Он был таким же прекрасным отцом, как и дельцом. Старшую дочь он выдал за шестьдесят лошадей плюс золото по ее весу. Вторую – за целую флотилию больших и быстроходных судов. Младшая – жемчужина, дарованная ему на склоне лет, – отличалась ошеломительной красотой. Когда до него дошел слух о некоем непомерно богатом юном лорде и его испытании, он сразу понял, что нашел достойного собеседника. Наконец-то нашелся благоразумный англичанин, готовый открыто вести торг, оценивая претенденток! Всю дорогу султан Эпира потирал руки, так что протянутая лорду Хендерсону ладонь была совершенно сухой и красной. Уже с порога он был приятно впечатлен выставленной напоказ роскошью замка. Он заключит главную сделку своей жизни. Брюхо его колыхалось от приятного предвкушения. Он распорядился о чем-то на своем языке. Носильщики с паланкином вышли вперед. Султан приподнял занавесь, как приоткрыл бы перед покупателем шкатулку со своим самым драгоценным товаром. Тонкая рука с золотыми кольцами явилась изнутри и оперлась на отцовскую руку. Он торжественно извлек младшую дочь из коробки. Гордость султана Эпира не была беспочвенной. Дочь оказалась юной женщиной тончайшей выделки. Она не удовольствовалась основами (тонкий стан, миловидная смуглость, приятные черты, живой взгляд, белые зубы, прямой нос, высокий лоб, чувственные губы, атласные волосы и т. д.). Прилежание ее отточило каждую мелочь до совершенства. Родинки на лице располагались в строгой гармонии. Тонкие волоски на затылке изящно завивались. Ногти были сплошь одинаковой выпуклости. Садима, укрывшись вверху на лестнице, жадно ее разглядывала. Ей не понравилось, что новая гостья была сразу и такой красивой, и такой необычной. Она предпочла бы, чтобы нагрянула очередная блондинка вроде сестер Уоткинс. Лорд Хендерсон поклонился. Вид у него был неряшливый, он так и не застегнул как следует рубашку. – Благодарю вас за проявленный интерес, – сказал он. – К сожалению, я не могу вас принять. Прямо сейчас в моем замке находится другая девушка, намеренная пройти испытание. Садима задержала дыхание. Нежные черты Зефиры стали тверже. Что до султана, тот понимающе улыбнулся. Для него ответ лорда Хендерсона был лишь классической прелюдией к любой сделке: когда хочешь продать покупателю ковер, тот всегда сперва возражает, что у него уже есть ковер и он всецело его устраивает. – В девушках нет недостатка, это бесспорно, – возразил он, – Меня не удивляет, что одна из них уже привлекла ваше внимание. Однако было бы неразумно отвергать мою, даже не сравнив. Напротив, быть может, так вы утвердитесь в нынешних чувствах. Словом, вы ничего не теряете. Мы же не станем злоупотреблять вашим временем. Я слышал, речь идет лишь об одной ночи. Что вам стоит предоставить ее нам? Поскольку лорд, казалось, собирался упорствовать, султан прибавил: – Во всяком случае, вы же не прогоните нас тотчас же, после столь долгой дороги из самой Османской империи! Это было неправдой. Султан жил в своем лондонском особняке. Однако лорд Хендерсон не мог отказать ему в простейшем гостеприимстве. И, возможно, рассудил, что избавится от султана быстрее, если соблюдет все формальности. Или же, подумала Садима, он поддался доводам старикашки, потому что они согласовывались с его собственными рассуждениями об эффективных способах поиска супруги. И вот султан с дочерью и слугами заполонили замок. Вспомнив, что ей нужно будет уступить спальню, Садима побежала собирать свои скудные пожитки, раскиданные по комнате, со стыдом опасаясь, как бы дворецкий не опередил ее и не счел, будто она расположилась в замке, как у себя дома. Но никто не приходил требовать, чтобы она освободила спальню. Садима сидела, волнуемая вихрями разнообразных чувств и не смея выйти наружу из страха встретить кого-то из гостей. Наконец в дверь постучали. Дворецкий вкатил сундук. – Мой господин думает, что это вам может потребоваться, – сказал он. И вышел. Садима ждала совсем другого и сперва ничего не поняла. Она раскрыла