– Отец застал ее, когда она занималась колдовством. Самым опасным, с кровью. Он не хотел, чтобы родовое имя покрылось позором. Он все сохранил в тайне и сам совершил суд. Он замуровал ее в подполье. Между четырех узких стен, в низкой каморке, чтобы она не могла распрямиться во весь рост. Чтобы поневоле стояла на коленях. По-видимому, так обходились тогда с ведьмами. Чтобы силой вогнать им в плоть христианскую веру. Не думаю, чтобы он хотел убить ее. Полагаю, рассчитывал продержать ее там несколько дней, пока она не покорится. Садима уселась рядом с Адрианом поудобнее. – Но она не сдавалась, – продолжал он. – Смеялась в лицо отцу, когда он приходил к ней. А он, должно быть, считал ее одержимой. И понемногу стал сам сходить с ума. Настолько, что потерял счет дням и забыл ее в темнице. Когда это случилось, я был еще маленьким. Время от времени меня приводили повидаться с нею. Знаете, как это бывает в семьях… Ко всему привыкается. Я сжился с таким положением дел. Папа был наверху, мама внизу. В подвале. Он замолчал, подыскивая слова. – Как бы вам объяснить? Знаете, у детей совсем иные отношения с действительностью. Невозможное кажется им вполне естественным. Вскоре я понял, что мать моя была не только в подвале. Нередко какая-то ее часть лежала рядом со мной. Каждую ночь она оказывалась в моей постели. Ее рот на подушке нашептывал мне про все на свете. Адриан потупил взгляд. – А потом я стал попрекать ее этим. Я сердился, кричал, что хочу целую маму. Как-то вечером, после очередной такой сцены, она пообещала, что скоро придет ко мне вся целиком. Несколько дней спустя лакей, приносивший ей еду, обнаружил, что темница пуста. Мне объявили, что мать умерла. Я сразу понял, что это неправда. Понял, что ей удалось разделить всё, даже сердце и голову. Непостижимая операция. Не знаю, как она сумела. Но собраться обратно она не смогла. Она срослась с замком воедино. Адриан поднял взгляд на Садиму. Он ждал, что она не поверит, засмеется, испугается, убежит прочь, предложит другое, разумное, объяснение. Девушка кивнула. – А дальше? – спросила она. – Я привык к мысли, что моя мать стала замком. Она приноровилась к новой оболочке и стала переустраивать усадьбу по своему усмотрению. Повсюду начало появляться золото. Слуги замечали перемены, видели, как шкафы и кресла движутся сами. И перепугались. Отец сулил удвоить им жалование, но они все равно разбежались один за другим. Остался только Филип, дворецкий. Он и растил меня после смерти отца. – Что с ним стало? – С отцом? Он… Господи! Его постигло то, что он заслужил. Лорд Хендерсон отвел взгляд. Он не хотел говорить об этом. – Ваша мать отомстила ему, – сказала Садима. – Официально он покончил с собой, – возразил лорд холодно. – Что случилось в действительности, я не знаю. Я был еще мал. Да и какая разница? В любом случае, он давно уже потерял голову. – Адриан поправился: – Эм-м… Метафорически, разумеется. Голова у него по-прежнему находилась на плечах. Способностями моей матери он не обладал. Садима взглянула на него озадаченно. Теперь она понимала, откуда все странности Адриана. Для того, кто провел детство в заколдованном замке с отцом-убийцей и матерью, распавшейся на кусочки, он еще неплохо держится. – Не смотрите на меня так, – сказал Адриан. – Мне не нужно вашей жалости. Детство у меня, вероятно, выдалось странное, но несчастливым оно не было. Филип прекрасно заботился обо мне. И мама тоже. Она следила, чтобы вокруг возникали прекрасная мебель, красивая одежда, вкуснейшие блюда, полные сундуки золота. Я ни в чем не нуждался. «Кроме разве что отца, друзей-сверстников и ласки обычной, человеческой, матери», – подумала Садима. – Не понимаю, – сказала она вслух. – Прошло много времени. Вы уже не ребенок. Вы могли бы уехать. Почему вы остались здесь, один? Лорд Хендерсон мрачно улыбнулся. – Вы правы, одиночество давно мне постыло. Поэтому, как вы знаете, я ищу супругу. Способности моей матери передались и мне. Я могу отделять некоторые части своего тела. Что это за дар – не знаю. Полагаю, каждый пользуется им по-своему. Мать начала с того, что стала подслушивать. Она хотела узнать все тайны. В конце концов она проникла в тайну философского камня и научилась делать золото. Но мне это неинтересно. Мне ближе… как бы это сказать? Брачные игры. Адриан наклонился к Садиме. – Каждую ночь я клал к вам в постель – как и претенденткам до вас – маленькую частичку себя, тщательно спрятав ее под матрасами. Мизинец. Потом глаз. Вчера – язык… – Но… зачем? – Некоторые влюбленные дарят своей даме сердца прядь волос, каплю крови в медальоне… Я готов отдать больше. Адриан замолчал. Вот она, точка невозврата. Сейчас Садима с отвращением отшатнется, хлопнет дверью и в ужасе убежит из замка. На губах юной девушки наметилась лукавая улыбка. – Палец, глаз, язык… и это все? – спросила она. – Как думаете, а не наведается ли ко мне другим вечером еще одна часть вашего тела, которую я не решусь назвать? На миг Адриан онемел. Потом рассмеялся. – Хм-м… скажем, мне не по душе отторгать от себя эту часть. Что к тому же рискованно. Когда я прячу кусочек себя в постели, это, конечно, вторжение, но и подношение тоже. Поймай вы тогда мой мизинец – кто знает? – вы могли бы оставить его себе. Живой, теплый – я уверен, он бы вам понравился. В былые времена иные