По пути на работу я зашел в бюро товарных экспертиз к знакомому эксперту Тихомирову Юрию Ильичу. Выложил ему на стол свою покупку и сказал: — Определи цену! Юрий Ильич посмотрел на меня, надвинул на глаза большие очки в роговой оправе и стал разглядывать лимоны. — Лимоны разные, — стал объяснять. — Калибровка не одинаковая, и цена разная. Самый малый — нестандартный — продается на вес — два рубля пятьдесят копеек за килограмм. Остальные же… — Погоди-погоди, дорогой. Я покупал все на штуки, — остановил я его. — Самый малый за двадцать пять копеек. Юрий Ильич снял очки, подышал на стекла и стал протирать их носовым платком. Его старческие глаза блеснули любопытством. — Мил человек, надули тебя торгаши! Да-да, чего улыбаешься? Тебя, следователя, надули, — продолжал он, акцентируя на последнем слове. Я ничего ему не ответил, хотя и обиделся. Ушел я из бюро в удрученном состоянии. «Надули, надули! Следователя!» — гудели в моей голове тяжелые слова. Зашел в другой гастроном — там было то же самое: вовсю шла торговля. При мне в машину садились продавцы с корзинами. — Куда это вы? — спросил я шофера. — К проходной завода. Там скоро смена. Вмиг разберут. Здесь тоже продавали все лимоны на штуки. И самые маленькие тоже. Директора на месте не оказалось. Я нашел заведующую отделом Тамару Алексеевну Тугодум, полную цветущую женщину лет тридцати пяти. — Плодосекция гастрономторга отпускает нам лимоны всегда поштучно, — стала она объяснять. — А по правилам торговли как? — остановил я ее. — Слыхала, будто нестандартные лимоны должны продаваться на вес, — насупилась она. — Спросила директора, он возмутился: «Делай, что тебе сказано, а то и этого не получишь». Вот так и торгуем… По пути зашел к директору торга Туткевичу. Это был мужчина высокого роста, плотного телосложения, высокомерный, с гордой осанкой. В противоположность всему этому голос у него был слабый, писклявый. Директор внимательно смотрел на меня подпухшими серыми глазами с мутноватой роговицей, кивал головой и в такт этому тряс правой ногой, отчего вибрировал стол и позвякивала ложечка в стакане с чаем. — Так всегда. Следователи почему-то думают, что все работники торговли жулики, — криво и надменно улыбнулся Туткевич. — Я этого не говорил, но обстоятельства заставляют так думать. — А в чем дело? Говорите, примем меры, — стушевался Туткевич. — В магазинах торга фрукты продаются с рук, без кассовых чеков, — объяснил я. — Ну и что? В исключительных случаях это допускается, — уже раздраженно ответил директор. — Очередей не будет. А покупатель что: пришел — взял, без суеты, без очереди. Я промолчал. — Что у вас там еще? — спросил Туткевич. — Нестандартные лимоны продаются как стандартные, по повышенным ценам. — Ну уж этого не может быть. Плодосекция вне подозрений. Там работают честные и преданные делу люди. Говорить дальше не имело смысла. Видно было, что директор защищает своих подчиненных. Наступила пауза. — С вашего разрешения я проверю кое-какие документы плодоовощной базы и магазинов, — сказал я. — Пожалуйста, это ваше право. Но и там у нас люди подобраны опытные, — заверил директор. — У нас, у следователей, такой девиз: доверяй, но проверяй, — улыбнулся я. «Надули вас, товарищ следователь!» — с новой силой зазвучали у меня в ушах слова эксперта, когда я, попрощавшись, вышел из кабинета. В помощь мне дали двух молодых ребят из ОБХСС — Виктора и Александра, а также опытного бухгалтера-ревизора Митрофана Тищука, пенсионера. Собрав бригаду у себя в кабинете, я рассказал о покупке мною лимонов, заявлении эксперта и о продаже цитрусовых без оприходования выручки по кассе. Задания каждому из них дал письменные. Виктору — установить наблюдение за плодоовощной базой, Александру — проверить образ жизни продавцов, их связи с плодоовощниками. Сам с ревизором углубился в документы. А их было — горы. Система гастрономторга — сложная. Каждые сто килограммов фруктов обволакивал ком различных документов — спецификаций, товарных ведомостей, справок, приходных и накладных всевозможных фактур, актов на списание и заключений специалистов. — Вы посмотрите на акты, по которым списаны тонны фруктов, — негодовал ревизор. — По-моему, это фикция. Только привезли фрукты, а на второй день комиссия уже делает списание гнили. Действительно, на базе была создана специальная комиссия, которая состояла в основном из работников базы и одного представителя торга. На первый взгляд, акты были в порядке. В них имелись даты, было указано количество фруктов, подлежащих сортировке, количество гнилья. Каждый акт подписывали не менее шести человек. Но я обратил внимание на то, что акты подписывали люди, которые на базе уже не работали. Может, механическая ошибка? Акт составили раньше… Некий Боярчук поступил на работу в ноябре, а акт составлен еще в мае. Вызвал Боярчука. Тот ответил: «Подписывал акты сразу пачкой. Кладовщик Ранецкий успокаивал: не бойся. Здесь все в ажуре… Комар носа не подточит». Как выяснилось, акты на списание гнили подписывали и другие рабочие, не читая их, слепо веря составителям этих документов — товароведам Старчевскому, Булаху, кладовщику Ранецкому и заведующему базой Прыткому. Вера Игнатьевна Волосюк работала в торге инспектором торговли, но до этого ей пришлось поменять много мест работы. По образованию она фельдшер, но по специальности работала всего полтора года. Ее почему-то потянуло в торговлю. Работала вначале кассиром в магазине, затем на базе весовщиком, кладовщиком в Днепрохозторге, экспедитором в управлении торговли и наконец инспектором торговли в торге «Гастроном». Принимал ее на работу лично Туткевич. Зачем принял он неспециалиста? В корыстных целях? А может, просто по знакомству? Как оказалось потом, Туткевич подбирал людей, следуя пословице: ворон ворону глаз не выклюет. Волосюк — женщина средних лет, крашенная блондинка, одета модно, держится свободно. — Да, все так и было, — заявила на допросе. — В актах все указано верно. Я подтверждаю. Я ведь представитель торга. Что она говорит неправду, было видно уже с первого вопроса. — Почти все члены комиссии заявляют, что они акты подписывали пачками, не читая их, — остановил ее я. — Этого не было. Я лично контролировала. — Послушайте, за один раз вы подписали сразу сорок таких актов. Одной и той же ручкой. Как вам удалось сразу сверить все цифры? — Это неправда. Я хорошо помню — такого случая не было. — Вот посмотрите акты. Все они вместе и подшиты в один отчет. — Я положил перед ней пачку документов. Волосюк вздрогнула, затем медленно стала листать акты. — Да, мои подписи… Но я их подписала последней. Несколько минут она молчала, затем снова затвердила: — При сортировке фруктов я всегда присутствовала. — Не всегда. Вот документ за двадцать седьмое октября. Ваша подпись? — Я показал ей новый документ. Она тяжело вздохнула и едва разжала губы: — Моя. — В это время вы загорали в Анапе. По путевке туда ездили. — Не помню… Не может быть! — вскочила она с места. Я позвал ревизора. Показали ей приказ на отпуск и корешок путевки. — Документы липовые, а вы их подписали, — не выдержал Тищук. — Что, за хорошие глаза? Или как? Это обстоятельство ошеломило ее. Глаза ее наполнились слезами. Она понимала — ее разоблачили окончательно. Отступать некуда. Улики против нее весомые. Но говорить сразу не хотела. Решила поторговаться. — А что мне будет? — Суд решит, — ответил я. И она стала рассказывать: комиссия существовала формально, лишь на бумаге. Никакого контроля со стороны торга за сортировкой поступающих на базу фруктов не было. Акты она подписывала по указанию Туткевича. О деньгах, которые ей платили за эту липу, вначале умолчала. Это были только первые шаги. Нужно было определить количество излишне списанных на гниль фруктов, учитывая в комплексе все документы. — Трудное это дело. И нам с вами придется нелегко, — заявил я ревизору. — Ведь по всем партиям поступающих фруктов составлялось заключение товарных экспертиз. Правильно ли они вообще составлялись? Соответствуют ли выводы экспертов фактическому состоянию фруктов? — Какой же выход? — забеспокоился Тищук. — Выход есть, — похлопал я его по плечу, — наш с вами труд…