сундук. В нем, как и в том, что дворецкий приносил сестрам Уоткинс, было множество прекрасных платьев и украшений. Наконец Садима сообразила, что ей придется сидеть за одним столом с лордом Хендерсоном и его гостями. Она свернулась на кровати и постаралась привести свои чувства в порядок. Ей это не удалось. Перед глазами стояла дочь султана, такая богатая, такая совершенная, что разделявшая их неодолимая пропасть не позволяла никаких сравнений. Затем в памяти проплыли прерванный поцелуй, сердитый поцелуй, украденный поцелуй-касание. Мало-помалу она заснула. Ей снился странный сон. Адриан улыбался ей своей кривой улыбкой, от которой на щеке появлялась ямочка. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Но вместо того чтобы коснуться губами его губ, ей вдруг неудержимо захотелось ткнуться языком в эту ямочку. Та словно нарочно была устроена для его кончика, которым мы чувствуем все острое и все сладкое. Она уступила желанию и осторожно тронула кончиком языка щеку юноши, радуясь, что пробует его улыбку на вкус. Проснувшись, Садима ощутила прилив бодрости и готовность противостоять светским условностям. Час обеда близился. Садима открыла сундук. Восторженно пробежалась пальцами по изумрудам. Блестящие зеленые камни напоминали леденцы: она сунула один в рот и покатала языком, как сладкий шарик. Разочаровавшись в его холодной безвкусности, она вернула камень на место. В конце концов она вдела в ухо жемчужину. Перламутровые блики напомнили ей одну тайну. Такими же переливался глаз, искрясь лакомым блеском. Влюбленный взгляд подвешен теперь к ее уху. Садима оделась, забрала волосы в высокую прическу, припудрила щеки, слегка подкрасила губы. Ощущения были привычные, но и странные. Привычные, потому что все это она тысячу раз проделывала для сестер Уоткинс. Странные, потому что впервые она это делала для себя. Если верить сказкам, стоит сменить передник на шелковое платье, как все увидят в тебе изящество прирожденной супруги лорда. Садима посмотрелась в зеркало. И увидела в нем Садиму. Да, платье ей шло, волосы были уложены, лицо приведено в порядок. Она не допустила ни малейшей оплошности. Оделась не слишком пышно: для обеда с гостями не разряжаются как на ужин при свечах. Есть наряды для чая и наряды к вину. Однако Садима никак не могла посмотреть на себя другими глазами: видела она все ту же себя. Не чувствовала ни малейшей перемены и уж точно не стала уверенней. Раз чуда не случилось, Садима спустилась к ужину, черпая силы лишь в собственной отваге. Замок гудел, как, собственно, и должен был всегда. Он наконец ожил. Перед Садимой проследовала вереница слуг с перинами и матрасами. Из любопытства она пошла за ними: наверняка они готовили спальню для дочери султана. Однако Садима забыла об одной мелочи: в своем наряде она уже не могла смешаться с толпой слуг. Каждый из них останавливался, опустив глаза и ждал распоряжений. Когда первый лакей поклонился ей, она отшатнулась, потом неловко поздоровалась со вторым и так, бормоча и краснея, добралась наконец до столовой. Когда она вошла, лорд Хендерсон с султаном встали. Садима приветствовала их, как делали сестры Уоткинс, и села за стол. Искоса взглянув на дочь султана, переняла ее позу. Лорд Хендерсон явно постарался привести себя в порядок. Садиму это несколько обеспокоило. Султан Эпира не терял времени даром, расхваливая достоинства дочери. – …Зубы безупречные, бедра просто созданы для родов. Четыре года отучилась в Лондонском пансионе для благородных девиц. Лорд Хендерсон слушал с самым серьезным видом. Но по тому, как он склонил набок голову, словно подражая Маргарет, Садима догадалась, что он изрядно веселится. – Но вот поет ли она? – спросил он так, словно это было самым главным. – Поет? Поет ли? – воскликнул султан Эпира. Он щелкнул пальцами, и лакей тут же принес цитру. Девушка взяла ее, не жеманничая. В зале зазвучала прекрасная печальная песня. – А скажите, – заговорил лорд, когда девушка кончила петь, – танцует ли