страстные влюбленные без колебаний отдавали свое сердце. А взыскательные дамы без колебаний брали его, запирали в ларец и прятали в тайном месте. С тех пор возлюбленный был в их полной власти… Боже меня сохрани потерять подобным образом столь важную часть моей анатомии! Лорд Хендерсон положил руку Садиме на талию и прошептал ей на ухо: – Я бы предпочел быть приглашенным в вашу постель целиком. Садима почувствовала, как воля, державшая ее спину прямо, медленно тает. Что было весьма приятно. Оставалось только упасть в объятия лорда. К счастью, разум еще не покинул ее и она сообразила, что лорд открыл ей не всё. И это ей не понравилось. Она отстранилась. – С приглашением придется повременить. Вчера вы доверили мне свой язык. Всю ночь он шептал мне чудесные вещи. Но утром, я видела, кошка схватила его и унесла. Вам было непросто его вернуть. Вы устаете. Вы не можете надолго покинуть замок. Почему? Объяснитесь. Адриан поднял на Садиму глаза. Что за удивительная девушка! Ее ничем не собьешь. Как ей это удается? Она сама разгадала тайну усадьбы. Легко приняла правду, от которой любой бы отгородился. Он ошеломил ее невероятным признанием, и все-таки она умудрилась почуять, что сказал он не всё. Адриан встал. Прошелся по комнате, присел на кровать. – Да, я должен вам сделать еще одно признание, – сказал он. – Говоря по правде, я не могу покинуть замок. Взяв себе мой мизинец, вы бы сделали меня своим пленником: я не имел бы возможности слишком от него отдаляться. Мать украла у меня какую-то часть, чтобы держать при себе. Во мне чего-то не хватает. – Украла часть? Но какую? Адриан сидел ссутулившись. Ему нелегко далось признание в такой слабости. – Я не знаю. Лет десять тому назад я решил, что отправлюсь путешествовать. Стал учить языки. Захотел посмотреть на мир за пределами имения. Думаю, моя мать испугалась. Почувствовала себя брошенной. Надо сказать, она – уже не совсем она. Как-то утром я проснулся с чувством, будто во мне чего-то не хватает. Со смутным ощущением неполноты. И с тех пор я не могу покинуть замок Бленкинсоп. Стоит отдалиться, как мне становится нехорошо. Та недостающая часть явно спрятана где-то в усадьбе. Я искал, рылся, обшаривал всё. Месяцы напролет. Филип помогал мне. Но всё впустую. И тогда однажды мне пришла мысль. Только не смейтесь. Мысль до смешного романтическая. Я подумал, что если встречу кого-нибудь, кто испытает ко мне некие чувства, то – мало ли? – быть может, человек этот сумеет отыскать и недостающий кусочек меня. Да, знаю, это глупо. Можете смеяться. Садима не смеялась. – Значит, вот в чем настоящая цель испытаний? На самом деле это никакие не брачные игры… Вы ищете того, кому под силу… эм-м… чувствовать части вашего тела, когда они отделены от вас? – Да. Днем нами правит логика. Мы мыслим и смотрим на мир рационально. Но сон высвобождает в нас все странное, волшебное. Я устраиваю так, чтобы претендентка ночевала в особой кровати. Ночью какая-то моя часть прячется под горой матрасов. С утра я задаю ей вопрос. По ответу понимаю, удалось ли ей что-то заметить, почувствовать спрятанную частичку… если да, то возможно, она сумеет отыскать и другую, ту, которую украла у меня мать. Садима не знала, под силу ли ей такое. Она вспомнила минувшие ночи. Да, пожалуй, она ощущала некое присутствие… Или это были просто сны? – Значит, это и есть третье испытание? – спросила она. – Найти недостающую часть? – Это единственное настоящее испытание. Но начать с него я не мог. Каждая, кому я заикнулся бы про части тела, которые расхаживают самостоятельно, сочла бы меня опасным безумцем. Садима подумала, что «опасное безумство» – это именно то, во что она ввязалась. – Хорошо, – сказала она. – Я поищу. Адриан, казалось, сдержал облегченный вздох. Он ответил ей робкой и благодарной улыбкой. От нее внутри у Садимы все перевернулось. Только этим и можно объяснить вылетевшие у нее слова: – Действовать будем последовательно. Раздевайтесь. – Простите? – произнес юноша, уместив в единственное слово всю свою лордовскую светскость. Садима готова была отступить. Но вдохнула поглубже и удержалась на месте. – Хорошо бы знать, что искать, – сказала она. – Уверена, на ногах у вас по пять пальцев. Но, возможно, что-то исчезло там, где сами вы не увидите, – на спине, к примеру. Я осмотрю вас. Глаза Адриана блеснули интересом. Он стоял босиком, в штанах и рубахе. Сняв их, он остался в одних кальсонах. Садима не отступила. – Я должна осмотреть всё, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. На этот раз лорд Хендерсон не сдержал улыбки. И медленно снял кальсоны. Садима глядела ему в глаза так прямо, как никогда еще никому не смотрела. – Так, так, так, – сказала она. И снова: – Так. Затем: – Так. Э-э, ложитесь. Адриан улегся на спину. Садима опустилась возле него на кровать на колени. Собственная нагота ничуть не смущала Адриана, он закрыл глаза, слегка расставив расслабленные руки и ноги. Рука Садимы поднялась сама собой. Будто не только у лорда части тела жили собственной жизнью. Садима глубоко вдохнула и напомнила себе, зачем все это затеяла, сосредоточившись взглядом на верхней половине туловища юноши. – Эм-м, я начну с ладоней и ступней, – сказала она. – В них, кажется, много маленьких косточек? – Двадцать семь в каждой ладони, – подтвердил лорд Хендерсон.