Вечером Садима вернулась в спальню с высоченной постелью. Едва она переступила порог, как сомнения и злость рассеялись. Комната показалась ей обжитой, словно у нее завелись здесь свои привычки. Прежде чем забраться на самый верх, она подняла по очереди каждый матрас, что было делом нелегким. Но ничего не нашла. Она была несколько разочарована. Возможно, колдовство не ухватить вот так, в лоб. Садима сняла передник, чепец, платье и все остальное. И заодно откинула все рассуждения, тревоги, заботу о чужом мнении. Она взобралась на постель, укрылась периной и укуталась в нее как следует. Она стала чертить на внутренней стороне руки рисунки, как прежде, играя с Мэй. Ей как никогда хотелось отыскать в себе колдовские силы. Правда ли колдовство запретно? Или очень опасно? Или ей так говорили оттого, что она была еще маленькой? Стены комнаты обступили ее, ничего не пуская снаружи, и Садима погрузилась в себя, чтобы отыскать волшебство там, внутри. Сперва ей показалось, будто она заключена в четырех стенах. Но не как в тюрьме, где кожи касается твердый и холодный кирпич. Скорее как в надежной твердыне. Она, словно устрица, была укрыта прочной раковиной, снаружи похожей на камень, темный, плотный, неразбиваемый. И не догадаться, что внутри раковина гладкая, светлая, влажная и блестящая. Но главная ее тайна – жемчужина. Если кто-то вторгнется в раковину (песчинка, осколок камня, частичка внешнего мира), устрица вберет его в себя и обернет перламутром. Превратит в жемчужину. Вот оно, волшебное преображение. Садима закрыла глаза. Ее возлюбленный постучался. Она приоткрыла створку. Он был здесь, перед ней. Он смотрел на нее. Пристально. В его глазах она увидела себя: обнаженную и желанную. «Можно я войду?» – спросил он. Садиме не захотелось открывать ему раковину. Но жаждущий, перламутровый взгляд ей понравился. И она впустила только его: брошенный взгляд. Закрыв створку, она свернулась и осталась с этим взглядом наедине. Вновь и вновь она брала его, играла с ним, пересочиняя как ей нравится. Он был песчинкой, которую она перекатывала, шлифуя. Превращая в жемчужину – и жемчужина уже лоснилась, гладкая и округлая. Любимый смотрел на нее, глаза его блестели, жемчужина сверкала. В Садиме росло властное напряжение. Жемчужина пульсировала, она была точкой, потом многоточием… Садима теперь понимала суть знаков препинания. Открыла путь до восклицания. Узнала колдовство, которое радует все существо. Нашла свою тайную силу. Она, от альфы до омеги, – в этой неге. * * * Садима открыла глаза. Было уже светло. Она потянулась, смутно припоминая жемчужные сны. Встала, привела себя в порядок, заправила постель. Когда она наклонилась, чтобы надеть чулок, ей показалось, будто что-то прокатилось по паркету, точно маленький шарик. «Или симпатичный стеклянный глаз», – подумала она. И тут же весело сложилась новая присказка: Смотрю, глаза у вас разбе́гались вконец. Эх, нужен глаз да глаз за вами, мой наглец! Садима рассмеялась. Она выкрикнула присказку вслух, чтобы та не вырвалась нечаянно, когда она увидится за завтраком с лордом Хендерсоном. На этот раз она хотела сберечь ее в тайне. Ждет ли он ее сегодня? Садима думала об этом, спускаясь по лестнице. Подходя к столовой, она спрашивала про себя: «Лорд, ты здесь? Чем ты занят?» Филип, распахнувший перед нею дверь, был сегодня прямее обычного, и она поняла: лорд в столовой. Лорд встал, поклонился и предложил ей стул. Вчера он не снизошел до нее, она одна и обедала, и ужинала, и вообще была предоставлена сама себе целый день. Этот денди играет с ней. Садима в этом не сомневалась и потому надела маску служанки. Она не посмотрела на стул и, сложив на переднике руки, опустив голову, осталась стоять, как будто ждала его распоряжений. Лорд Хендерсон удивленно поднял брови. – Доброе утро, Садима. Я подумал, что сегодня мы могли бы с вами немного познакомиться. Садитесь же. – Да, милорд, – сказала