– И тебе не хворать, – оживился сотник, поворачиваясь на голос. Улыбнулся, оценив добычу: – Как раз на уху вышел. Тебя ждал, не хотел один снедать. – Давно отаборился? – спросил Грицко, сбрасывая добычу в тень и проходя к воде. Скинул старенький бешмет, снял и прополоскал пропотевшую рубаху. Умывался казак шумно, с наслаждением. – Из станицы на заре вышел, – ответил Билый, нарезая большие краюхи хлеба. – Соскучился? – спросил Грицко, беря со стола чистую тряпицу и вытираясь. – Ага. Пришел службу проверить – балаган пустой, наружная обмазка отвалилась. – Местами. – Где дядья? Гриц снял котелок, аккуратно поставил на стол. Микола улыбнулся, оценивая чужой аппетит. – На охоте был или гонял кого? – Второго дня черкесы вышли на Малайкин балаган, – поморщился казак, шуруя деревянной ложкой. – Шумели знатно, стреляли. Батька с дядьями со стороны лимана вдарить решили, а меня на подмогу к Малайке послали. Там без потерь справились, без меня, но сказали, что двое самых отчаянных ушли. Микола вскинул голову, а Молибога потупил глаза, несколько раз опустошил ложку. – Хорошая уха. Вкусная. – Не томи. И что? – Ну как что? Вестимо, что. Не ушли. Тут же каждая камышинка за нас. На что только надеялись. – От тебя сложно уйти, – усмехнулся сотник. Грицко добродушно хмыкнул: – Забегался трошки. На обратном пути кабанчик попался. Пришлось схрон сделать, все не унести. Попозже сходим? Билый кивнул. Теперь ели молча. И только когда застучали о днище ложками, Микола первым не выдержал: – В поход я собрался. Грицко кивнул, мол, продолжай. – Для всех иду в Грецию, выполнять материнский наказ. Тебе правду скажу – за славой иду. Что скажешь? Пойдешь со мной? Грицко равнодушно пожал плечом: – Мне слава не нужна. У сотника душа оборвалась. – А гроши? – тут же спросил он. Молибога положил ложку на стол, глянул на Билого. Покрутил головой, то ли комаров отгонял, то ли мысли чужие. Полез в карман шаровар, достал золотую монету, подкинул в руке. Поймал. Раскрыл ладонь. Заблестело золото. – Так они и тут есть. Сотник глотнул воды из баклажки, дернулся к трубке, но замер: – Мне много золота нужно. Помнишь разговоры наши. Лагерь хочу пластунский завести. Чтоб в каждой кубанской сотне хоть пяток пластунов было приписано. Без лагеря столько не подготовишь. Грицко, пошли со мной, а? Батька с наказным атаманом переговорил. Третьего дня прискакал из Екатеринодара с приказом прибыть в штаб всей ватагой. Долговязый казак усмехнулся, видя чужое смятение: – С этого начинать нужно было, а то – слава, гроши, – передразнил он, – а про дружбу забыл? – Не могу я тебя из-за дружбы в поход звать, – растерянно ответил сотник. – И приказом выписать не могу. Для всех паломниками в Грецию пойдем. Тут понимание должно быть и твое согласие. – А ты позови, – предложил Грицко и улыбнулся, – может, не откажу? Два друга детства смотрели глаза в глаза и только улыбались. Чего говорить, и так все понятно. Здесь как ни крутись, все равно будешь под присмотром, а за морями, за горами все станет ясно, прежде всего про себя. Сможет ли сотник стать хорошим атаманом. Заслужит ли авторитет и доверие больших ватаг. А верный Григорий из разведчика-«плеча» дорастет до есаула, правой руки атамана… 2. Тайная мечта Вука Сречко Однако в этом походе одна была беда – денег не хватало. Денег не было у турок и у повстанцев. Прихватив полковую казну одного из турецких гарнизонов, пластуны удивились скудности кассы. Только серебряные ачхе. Деньги на войне – это патроны и оружие. Продовольствия хватало, а вот военный припас – только у турок. В лагеря повстанцев приезжали фургоны торговцев оружием. Попадались интересные новинки. Новые многозарядные американские винтовки Генри с малодымными патронами пластунам не понравились из-за малой убойной дальности и плохой кучности. Пятизарядки Спенсера были получше, но патронов у османов к ним почти не попадалось. Воевать ради патронов как-то скучно. Нужны деньги – много и сразу. Вот тут сербы привели Вука Сречко. Вук – это волк. Сербы часто добавляют к детским именам приставку вук как оберег от лукавого. Но Сречко был настоящим волком. До войны он промышлял грабежом и не стеснялся пускать в дело нож и револьвер. Моментально они сошлись с Гамаюном, будто знали друг друга всю жизнь. Волчара сходил с нами пару раз. Особо не высовывался, но порученную ему боевую задачу выполнял старательно. Сотник понял – присматривается. Потом, видно, сделав выводы, поведал о своей тайной и недостижимой мечте. Раз в полгода из Порты военный корабль подходил к устью небольшой горной речки. Неширокий стремительный поток изобиловал порогами и водопадами. Вырываясь из теснины скал, размывал глинистые берега и, через версту упираясь в гранитную плиту, разделялся надвое, обтекал ее, образовывая мелководное озеро, соединяющееся с морем. Со временем течение с одной стороны и зимние шторма с другой сотворили остров, окруженный водой. На островке построен османский форт с парой пушек. С военного корабля спускали плоскодонную фелюгу. На нее перегружали железный сундук с золотыми лирами для выплаты османскому войску на Балканах. В течение месяца хорошо вооруженные конвои развозили золото из форта по всем турецким гарнизонам. Как оповещались гарнизоны, что деньги прибыли, Вук не знал. Военных кораблей у сербов не было, а рыбацкую посудину без труда расстреляют пушки форта. Подобраться можно было только через горные кручи, другой пологий берег прочесывали конные и пешие патрули. Затаиться и ждать, может, месяц, а может, два там было совершенно невозможно. Но выйти на берег, дождаться «золотого» транспорта, взять форт – было полдела. Как вывезти деньги?! