− Я слышал, платят тут так себе, − произнесла Эмбер со знанием дела, засунула руки в карманы и прислонилась плечом к забору. — Не то, что у дона Гонсалеса. Там, кстати, слугам и завтрак полагается, как у господ, и день для молитв… Он ведь страсть какой набожный, дон Гонсалес-то. А уж кто там смотрит, куда ты ходишь молиться. Она подмигнула пареньку и усмехнулась. — И сколько платят в неделю…? Юношу звали Лино, и он был лёгкой добычей. Эмбер, как хорошему эмпату, почти ничего не стоило его разговорить, втереться в доверие и выпытать, кто он, откуда, как попал сюда и почему ищет работу. Как оказалось, его прежний наниматель, старый профессор Кордезо, скончался. И, хотя Верхний ярус не то место, где стоило бы делиться с кем-то эйфорией, она решила рискнуть, ведь это был лучший, если не единственный, шанс проникнуть в этот дом, совершенно не вызвав подозрений. Когда она завладела бумагами Лино, то отпустила несчастного бедолагу, и тот побрёл домой, опьянённый её прикосновением и абсолютно счастливый, каким бы каламбуром всё это не казалось. Её эйфории хватит на то, чтобы он забыл, как потерял рекомендательные письма вдовы Кордезо и почему передумал идти к сеньору де Агилару в услужение. Он будет помнить лишь о том, как повезло ему не устроиться в услужение за мизерную оплату к жестокому человеку, спасибо добрым людям, что предупредили. А она превратилась в Эмерта Лино Вальдеса — помощника старого профессора Кордезо из университета Акадии. И это было даже забавно, ведь изображать помощника профессора ей не составит труда — она часто помогала отцу в лаборатории и на самом деле знала сеньора Кордезо. Когда-то… Очень давно… Даже в те годы он уже был стар. Не удивительно, что он скончался. С другой стороны, это ей на руку, не у кого будет спрашивать рекомендаций. Хотя у неё есть бумаги Лино, но если Лучезарная поможет, то их и не придётся показывать. Лино живёт в университетском квартале, и она, пожалуй, вернёт ему письма на обратном пути. Скажет, что нашла на улице. — Чего застыл? Проходи! Зычный голос гварда* выстрелом раздался над ухом, и Эмбер вздрогнула. Задумалась. — Простите, — пробормотала она и поспешила внутрь. *Коппола − традиционная мужская сицилийская кепка, обычно изготовленная из твида. *Гвард — охранник, страж. От исп. guard — охрана. Глава 7. Чупакабра − Господи! Виго! Как же я рада тебя видеть! — Оливия бросилась на шею брату, едва Фернандо распахнул двери. — Я думала, с ума здесь сойду! Наконец-то! Наконец-то, ты приехал! − Ты стала ещё краше, Лив, − Виго высвободился из её крепких объятий и улыбнулся, окинув взглядом сестру. — К несчастью для мужчин Лазурного двора и на зависть сеньоритам. − Ах, Виго! Оставь свои комплименты! Сейчас не время думать о таких пустяках! Входи уже! Входи! Фернандо?! А ты чего застыл? Ты свободен. И двери за собой закрой как следует, − Оливия махнула рукой, отпуская управляющего, и, когда дверь за ним и в самом деле плотно закрылась, добавила раздражённо: − В этом доме все только и делают, что следят за мной! И если раньше доносили отцу, то теперь этой местной святой − «Мадонне Виолетте»! − Кстати, познакомься, это Морис, − Виго указал рукой на сыщика. − Он в некотором роде детектив, как говорят на севере, и будет помогать нам в поисках виновника. − Очень рада! − Оливия шагнула навстречу Морису и решительно протянула руку для рукопожатия. Морис сильно удивился такому раскрепощённому жесту, посмотрел на Виго, видимо, ища одобрения, но, не дождавшись, склонился и поцеловал руку вместо того, чтобы пожать в ответ. − И я тоже очень рад. Много о вас наслышан, − он ещё и приложил ладонь к лацкану пиджака, изображая приветствие. − Пффф! Не верьте всему, что говорит мой брат, − усмехнулась Оливия и добавила, чуть понизив голос: − Он приукрашивает мои достоинства и умаляет недостатки. − Я бы сказал, что, отнюдь… совсем не приукрашивает, − пробормотал Морис с каким-то внезапным смущением в голосе Виго заметил это смущение. Ну, ещё бы! Этот пройдоха-сыщик уж точно не ожидал, что его сестра окажется не просто красавицей, хотя об этом Виго ему говорил, а ещё и вполне уверенной в себе молодой особой, которая на всё имеет своё мнение, носит брюки и не ходит в сопровождении дуэньи. Вот об этом Виго умолчал и сейчас наслаждался моментом. Представление Мориса о дочери гранда Акадии как о существе набожном, кротком и скромном разбилось об уверенный взгляд прекрасных тёмных глаз сеньориты Оливии. Старшая дочь Алехандро де Агилара сполна унаследовала материнскую красоту: нежный цвет лица, сочные губы и каштановые волосы, отливающие золотом. А жгучая чернота глаз вместе с упрямством и умом ей достались от отца. И это для дона Алехандро было отдельной трагедией. Кроме Виго у дона Алехандро родилось ещё пятеро детей. Но, увы, как бы сеньор де Агилар ни мечтал о доме, полном сыновей-продолжателей рода, судьба в этом вопросе над ним посмеялась. Двое мальчиков умерли сразу же после рождения. Третий мальчик родился таким слабым, что все думали, он не доживёт и до года. Назвали его Домеником, в честь главного святого покровителя города, и все уже заранее вздыхали, что сеньора Мелинда не оправится от третьей потери. Но мальчик выжил, хотя так и остался худосочным и слабым здоровьем, и ни о какой политической и военной карьере для него дон Алехандро не мог даже и мечтать. Зато Доменик чудесно рисовал и музицировал, в чём пошёл по стопам матери, и из-за этого вызывал у отца только приступы раздражительности. Но судьба продолжала насмехаться над грандиозными планами дона Алехандро и подбросила ему в виде подарка двух крепких дочерей: Оливию и Изабель. Обеих девочек судьба щедро наделила здоровьем, умом отца и его упрямством, а ещё — красотой матери и её талантами. Пожалуй, в корзину с подарками она забыла положить только кротость и скромность, обязательные для каждой дочери знатного сеньора. И всё это богатство дон Алехандро благополучно не замечал до тех пор, пока однажды за завтраком не обнаружил, что старшая дочь Оливия не только читает политические газеты, но и уже успела превратиться в пылкую суфражистку, находящуюся в поисках «точки опоры, чтобы перевернуть весь мир». Уверенную в себе прекрасную юную сеньориту, которая не стесняется надевать брюки и критикует грандов сената. Вот тогда дон Алехандро и задумался над тем, что если он не хочет прославить своё семейство каким-нибудь пикантным скандалом, то нужно срочно пристроить куда-нибудь старшую из своих дочерей. Изабель на тот момент было всего пятнадцать, но она уже вела себя кротко и по-женски умно. Может быть, поэтому Изабель он любил больше остальных своих детей. Она была ласковой и нежной, и, несмотря на, казалось бы, юный возраст, умела обращаться с мужчинами очень талантливо, заставляя их вести себя так, как нужно ей. Дону Алехандро это поведение было понятно и близко, и он надеялся, что благодаря женскому уму хотя бы его младшая дочь сделает хорошую партию, и поэтому всячески поощрял её поведение. А вот что делать с Оливией, он не знал. Он пытался закрыть её в пансионе для молодых девиц, надеясь, что святые сёстры «выбьют из неё новомодную дурь» и наставят на путь истинный. Но в пансионе от неугомонной сеньориты де Агилар постарались быстро избавиться, потому что она не только не боялась строгих наказаний сестёр, но ещё и провоцировала других пансионерок на вызывающее поведение. После неудачи с пансионом дон Алехандро отправил её в Старый свет, к тётке. Но Старый свет с его чопорными салонами и пожилыми дамами, подругами тёти, тоже не смог исправить характер старшей дочери дона Алехандро. Тётя отправила её обратно вместе со своим благословением и письмом, в котором умоляла дона Алехандро большей не присылать к ней столь «раздражающую юную особу». В итоге, куда бы Оливию ни пытался пристроить отец за эти годы, спустя какое-то время она снова возвращалась в особняк на авенида де Майо, как боевое оружие ольтеков, прилетающее обратно к тому, кто его запустил. На все попытки отца наставить её на истинно женский путь Оливия отвечала презрительно-высокомерной усмешкой, которая выводила дона Алехандро из себя. А на его угрозы оставить дочь без приданого она лишь пожимала плечами и говорила, что тогда будет вынуждена пойти в журналистки и станет обеспечивать себя сама. И даже принесла в дом печатную машинку. И что-то хуже этого придумать было трудно. В такие моменты дон Алехандро, кажется, был бы даже рад, если бы она ходила по галереям, театрам, поддерживая талантливый сброд, или просто рисовала и музицировала, как её мать. Зато у Виго с Оливией, или попросту Лив, всегда были самые тёплые отношения. Она приезжала к нему во Фружен и часто писала письма, рассказывая о том, что происходит дома. Она тоже интересовалась наукой и не разделяла ценностей отца, и в этом они были похожи. Именно Оливия прислала ему первое письмо, в котором написала, что в доме творится что-то странное, и попросила его приехать. Потом пришло ещё одно письмо о нападении на их карету, а потом третье. Об отце. Его привёз один из слуг и рассказал ещё и то, что Оливия велела передать на словах. В тот же день Виго сходил в Департамент сыска к одному из своих знакомых, через него нашёл Мориса, и вдвоём с ним, не мешкая, они отправились в Акадию. Все семейные распри были забыты, потому что на кону стояло выживание семьи Агиларов. − Итак, − произнёс Виго после того, как с приветствиями и вопросами вежливости было покончено, − теперь расскажи всё по порядку и не торопясь. − И, сеньорита де Агилар, постарайтесь не забыть даже самые незначительные детали, − добавил Морис, усаживаясь напротив неё в кресло. − Оливия. Зовите меня просто Оливия, − поправила она Мориса, снова его смутив. − Хорошо. Хорошо! Я постараюсь вспомнить всё, что только смогу. Виго, сам понимаешь, я не могла всего написать в письмах, тут такое творилось! Но если рассказывать обо всём по порядку, то всё началось с… нападения. Нет, − она приложила палец ко лбу. − Пожалуй, даже раньше. Отец выступил в сенате с предложением обсудить этот закон о резервации. Была газетная шумиха и всё такое… А потом… Спустя какое-то время после этого, он стал приходить домой очень злым и раздражённым, словно с кем-то поругался. Он стал срываться на слугах, на своих гвардах, даже на донне Виолетте, хотя уж она-то умела его умиротворять. Однажды он накричал на меня просто за то, что я отправилась на прогулку. Это было очень странно, ведь я ушла не одна, а с доньей Эстер, Изабель, и нас сопровождал один из гвардов. Отец сказал, что я должна быть осторожна, но не объяснил, чего именно стоит бояться. Он всё время выглядывал в окно, когда пил кофе у себя в кабинете, как будто… ждал кого-то. Или был уверен, что за ним следят. А потом… Потом на нас напали. Если до этого момента Оливия говорила легко и уверенно, то дальше она понизила голос, стиснула пальцы, и её речь стала отрывистой. А Виго подумал, что Оливии неприятно вспоминать о том, что произошло. Или страшно. Скорее, второе, хотя его сестра и была не робкого десятка. Для женщины, разумеется. − Мы ехали из театра. Я и отец. Донна Виолетта и Изабель остались дома. У Изи был жар, а мачеха терпеть не может пьесы, и поэтому на премьеры с отцом езжу я. В тот день был большой праздник — Пятилучие, и из театра мы отправились к Святой Мадонне у Скалы, чтобы набрать воды из источника и умыться благословенной водой. Я помню, у источника было очень много людей… Но… На обратном пути, в квартале Садов, как ни странно, мы оказались одни. Помнишь мост через ручей в парке? Именно там на нас напали какие-то люди. Выскочили из кустов, перехватили лошадей… Кучера ударили по голове, а нас с отцом выволокли из кареты. Я испугалась очень сильно и плохо понимала, что делаю. У меня был зонтик, и я изо всех сил воткнула его в шею одному из нападавших. Даже не помню, как это вышло… Помню только: брызнула кровь… Потом я колотила его этим зонтом… А потом мне дали пощёчину, да такую сильную, что даже в голове помутилось. Отец тоже пытался защищаться… Нас хотели стащить в овраг, но в этот момент на дороге появились двое всадников. Они нас и спасли. Оливия вздохнула, расцепила стиснутые пальцы и посмотрела на Виго. − Я думала: нас убьют, хотя, наверное, хотели просто ограбить. Но отец сказал, что нет. Нас действительно планировали убить. Почему он был так уверен? Я не знаю, − она пожала плечами. — Видимо, он знал, за что, только никому не говорил. Он нанял ещё гвардов и мне запретил покидать дом. И велел никому об этом не рассказывать! А потом были те письма. Я случайно увидела одно из них на его столе в кабинете. Угрозы… Я так понимаю − это всё эйфы! Из-за этого закона о резервации. Хотели, чтобы он отказался, но он продолжал стоять на своём. Он будто помешался на них! Она покачала головой и перевела взгляд на Мориса, продолжив свой рассказ. − В тот день было очень жарко. И поэтому окна в его кабинете были открыты. Собирался дождь… Ближе к вечеру к отцу пришел какой-то человек. Мы с ним перед этим как раз разговаривали в кабинете и поругались. И когда я уходила, то увидела, как мажордом принёс чью-то карточку. Отец меня спешно выставил, а посетителя велел пригласить, и был, как мне показалось, расстроен. Не знаю, кем был этот мужчина, я раньше никогда его не видела. Довольно странный молодой человек − не сказать, чтобы отец вообще принимал подобных гостей дома. Мы столкнулись у входной двери — я как раз пошла в сад, хотела успокоиться. Они говорили недолго, но на повышенных тонах, из окна было слышно интонацию, но слов я не разобрала. Единственное, что мне показалось, мужчина что-то требовал и был более спокоен, чем отец. Как будто был уверен в себе. А отец… Он был в ярости. Вскоре тот посетитель ушёл, я видела, как отъехал фиакр*. А потом, когда Делисия, наша служанка, понесла отцу кофе в кабинет, то тут же выбежала с воплями. И всё кричала: «Чупакабра*! Чупакабра!». И поднос уронила там же в кабинете на ковёр. − Чука-па-капабра? — переспросил Морис, запнувшись. — Что это значит? − Чупакабра. Это так джумалейцы называют существо, пьющее кровь. Вымышленное, разумеется, − пояснил Виго. — Нечто похожее на смесь койота, большой кошки и летучей мыши. Они верят, что оно существует, но никто никогда его не видел. Я склонен думать, что это что-то из тех страшных сказок, что няньки рассказывают детям, чтобы их запугать. − Но что именно она видела? — уточнил Морис. − Она так испугалась, что не могла говорить внятно, только молилась. И хотя служанки, действительно, склонны к тому, чтобы всё преувеличивать, но, как мы поняли, она в самом деле видела какое-то существо, − ответила Оливия. − Был вечер, уже смеркалось, собиралась гроза, и поэтому она не смогла его как следует рассмотреть. Сказала лишь, что оно сидело на плече отца и присосалось к его шее. А когда она вошла, то оно «посмотрело на неё красными, как у демона, глазами». И если это существо и было там, то от воплей Делисии тут же сбежало в окно. Не знаю, что там было на самом деле. Может, ей и привиделось, а может, это летучая лисица повисла на карнизе… У нас в саду они иногда спят днём на большом дереве. Но, когда в комнату пришли другие слуги, Фернандо и мачеха… у отца на шее не было никаких следов от укуса. Хотя он был очень бледен, потерял сознание, и у него изо