– Командир? – Штаб-ротмистр Зделиньский. – Шляхтич? – Похоже, а что Никифоров, здоров? – Месяц тому водкой угощал. Лично знакомы? – Наслышан, наша сотня Ягорлыкская, а его из Низовых станиц. Внезапно обуяла злость на себя, что ж, сотник, русскую речь услышал и растаял, осторожность потерял, понятно, среди казаков чужих нет, но то, что и проверять не стал, взбесило. Семь месяцев вне дома, а обычная осторожность покинула пластуна. – Господин урядник, – спросил как можно безразличнее, – какая масть коней в эскадроне? – Караковые со звездочкой. – Значит, четвертый, – я кивнул. – Кубыть знакомцы имеются? – Знаемцы – они везде есть, – уклончиво ответил я. – К лекарю нам нужно. Совсем моему попутчику худо – растрясло дорогой. Урядник кивнул, принимая быстро решение: – Отправлю с вами Филимоныча, покажет балку, где отряд укрылся. Мы же дальше в разъезд. Поймали пришлых погорельцев, говорят, где-то эскадрон турок рыщет. Надо посмотреть. – А что сразу Филимоныча? – взъярился молодой казачок. Щеки заалели на легком морозе. – Я деду обещал с медалью вернуться. – Он тряхнул чубом, выбивавшимся вверх из-под папахи. В левом ухе блеснула серьга – единственный сын у матери. – Угу. А я твоему деду обещал внука вернуть. Ладно, тронулись. Мы с новиком подхватили уздечки заводных, тут нужно быть внимательным, чтоб лошади шли на правильном расстоянии друг от друга, не прижали поручика. Долго же он крепился, что никак не очухается. Конь под Филимонычем, наверное, все так парня называли ради потехи, был столь же горяч, как и хозяин. Не хотел идти шагом. Пар от него так и валил. Фыркал, все делал вид, то хочет укусить казака за колено. – Ну-ка укороти свою животину. – Филимоныч слегка шлепнул жеребца между ушей и тут же погладил. Но губу надул, обидевшись на «животину». Впрочем, через мгновенье уже забыл. – Дозвольте вопрос, господин сотник. – Ну, – нехотя ответил я, от такого можно все что угодно ожидать, не в меру любознательный. – Почему вас, кубанцев, то кугутами называют, то хохлами? – Деды с Запорожской Сечи на Кубань пришли, за это хохлами кличут, ну а кугут – это степной орел, не мужиками же нам называться. – Ни, – протянул Филимоныч, – кугут – это петух, что кур топчет. Любого малого спроси! Ответит! – Я тебе сейчас как нагайкой всыплю, и сразу ты у меня как петух закукарекаешь. Может, у вас кугут и петух, а у нас – степной орел! – Ну дела, – протянул молодой казак. – А шо… – начал было он. – А ни шо, – оборвал я его, – вахмистр про погорельцев гутарил. Откуда погорельцы, казак? – А кто их разберет, господин сотник, другой разъезд их доставил. – И кто там? – Люди как люди. Напуганные крестьяне. 11.1 Я молча кивнул. Не хотелось говорить. Граф зашевелился, как стали к лесочку подъезжать. Попробовал подняться, не понимая, где находится. Посмотрел на мир вокруг, качающуюся черно-серую кошму, мутным взором. – Очнулся? С возвращением, – сказал я ему хмуро, кивая на сопровождение. Граф словно не видел никого, не замечал. В горячке, что ли? Захрипел как-то страшно: – Малику видел. Манила к себе, звала, металась. А потом громко кричать стала. Знаешь как? До озноба. Лучше бы не слышал… Нехорошо мне. Нужно вернуться. – Да вы никак головой тронулись, господин поручик. Что за чудачество? – Нехорошо мне. Трясет. Зовет к себе Малика, и все тут. – Вот именно: нехорошо тебе – лихорадка тобой правит. Сейчас лекарь поможет. Наш, российский. Скоро будем на месте. Терпите, поручик. Нет нам дороги назад. В расположение отряда въехали под вопросительные взгляды служивых. Двое даже бросили свое дело – выбивать шомполом гильзу из патронника винтовки Кринка. Я кивнул им, сочувствуя – да, еще тот, экстрактор, ненадежный. Ничего, в боях соображение по поводу оружия придет быстрее. Вот странно. Почему никто не озаботился одинаковым вооружением у войск. Кто принимал решение? Эту войну начали, имея на руках оружие двух калибров четырех разных систем. Филимоныч дело свое знал – хотел побыстрее избавиться от обузы и уверенно пробирался по балке к штабу. Снег на склонах был нетронут, его блеск слепил глаза. По всему видно, военные здесь недолго. Гусары в меховых шапках и красных кепи, одеты по-походному. У многих мундиры на драпе, подбитые мехом, негромко переговаривались в ожидании приказа. На поваленном дереве сидело несколько офицеров, увлеченно рассматривая карту. У небольшого костерка трое местных болгар с нехитрыми узлами скарба. Похожи на тех, кого разъезд нашел. Напуганные крестьяне никак не выглядели счастливыми, даже находясь в такой близости от освободительной армии. Никакого ликования. Абсолютно затравленные какие-то серые лица. Такие смертельно уставшие глаза людей, потерявших