, скрипучие железные ворота, разветвлённая сеть коридоров и колодцев. Да и потайные ходы, что пронизывали подземелья крепости и выходили с разных сторон холма, поданные «короля» содержали в хорошем состоянии. Наверное, за эти ходы их и прозвали «костяными муравьями». Скрипнула створка ворот, кто-то свистнул. Всю дорогу от подъёмника до цитадели, тонущей во мраке, их с Люком сопровождали невидимые сторожа — костяные муравьи были повсюду. Начиная от мальца, что принимал деньги у подъёмника, заканчивая возницей, что неторопливо проехал мимо, и чей фонарь с оранжевым стеклом ещё долго маячил, постепенно удаляясь по улице. Внутри цитадели «король» занимал покои бывшего командора крепости. Люк оставил Эмбер в большой комнате с высоким потолком и остатками штукатурки на стенах и исчез совершенно бесшумно. Но ждать хозяина долго не пришлось. Джарр вышел, держа в руке трубку, и, приветствуя ночную гостью, выпустил из носа две струи дыма, точно мифический дракон. И Эмбер подумала, что вряд ли можно забыть этого человека, увидев хотя бы однажды. Узкое вытянутое лицо с высоким лбом, орлиный нос, многократно сломанный в потасовках… Жёсткие кудрявые волосы густо покрывали подбородок, перетекая в бакенбарды, и оттуда — в такую же курчавую шевелюру, изрядно потраченную сединой. Сколько ему было лет? Трудно сказать. Он не был молод, но и старым его тоже назвать было нельзя. Скорее, опытным, знающим или… матёрым. Весь его облик выдавал в нём безумный коктейль смешанных кровей. Кто с кем согрешил в его роду, догадаться было нетрудно: все и со всеми. Кровь ольтеков* придала жёсткость чертам лица и бронзовый оттенок коже, джумалейская кровь — курчавость волосам, рост и разворот плеч достались от какого-нибудь крепкого иберийца, а вот глаза… Глаза у Джарра были светлые, серо-голубые и такие пронзительно−прозрачные, словно подсвеченные изнутри блеском бегущей ртути. Впрочем, такие же, как и у Эмбер. Как и у всякого инициированного* эйфайра. И пристального взгляда этих глаз стремились избегать все поданные Костяного короля. Ночью и среди своих Джарр не употреблял туату, чтобы скрыть эту узнаваемую стальную прозрачность. В отличие от Эмбер он мог себе позволить такую роскошь — быть самим собой. Увидев ночную гостью, он осклабился в привычной улыбке, обнажив алый рубин, инкрустированный в один из зубов, и коротким движением кисти указал Эмбер на старое продавленное кресло на витых ножках — остаток былой роскоши командорских покоев. — Здравствуй, Эм. Здравствуй, моя лучшая воровка. Давно ты меня не навещала! Забыла своего патрона, а? Будешь? — Джарр протянул Эмбер трубку, сочащуюся вишнёвым дымом, но она отказалась. — Как можно? — пожала она плечами. − Не забыла, конечно… — Ладно, ладно, я шучу, не пугайся, — хмыкнул он, пристраивая трубку на край глиняного черепка. Джарр был одет как торговец средней руки, или может быть, даже конторский клерк: хлопковая рубашка, жилет в тонкий рубчик, серые бриджи. И если бы не его загорелые длинные пальцы, украшенные перстнями с черепами, и не татуировки, выглядывающие из распахнутой на груди рубахи, можно было и ошибиться, приняв его за приличного человека. Но Эмбер знала, что, скрытая этой простой рубашкой и расслабленной позой, в его теле прячется смертоносная сила ягуара — стальной клубок мышц, сжатых в тугую пружину. Только тронь, и пружина стремительно распрямится. Говорят, одному нерадивому муравью он сломал челюсть этими пальцами, просто взяв его за подбородок. Из другой комнаты появилась девушка-джумалейка, видимо, новая пассия короля. Высокий тюрбан из красного шёлка и золотые кольца в ушах оттеняли её бронзово-шоколадную кожу. Она улыбнулась широко и белозубо, поставила на стол бутылку и стаканы и удалилась, плавно покачивая бёдрами. От Эмбер не ускользнул короткий взгляд Джарра ей вслед. Значит, новенькая. И он ею ещё не насытился. — Люк уже разболтал всё? — спросил Джарр, переводя взгляд с крутых бёдер джумалейки на Эмбер и наливая в стаканы янтарную жидкость. — Хотя знаю и так − разболтал, можешь не отвечать. Ром. Весьма неплохой. Даже очень. Ноздри Эмбер ощутили аромат, исходящий от бутылки. — Просто ром, не принюхивайся, — произнёс Джарр, не глядя, — не стал бы тебе ничего подмешивать, не оскорбляй мой ум такими подозрениями. Держи. Он сунул ей в руки стакан и откинулся на спинку другого кресла, вальяжно развалившись и глядя на свою собеседницу из-под полуприкрытых век. — Сказал, работа на Голубом холме… — произнесла Эмбер, сделав приветственный глоток. Королю нельзя врать. Ром приятно обжёг нёбо и покатился по горлу, раскрываясь ярким букетом из нот старого дуба, сахарной сладости тростника и пряных фруктов. − Что это за реликвия? — добавила Эмбер, покачивая жидкость в стакане. — Реликвия? Хм, не совсем уж и реликвия, хотя можно и так назвать, — Джарр посмотрел куда-то в угол, где облетевшая лепнина с позолотой обнажила прогнившие рёбра старой дранки, наложенной поверх камня. — Думаю, ты должна знать, что в ней за ценность. Точнее, что за ценность именно для меня, и почему я выбрал тебя, и почему тебе нельзя оплошать, — он сделал большой глоток, растянул губы в оскале, отправляя ром куда-то за щёки, и провёл по зубам языком. В тусклом свете фонарей рубин в его зубе сверкнул неестественно ярко, заставляя задуматься о вампирских клыках. — Я тебе не говорил, наверное, но мой прадед был из ольтеков? Жрецом в храме, а не абы как. И когда пришли белые ублюдки и разрушили храм в Теолькуне, ему удалось спасти один из пяти священных камней Цельколя. Это бог неба у ольтеков, если ты не знаешь. Пять камней, которые держат людей в этом мире: по паре в руках и ногах, один в сердце. Вот этот камень, что в сердце, он и спас. Но потом один священник из белых собак обманул его и забрал этот камень, и тот на много лет исчез. Думали, что он потерян или распилен на части. А вот теперь камень вновь вернулся сюда — один из грандов его выкупил, вроде как, на аукционе. Джарр перевёл взгляд на Эмбер, выпил содержимое стакана одним большим глотком и, поставив его на стол резким движением, наклонился вперёд. — Пришло время вернуть то, что по праву моё. Его взгляд был как лезвие ножа. Скользил по телу, ощупывая, ища брешь в её броне, и сопротивляться ему было очень трудно. У каждого эйфайра есть какая-нибудь способность, талант. Джарр — чёрный телепат. Взломщик. Такой у него талант. И если Эмбер легко проникает в чужие дома, то Костяному королю не составляет труда проникнуть в чужую голову. Не в каждую, конечно. Вот Эмбер ему не по зубам… — Это дон Алехандро де Агилар? Этот гранд? — спросила она, тоже поставив стакан на стол и ощущая, как от сопротивления чужому воздействию даже пальцы на ногах сводит судорогой. Но показывать слабость нельзя, иначе всё. Костяной король проверяет её. Покажешь слабость, и он решит, что ты больше ни на что не годишься, что стоит послать на это дело кого-то ещё, а её списать на самое дно. Потому она и находится на особом положении в большом муравейнике Джарра, потому что способна не поддаваться его воздействию. А ещё она может украсть что угодно и откуда угодно. Но сегодня эта способность сыграла с ней злую шутку. — Трудная цель, высокая плата, — ответил Джарр на все её вопросы разом. Он встал, обошёл стол и, остановившись рядом с её плечом, поймал рукой тёмный локон и медленно пропустил его между пальцев. — Этот камень мне очень дорог, Эми, и я щедро за него заплачу, — его голос стал мягким и вкрадчивым, чуть приправленным густой хрипотой. Будь на её месте другая женщина, этот голос ласкал бы её, вызывая вполне недвусмысленные желания. И хотя Джарр знал, что с ней это бесполезно, он всё равно каждый раз