Чем вы, раны, рубаные? Та-ра-ра. Чем вы, раны, рубание? Острой сабльой рубаные, та-ра-ра. Острой сабльой рубаные. Неслась по округе песнь казачья, растекалась по степи, смешиваясь в акапельном звучании с дуновениями суховея, пролетала над травами-ковылями да котлубанью, огибая курганы, и растворялась в безбрежной дали, дышащей свободой и волей. Билый, довольный исполнением старинной походной казачьей песни, подкрутил ус и громко крикнул в порыве: – Добре, станичники! Вдруг заросли ивняка, густо росшие по обочине шляха, зашевелились, и послышались негромкие голоса. Чуткое ухо сотника уловило детский тембр. «Небось станичные казачата, услыхав сигнал с башти, прибежали разведать что да как», – промелькнула мысль в голове Миколы. Улыбнулся смелости мальцов. «Добрые казаки будут». Но чтобы преподать урок малым, Микола выпрямился в седле, подал рукой знак станичникам «Остановиться» и, слегка откашлявшись, глядя в сторону зарослей ивняка, скомандовал: – А ну, сорванцы, по одному гэть до менэ! Казачата не ожидали, что их так быстро обнаружат, но делать было нечего. Следуя один за другим, всем гуртом вышли на шлях. Встали в линию, понурив головы. – Дывысь, станичные, пластуны в ивняке ховалысь, – весело крикнул сотник. Эхом прикатился назад дружный хохот казаков. – Так, курячьи ноги, живо гэть до станицы, хай встречают. Кажитэ козакы домой повертаются! – по-отцовски сказал Микола. Казачата не стали ждать, когда повторят дважды, и довольные скорее тем, что им доверили принести в станицу радостную весть, сверкая босыми пятками, помчались в станицу. Билый подождал, пока последний, самый младший из казачат, скроется за поворотом дороги и, поднимая руку, скомандовал: «Гайда!» Тупая, давящая боль разлилась по раненой руке, в глазах помутнело, закружилось. Билый с трудом удержался в седле. Глава 36 Дома Василь Рудь, спешившись, подбежал к своему командиру, чтобы подставить плечо, если тот вдруг будет заваливаться на бок. Билый остановил приказного, показывая жестом руки, что справится сам. Василь, постояв с минуту, вернулся к своему коню и вновь сел в седло. Казаки молча смотрели на Билого. Тот выпрямился, стараясь скрыть гримасу боли. Здоровой рукой, коснулся области раны под черкеской. На ладони остались следы алой крови. Отер руку о полог черкески, посмотрел на своих боевых товарищей, задержался взглядом на встревоженном лице Марфы и скомандовал казакам: – Пошли! И вновь зазвучала песня. Зазвучала лихо, задористо. Ей вторил ровный топот коней, оставлявших глубокие сакмы в густой пыли. – Наши йидуть! Козакы повертаются! – разнеслось по станичной улице. Казачата дружно, гуртом неслись по направлению к хате атамана. Теперь-то никакой дед Трохим не остановит. Донесут радостную весть первыми. А атаман с дедом Трохимом и с отцом Иосифом сами шли навстречу раскрасневшимся и вспотевшим от бега казачатам. Когда до станицы донеслись звуки выстрелов, то все, кто был в саду или на базу, услышав этот сигнал, выбежали на улицу, спрашивая друг у друга о том, что могло случиться. Спустя минуту к ним присоединились и те, кто сидел по хатам, скрываясь от жары. И вот уже центральная улица, где стояла хата атамана Билого, наполнилась людом станичным: стариками, женщинами да казачатами разных возрастов. – Козакы с набега вернулись. Наши йидуть! – вновь раздалось дружное созвучие детских голосов. – Спаси Христос! – Счастье-то какое! Скопление народа разом заволновалось. Из образовавшейся толпы станичников раздались частые радостные возгласы: – Слава Богу за все! – Господи, хоть бы живой! – Звэрнулы вьязы, стало быть, басурманам! Вот и доброе дило! – загудела станица, как улей пчелиный. Отец Иосиф негромко читал молитвы, истово осеняя себя крестным знамением – руки в черной