– Самая дурацкая фраза, что я слышал в жизни! – сказал Роб. – Тем не менее посмотри на себя. Это ты шел за нами, с искалеченной рукой, без еды и отдыха. День за днем. Ночь за ночью. И теперь ты здесь и сейчас. Что это говорит о тебе? Роб пожал плечами. В обрубке боль опять запела огненную песнь. – Ни хрена это не говорит обо мне. Аэлита хмыкнула. – Возможно, так и есть. Возможно, ни хрена это не говорит о тебе. А еще может быть, что это говорит о тебе больше, чем ты думаешь. * * * На ферму овцеводов они натолкнулись ближе к вечеру. Пропыленные, заросшие люди, несколько взрослых и с десяток детей загнали стадо небольших замученных овец в ограду. Роб и ведьма остановились, ожидая, пока пыль уляжется. Было странно видеть живых после всех этих залежей мертвецов, что им встретились по пути. Было удивительно, что эти люди продолжают двигаться, говорить, что на них нет крови и они не тянут за собой синеватые гирлянды выпущенных кишок. Странно, но обычные живые люди вызвали у Роба сильнейшее чувство ирреальности. Словно он пьян или даже одурманен. Ведьма посмотрела на Роба, а он – на нее. Затем Роб мотнул головой в сторону загона. Ведьма посмотрела и кивнула. У овцеводов были мулы. Пять или шесть облезлых, странной ржавой масти, но крепких и выносливых животных. Робу с ведьмой они бы точно пригодились. Путники двинулись к ферме. Овцеводы увидели путников и встали навстречу, чумазые детишки выстроились, как на парад, глядя на них настороженно и даже, как показалось Робу, зло. Роб положил ладонь на револьвер. Затем помедлил и убрал руку. Аэлита смотрела на него молча. Роб усмехнулся и наклонил голову к плечу. – Ну, что, ведьма. Твой ход. Аэлита помедлила, кивнула и пошла к овцеводам. Она шла к ним неторопливо и властно, алое платье развевалось на ветру. Роб смотрел на ее длинные голые ноги и не мог избавиться от ощущения, что она ему нравится. «Черт побери. Этого только не хватало». Овцеводы смотрели на приближение ведьмы настороженно. Старший, в круглой шляпе с откушенным краем, шагнул вперед – у него была клочковатая пегая борода и загорелое, иссеченное морщинами лицо. Старший задрал голову – кадык на худой шее дернулся – и промычал что-то неразборчивое. Может, приветствие, может, вопрос. Ведьма остановилась и заговорила мягко. Глубоким, красивым и слегка звенящим голосом; – Мулы ушли. Утром вы проснулись, а их нет. Два мула ушли. Вы проснулись, а их нет. Откройте загон. Дети смотрели на нее настороженно. Старший из овцеводов сплюнул. Ведьма пошла, продолжая говорить: – Я открываю загон и забираю мулов. Мулы ушли, вы их не видели, они исчезли. Нас вы тоже не видели… Старший вдруг заступил ведьме дорогу. Поднял винтовку. Ведьма остановилась, недоуменно глядя на него. Роб внимательно смотрел на овцеводов, затем понял и усмехнулся. «Ну-ну, давай». Ведьма продолжала говорить, но на овцеводов это не действовало. Даже дети смотрели на нее с презрением, один покрутил пальцем у виска. Женщины засмеялись. Ведьма остановилась. – Что? Старший овцевод наставил на Аэлиту винтовку. «Оружие? Это все облегчает». Роб выпрямился, опустил руку на кобуру. Старший замычал неразборчиво и зло, ведьма отшатнулась. Роб смотрел и видел, как палец старшего овцевода ползет к спусковому крючку. Вот, вот. В мгновение ока Роб выхватил револьвер и выстрелил. Эхо выстрела разлетелось над фермой, спугнуло овец. Мулы запряли длинными ушами. Пуля выбила винтовку из рук овцевода, подкинула в воздух. Роб выстрелил еще раз – винтовку снесло. Кувыркаясь, она отлетела назад и грохнулась об землю. Овцеводы не разбежались, даже не пригнулись, а стояли и смотрели на Роба недоуменно. Стрелок пошел к ним. На ходу убрал револьвер в кобуру, прошел мимо ведьмы, мимо застывших овцеводов, открыл загон, выбрал двух мулов покрепче и вывел их наружу. Мулы шли, кивая рыжими мордами. Роб подошел к старшему. Остановился. Глядя в лицо овцеводу, сказал: – Я их забираю. Лицо старшего дрогнуло. – Не стоит, – сказал Роб. К старшему подбежал один из детей, принес покореженную винтовку. И протянул руку. Старший хотел выругать его, но увидел, что там, и застыл с открытым ртом. На грязной маленькой ладошке лежали две сплющенные золотые пули. Старший открыл рот и перевел взгляд на стрелка. Роб кивнул. – Два мула, две пули. В расчете. Согласен? Старший закивал так часто, что чуть не упал. Роб двинулся прочь, таща мулов за собой. – Пошли, – сказал он ведьме. Они долго шли прочь, мулы топали за ними, качая длинными ушами. – Не понимаю, – сказала Аэлита. Она все время молчала, а теперь вдруг нарушила молчание. – Не понимаю почему… – продолжала она. – Он глухой, – сказал Роб. – Что?! Ведьма остановилась. Роб пожал плечами, усмехнулся: – Он читал по губам. – Правда? Но… – Они все глухие, вся семья. Даже дети. – Мы ограбили глухих? – Аэлита выглядела потрясенной. Роб пожал плечами: – А чем они лучше остальных? Они сели на мулов и поехали. * * * У заброшенного колодца они остановились напоить мулов. – Он предупреждал меня, – сказал Роб и замолчал. Он так и не рассказал ведьме о надписи кровью. Что тут скажешь? Что Мормо пугал, останавливал его… Разве мясной ком из двадцати девяти людей и надпись кровью – это повод слушать ублюдка-альбиноса? «ОТСТУПИСЬ», увидел он, как наяву. – Я не справлюсь с ним одна, – сказала Аэлита, словно прочитав мысли Роба. – Серьезно. Я не справлюсь с ним одна, без твоей помощи. – Вы встречались? Ведьма помедлила. – Однажды, – сказала она нехотя. – Старые счеты? Месть? – Роб ждал ответа. С таким дерьмом не стоило связываться. Роб встречал людей, захлебнувшихся местью. Они производили впечатление живых трупов, по недосмотру выбравшихся из могилы. Месть стоило закапывать поглубже, иначе она прорастет гнилью внутрь тебя. – Мы были посланы правительством. Нашим правительством, – подчеркнула Аэлита, и Роб поднял руку, предупреждая. – Только без твоего шаманского слова! – Слова тут ни при чем. Дело в голосе. – Ведьма покачала головой. – Не так важно, что я говорю, важно как. Это моя особенность. Моя, если хочешь, – она помедлила, – магия. Она наконец-то произнесла запретное слово. Роб покрутил головой: – Так ты мутант? Ведьма усмехнулась: – А ты?