все, я видел и в Сербии, а теперь в Болгарии. – Кто такие? – грозно спросил корнет-гвардеец, раньше других привставая со своего места. В отличие от своих опытных товарищей он явно мерз в своем узком мундире, сшитом по фигуре, но гусарский гонор заставлял держаться бодро. Постукивал по голенищу высоких, с вырезанным верхом и розеткой спереди сапог, хлыстом. Интересно, как он, замерзший, после скачки рубиться будет. Подбежавшие гусары помогли снять Ивана. Шатаясь в разные стороны, не сразу, но все-таки стал в рост. – Поручик Суздалев, – вяло отдал честь граф и опустился на кошму, не в силах справиться со слабостью. – Уж не граф ли Суздалев?! А я вас сразу узнал! Милейший господин поручик, помните ли вы меня? Мы с вами были представлены на балу баронессы Вернер. Преприятнейшее время тогда было, господа. Веселое. Позвольте представить, господин… Штаб-ротмистр с четырьмя узлами на наплечном шнуре поднялся на ноги. – Набей-ка-ка трубочку, Шугаев, закурите, граф? – Доложи, Иваныч, по команде, – прошептал Иван Матвеевич, – не люблю гвардейцев. Не нравится мне этот дерзкий тон. Сорваться могу не ко времени. Меня ведь Малика ждет. – Кто ж их любит, – буркнул я и тут же прочистил горло. – Сотник Билый. Корпус генерала Столетова. Извольте вызвать лекаря. Поручик дважды ранен. – А вы, сотник, кем у Столетова командуете, старьевщиками? – не унимался Шугаев. – Я бы, – он показал хлыстом на мой бешмет в разноцветных заплатах, – эту рванину конюху не позволил надеть. Не так мне виделось возвращение к своим. Совершенно не представлял, что делать, как себя вести. Этот корнет – мой ровесник, равный по званию (два узла гвардейца, соответствуют трем звездочкам на погонах остальных армейцев). Как его угомонить, чтоб не попасть под суд. Главное – голову не терять и присутствие духа. – А что граф Суздалев от ответа уходит? Не поворачивается у меня язык его поручиком российской армии назвать, – обострял гвардеец. Я даже немного задохнулся от негодования. – В беспамятстве он. Поручик ранен и контужен, ему требуется лекарь. Я могу ответить за него. Корнет посмотрел на меня с интересом. Потом деланно вздохнул: – Не с дворянами не стреляюсь. – Присядьте, сотник, – штаб-ротмистр показал на свободное место на бревне, между собой и корнетом. Присаживаясь, я нечаянно ткнул корнета локтем в гвардейскую грудь. Не сильно. Задира завалился на спину, смешно болтая своими щегольскими ботфортами над бревном. Гусары ржали, как их жеребцы. Он еще не встал на колени, а морозный воздух наполнился звуком, который ни с чем не спутаешь. Иногда он радует, иногда морозит спину. Звук вытаскиваемой из ножен сабли. Я был готов. Пластунский нож под горлом остановил ход его кривой железки. – Дернешься, дворянчик, как петуха… Ржание перешло в дикий хохот. – Хлебните, сотник, за знакомство, – командир гусар протягивал баклажку. Поднявшийся Шугаев, улыбаясь, протянул руку. – Теперь давайте познакомимся, Владимир Шугаев, корнет лейб-гвардии Гродненского гусарского полка. Офицеры, представились по очереди. С каждым нужно было выпить хоть глоток. Пока исполняли странный ритуал, гвардейцы называли только имена, фамилии и звания, без отчества, Иван стал заваливаться. Болгары, наблюдавшие за разговором, вскочили со своих мест, принимая тело, да я придержал. Убедился, что граф в надежных руках. Кивнул и пошел к бревну. Пока докладывал, все глазами косил в сторону крестьян и Ивана. Вот граф пришел в себя. Вот говорить о чем-то стали, подчеркивая слова жестами. Вот побледнел пуще прежнего – совсем, видно, плох, не могли же погорельцы сказать что-то необычное. Вот лекарь пришел, смешной – рыжие усы и бачки, в красной турецкой феске – морозец ему нипочем. У гусар и лекарь со своим форсом. Вот поручик-гвардеец снова зевнул и отвернулся, когда санитар стал осматривать графа. Теперь отведут его к лазаретной линейке. Встретились взглядами. Я еле заметно кивнул, давая понять, что ничего не пропустил. Иван, сжав зубы, бледный как снег, мне тоже кивнул, позволяя увести себя по плохо натоптанной тропинке. Коротко расспросив болгар, понял, о чем моргал Иван. – Господа, я знаю, где турецкий эскадрон, если лейб-гвардейцы умеют сражаться в сумерках, есть возможность хорошенько им кровь пустить. – Господа, мне нравится этот оборванец. С ним не скучно. К черту уставы. Поручик, карту. Минуты хватило для объяснения плана атаки на имение Малики. Через десять минут с пятью казаками рысили по своим следам. Атаковать решили с двух направлений. Офицеры турецкого эскадрона наверняка вечером нанесут визит хозяйке. Моя команда постарается их изолировать. Под привычную кавалерийскую суету команды: – Третий взвод, по коням!