Садима, не шелохнувшись. – Зовите меня Адриан. – Да, милорд. Лорд Хендерсон вздохнул. – Садима, должен признать, что наше общение началось не лучшим образом. Я не всегда умею верно вести себя с новыми людьми. Вчера утром я и не думал смеяться над вами. Поскольку Садима по-прежнему молчала, лорд Хендерсон встал и подошел к ней. – Я был занят мыслями о собственном положении и толком не слушал, что́ вы мне говорили. Впредь я буду внимательнее. Садима в замешательстве подняла взгляд. Что за чудной лорд! Он что, в самом деле извиняется перед горничной? Дворецкий прав: этот юноша утратил всякие представления о порядке. Упомянутый дворецкий невозмутимо стоял в углу, но Садима уловила, как едва слышно скрипнули его белые перчатки: он не одобрял происходящего. Но она не собиралась отказывать себе в удовольствии позлить старого слугу. И, усаживаясь рядом с лордом Хендерсоном, победоносно взглянула на Филипа. Мало того, подвигая стул, она нарочно едва не коснулась бедра юноши. – Поговорим немного, хорошо? – спросил лорд Хендерсон, радуясь, что она как будто смягчилась. – Но только давайте не о погоде. – Исключено. Казалось, лорд Хендерсон растерялся. – Мы непременно должны начать с погоды, – невозмутимо продолжила Садима. – Затем перейдем к садоводству, музыке и сезонным фруктам. Лорд Хендерсон улыбнулся. – Поговорим о фасонах платьев, о сюжетах для акварелей и пьесах, что дают в лондонских театрах. «Ведь таким, как мы с вами, время девать некуда», – чуть не прибавила Садима, но удержала дерзость на кончике языка. – Вижу, вы неплохо в этом разбираетесь, – сказал лорд Хендерсон. – Так что вам и направлять разговор. – Обычно разговор направляют мужчины. Лорд Хендерсон прижал ладонь к щеке, другую к сердцу, подался вперед и часто захлопал ресницами, изображая Маргарет за столом в первый вечер. Пародия удалась. Садима, не удержавшись, расхохоталась от души. – Ага, совсем другое дело! – воскликнул он радостно. Возмущенный дворецкий покинул столовую. – Хорошо, я поведу беседу, – сказала Садима, снова беря себя в руки. – Вам повезло: я сразу перейду к последним сплетням. Обязательно отвечайте мне, и непременно с чувством. Итак, начнем. Вы ведь знаете, что мистер Ремунд заказал себе берлину с искуснейшей отделкой, целиком обитую внутри бархатом? Он отдал за нее девяносто с лишним фунтов! Лорд Хендерсон покивал, как будто ему сообщили, что пошел дождь. – Вы должны отвечать с чувством, – напомнила Садима. – Ах да, простите! Это много? Он делано изобразил, будто впечатлен. Садима вздохнула. – Что ж, тогда вот вам пикантная сплетня, – начала она снова. – Уж здесь вы не промахнетесь. У миссис Джонсон родился первенец – представьте себе, через пять месяцев после свадьбы. – Мои поздравления, – ответил лорд Хендерсон, всеми силами изображая радость. Садима воздела руки к небу. – Лорд Хендерсон! Это возмутительно! – Ах да, разумеется! Зовите меня Адриан. – Да ни за что в жизни! Оскорбленная Садима вскочила. Чтобы она – она! – звала лорда с рентой в восемьдесят тысяч фунтов по имени! Довольно и того, что она ввязалась в эту совершенно невозможную беседу – и говорит с ним так, будто они ровня. Лорд, казалось, был обескуражен таким горячим протестом. Видя его досаду, Садима решила сделать над собой усилие и испробовать еще одно средство. – Переменим тему. Предлагаю сыграть в игру. Лорд Хендерсон с любопытством подался вперед. – «Правда или желание» – знаете? – спросила Садима. Очевидно, игры он не знал. – Сначала вы выбираете или желание, или правду. Передумывать нельзя. А потом или исполняете какое-то мое желание, или отвечаете на мой вопрос со всей откровенностью. Затем роли меняются. – Понятно, – сказал он. Садима часто играла в эту игру с Мэй, но без большого интереса. Мэй и так была открытой книгой, а выбрать «желание» она никогда не решалась. Сейчас же партия могла выйти прелюбопытная, и Садима надеялась что-нибудь выведать.