рта пошла пена. Мы позвали маэстро Гаспара, нашего лекаря, и он, осмотрев отца, сказал, что его отравили. Похоже, что яд был в стакане с ромом. На столе осталась карточка того мужчины, но доктор запретил всё это трогать. − Какой разумный человек ваш доктор, − произнёс Морис. — Надеюсь, эти вещи сохранились? − Да, маэстро Гаспар почти член семьи, − кивнула Оливия. — Он всё убрал в бумажный конверт и, полагаю, сохранил в сейфе. Дон Диего знает, где. — Отец ничего не сказал, когда вы вошли? — спросил Виго. − Ничего, − вздохнула Оливия. — Он уже не мог говорить, впал в какое-то забытьё, только бормотал, потом начал бредить, и день ото дня ему становилось только хуже. А в этом доме все будто с ума сошли! Донна Виолетта возомнила себя спасительницей, устроила вокруг отца настоящий алтарь и принялась всеми командовать. Потом явился дядя Диего со своим жутким табаком и кашлем, и вместе с ним наш кузен Джулиан со своими ружьями и пистолетами. И теперь они превратили дом в настоящую казарму! − Дон Диего живёт здесь? Почему? — удивился Виго. − Он сказал, что нельзя оставлять дом без мужчины. Будто Доменик не мужчина! — фыркнула Оливия. — Да мы бы и без этого старого солдафона обошлись, прости господи! Дядя, едва явился, тут же повздорил с мачехой, и я тоже с ней поругалась! Джулиан решил, что наш брат Доменик должен отомстить, кому, правда, он не знает, но его надо научить защищать честь семьи! И ты не поверишь, Джулиан притащил сюда целый арсенал оружия и теперь целыми днями упражняется в саду в стрельбе… А за это время в особняк трижды пытались проникнуть… − Ты не писала об этом, − негромко произнёс Виго. − Не обо всём можно написать, да и последняя попытка была четыре дня назад. И ещё вот это, − Оливия встала и, подойдя к шкафу с книгами, достала из одной несколько листов, − вот, полюбуйся. Это прислали уже лично мне. Мы боимся выходить из дому без пяти гвардов охраны! Дядя притащил в дом собак и сторожевых филинов, и теперь у нас в подвале стоят клетки с… мышами, чтобы их кормить! Мерзость! Господи, Виго, теперь тут самый настоящий сумасшедший дом! − воскликнула Оливия и коснулась локтя брата. − Одна надежда на то, что ты во всём разберёшься. *Чупакабра — (исп. chupacabras от chupar «сосать» + cabra «коза»: дословно «сосущий коз, козий вампир») — неизвестное науке существо, персонаж городской легенды. Согласно легенде, чупакабра убивает животных (преимущественно коз) и высасывает у них кровь. *Фиакр - (франц. fiacre) — наёмный четырёхместный городской экипаж на конной тяге, использовавшийся в странах Западной Европы как такси до изобретения автомобиля. Глава 8. Дон Диего де Агилар «…Ты во всём разберёшься…» Эта фраза Оливии показалась Виго тяжёлой ношей, опустившейся на его плечи. Едва он перешагнул порог, как на него обрушилось всё и сразу. Всё это вокруг… Этот дом, традиции, семейные ценности — он был далёк от всего этого, но судьба-насмешница не оставила ему выбора. Впрочем, он ведь мог отказаться. Не возвращаться в Акадию. Обещал же отцу, что никогда сюда не вернётся. Но теперь, когда узнал подробности нападения на Оливию, понял, что нет, отказаться он не может. Теперь он старший мужчина в доме, и судьбы сестёр, да и Доменика зависят от него. А мачеха… Он вспомнил о завещании и сразу отправил Мориса к нотариусу, а сам взял ключи от кабинета отца и отправился поговорить с дядей. С доном Диего его отношения всегда были прохладными. Дядя, как и отец, не одобрял его занятий наукой, не одобрял его жизнь на севере, что он не стал военным. Не одобрял его ссоры с отцом и того, что он отказался от семейного наследия и роли старшего сына. Дон Диего не одобрял… любой выбор Виго. Поэтому он и не ожидал от дяди чего-то большего, чем нудная проповедь о нравах и семейных ценностях. Но в этот раз старый подагрик его удивил.