пробовал, не изменилось ли что-то. — И ведь ты знаешь, что тебя не должны поймать? — он накрутил локон на палец. — Знаю. Те из подданных короля, кто попался, должны были либо молчать, либо умереть. Молчать даже под пытками. Даже перед виселицей. Потому что виселица милосерднее того, что делает с болтунами Костяной король. Его ведь не зря зовут костяным… — У тебя есть неделя, чтобы подготовиться. Дон Алехандро болен, ты же слышала, да? Он решил, что этот камень его надежда на излечение. Пташки напели, что он ждёт ювелира из Старого Света, хочет сделать из камня подношение в храм Святой Маргариты. И только красноглазый Турун знает, как скоро он пустит его под резец! Ты знаешь, как они его называют? Этот камень? Сердце ангела! Пендехо!* Знали бы они, какому ангелу оно принадлежало! — Джарр сплюнул. — Так ты справишься? − Разумеется. − Вот и умница, моя девочка, я знал, что ты не откажешь, − он выпустил из пальцев её волосы и похлопал Эмбер по плечу. Конечно, она не откажет. Костяному королю не отказывают. — Если тебе что-то нужно, говори. Люк тебе поможет. Ей ничего не нужно. Это дело, всё равно, что прыжок с обрыва. Но когда Джарр говорит «Прыгай!», ты лишь спрашиваешь, насколько далеко. − Хорошо. Только один вопрос… Почему я? Ведь на Голубом холме всегда работал Пако? — осторожно спросила Эмбер. — Разве он не справится? Джарр плеснул в стакан ещё рома и, посмотрев на Эмбер, произнёс невозмутимо: — Для такого тонкого дела Пако рожей не вышел. Тут нужна натура утончённая, аристократка. Не в бордель же лезть — в дом гранда. А ты, — он махнул рукой, будто обрисовывая её фигуру, — вполне в этом духе. Уверен, дон Алехандро даже при смерти не пропустит такую, как ты, мимо. Я бы не пропустил. Джарр усмехнулся и провёл по зубам кончиком языка, будто облизнулся. Когда Костяной король её отпустил, Эмбер показалось, что даже волосы на затылке у неё болят, так много сил ушло на сопротивление взлому. Стоя в предрассветных сумерках на пустой площадке подъёмника, она разжала кулак и посмотрела на ладонь, на которой остались красные полумесяцы кровоподтёков от ногтей. Боль помогает справиться с чужим воздействием. Джарр давно бы поступил с ней так, как с другими — покопался в её голове, потом затащил в постель, и может, выпил досуха, если бы её аура ему приглянулась больше, чем навыки воровки. Но ей повезло, она не просто эмпат, а медиатор*, способный вернуть обратно то, что с ней пытаются сделать такие же, как она. Не слишком сильный, но всё же, и поэтому Джарр опасается раскрываться перед ней. Понимает, что и она может прочесть его ауру, если захочет. А главное — может ответить. Впрочем, ей и читать не нужно. Она знает, что за зверь живёт у него внутри. Тень, которую отбрасывает Костяной король на стену, иногда, когда смотришь краем глаза, причудливо изгибается, превращаясь в огромную чёрную кошку. Ягуар − его вторая сущность. *Мимикрист — вымышленный термин из словаря эйфайров. От слова мимикрия (подражание, маскирование, фр. mimétisme, англ. Mimicry). Умение перевоплощаться в другого человека путём копирования манеры поведения, речи, жестов, голоса и т. д. *Туата — вымышленное вещество, позволяющее менять цвет глаз. *Ромния — ромнея или мак калифорнийский древовидный, является многолетним видом цветковых растений семейства маковых. Уроженец южной Калифорнии. Кустарник с большими белыми пахучими цветами с жёлтой серединкой. *Ольтеки — народность американоидной расы *Иберийцы — этническая группа *Инициированный эйфайр — вымышленный термин. Инициация — процесс пробуждения способностей и физиологических изменений человека (изменения цвета глаз и т. д.) *Пендехо — (латиноамериканский сленг) дурень, тупица. *Медиатор — вымышленный термин из мира эйфайров. Медиация — способность ставить блок чужому воздействию, а также зеркально его отражать.