рясе мелькали, как лопасти мельницы. Казачата с опаской посматривали на него, ожидая какого-то знамения или чуда. Ангелы с неба не спускались, и они снова запрыгали вдоль дороги, не справляясь с возбуждением. Дед Трохим, думая о своем внуке Василе, украдкой смахнул слезу с правого глаза. Тут же сделал вид, что расчесывает пятерней длинную седую бороду. – Соринка, – ответил коротко на молчаливый взгляд атамана, стоявшего рядом с ним. – Окаянная! Казачата, бесовы души, пыль столбом подняли, вот что-то и в глаз попало! Сам атаман был торжественно строг, неумело скрывая волнение, понимающе кивнул, думая: «Как Микола? Жив ли? Не ранен? – мучал себя вопросами. – Господи, помоги!» За палисадником, стороной, стояли работники из хохлов. Лицо Марийки было такое же белое, как ее платок на голове. Выполняя наказ хозяина, она примчалась одной из первых на центральную улочку. И теперь во все глаза высматривала Марфу. Но сердце ее нет-нет да и сжималось от мысли, что она скоро увидит Василя. Взявший силой ее казак теперь грел душу, порождая фантазии, от которых заливалась огнем. И хоть к знахарке и притащили хлопцы раненого и побитого Пашку Кочубея, который, говорят, бредил ей, ноги ее стояли здесь. Она ждала чего-то и надеялась, отдаваясь полностью грешным мыслям. Станичный дьякон, подбирая полы серой от пыли рясы, пулей припустил к звоннице. Вскоре над станицей разнесся праздничный перезвон колоколов. Все станичники поочередно повернулись в сторону церкви и трижды осенили себя двумя перстами, вознося молитву Господу. А перезвон, накатывая волнами, плыл по воздуху, растекаясь по станичным улочкам, крышам хат, отзываясь эхом от ближних горных хребтов. Где-то там, на башти, скрывшейся за перелеском и излучиной Марты, услышав доносившиеся до слуха раскаты колоколов, Иван Колбаса и Ониська Козуб сняли папахи и перекрестились. – Слава богу, дома! – сказал негромко Иван, подмигнув взволнованному Ониське. Станичники все как один смотрели туда, где было начало улицы. Нетерпение брало верх. «Когда же!» – Эх ма. Да, что они там? Заблудились? – Дэвись! – Едуть! Едуть! – закричали казачата. Из-за поворота показался первый всадник. «Судя по виду, Микола. Ну, слава богу! Жив! – промелькнуло в голове у атамана. – Но почему в седле сидит не так, как должно?! Перекосился на бок. Неужто ранен?!» Вот и за первым всадником появился второй, с бунчуком в руке. – Василь! Унучок! Ай, молодца! – всматриваясь в фигуру всадника, радостно крикнул дед Трохим, от сердца старика сразу отлегло. Один за другим, следуя ровным походным строем, подъезжали казаки к стоявшим большим полукругом станичникам. До слуха встречающих долетали обрывки походной песни: За высокы за курган по стэпу стэлыл туман, А на нэбе алая заря… Станичники в нетерпении разглядывали всадников, угадывая издали своих близких. Все ближе и ближе родные лица, опаленные суховеями да яркими солнечными лучами. – Сотня! Стой! – прозвучала четкая команда. Казаки, натянув поводья, замерли вместе с конями на месте. Сотник Микола Билый, превозмогая боль в руке, спешился и чеканя шаг подошел к атаману. – Господин атаман, вверенная мне сотня с боевой задачей справилась. Аул и враждебные нам черкесы уничтожены. Станичные кони, а также захваченные у черкесов, приведены в станицу и отправлены на летний баз. Взяли в полон сына местного князька. Марфу освободили. И… сынок Гната Рака нашелся, – отчеканил Микола. По рядам станичного люда волной прокатилась новость: – Акимка нашелся! – Сынок Гната Рака! – Сколько годков-то минуло с того дня! Неужто, господи! – Чудо, да и только. – Добре! – ответил атаман и обратился к казакам. – Здорово живете, станичники! В ответ сотня луженых глоток, как бурный поток горной реки, ответила: – Слава Богу!