она? Слуга подал дочери султана небольшой тамбурин, и она прошла круг в легком танце. Ноги ее порхали, руки изящно взмывали над головой. При каждом ударе в бубен она делала пленительно дерзкое движение бедром. Лорд Хендерсон захлопал в ладоши, но вдруг замер, словно его застигла внезапная мысль. Он наклонился к султану и спросил: – А… знает ли она какие-нибудь смешные истории? Вопрос, казалось, привел султана в замешательство, но тут зазвенел хрустальный смех. – Я знаю много смешных историй, милорд, но ни одна из них не смешна так, как наша сегодняшняя и как этот смотр моих талантов, – сказала девушка. Говорила Зефира с прелестным акцентом. И, очевидно, была далеко не глупа. Свое замечание она сопроводила лукавым подмигиванием. Лорд Хендерсон искренне рассмеялся. Обстановка разрядилась, к большой радости султана, тайно потиравшего под столом руки. Зефира повернулась к Садиме. – А вы, собственно, кто? Нас не представили, – спросила она с улыбкой, извиняющей дерзость вопроса. – Меня зовут Садима, мисс. Садима прикусила язык. Ее застали врасплох, и это «мисс» само сорвалось с губ. – Садима… как, простите, дальше? Из каких вы краев? – спросила Зефира. Садима колебалась. – Садима служит горничной у дочерей Уоткинс, живущих в Гринхеде, неподалеку отсюда, – сказал лорд Хендерсон. – Она снисходительно терпит меня и помогает разобраться в себе, поскольку, как мне видится, мы можем стать женихом и невестой. Он говорил уверенно, самым естественным тоном. После его слов повисла пауза. – Теперь я понимаю, – сказала Зефира. При безупречной вежливости этих трех слов в них звучало явное презрение. Садима расслышала его и отметила про себя. Она хорошо разбиралась в знатных особах. И разглядела в Зефире опасную женщину. – А вы, Садима, умеете петь? – лукаво спросила Зефира. Садима потупилась и сжала кулаки. – Лорд Хендерсон, я прекрасно вас понимаю, – встрял султан. – Вы увлеклись этой симпатичной горничной – более чем естественно в ваши-то годы! Знали бы вы, как я чудил со служанками до женитьбы! Мы в наших краях, пожалуй, не столь чопорны, как англичане, в том, что касается любовных удовольствий. Мужчине – черт возьми! – нужно женское общество. Оставьте эту милую девчушку при себе, и – видит небо! – пусть это не помешает женитьбе, достойной вашего положения. Лорд Хендерсон приподнял одну бровь. Зефира обернулась к Садиме. Ее ледяная улыбка дала понять, что дочь не столь сговорчива, как отец. Едва она наденет лорду на палец кольцо, как «милой девчушке» придется паковать чемоданы. Терпению Садимы пришел конец. Она встала из-за стола и ушла, наплевав на приличия. В холле, убедившись, что никто ее не видит, она сорвала занавеску с паланкина и разодрала в клочки. Поднявшись наверх, она заглянула в приготовленную для Зефиры спальню. В ней стояла кровать немыслимой высоты. * * * В столовой лорд Хендерсон расспрашивал гостей об их родной стране. Ему описывали тенистые внутренние дворики, освежаемые фонтанами, бескрайние сухие и каменистые равнины, одежду, яства, домашних питомцев. После обеда гости удалились отдохнуть от дальней дороги. Вечером раздался гонг, зовущий на ужин. Садима отказалась от бремени еще одного светского застолья. Зефира вышла из своих покоев в новом прелестном платье. Она сделала несколько шагов и остановилась. Затем окликнула первого попавшегося слугу и что-то приказала ему по-гречески. Говорила она быстро и резко. И тут заметила идущего в ее сторону лорда Хендерсона. Лицо ее вмиг стало приветливым. – Вы весьма строги со своими людьми, – заметил лорд. – Я – строга? – рассмеялась Зефира. – Должно быть, вас обмануло звучание нашего языка. Я сама мягкость. Вскоре лакей вернулся и подал ей шаль. – Мне нужна не голубая, а синяя, бестолочь ты этакая, – нежнейшим голосом проговорила Зефира на родном языке. – Шевелись, а не то велю тебя высечь. И вновь на английском: – Ведите, милорд, я иду. Лорд Хендерсон предложил ей руку. Слуга подбежал с синей шалью и спросил хозяйку по-гречески: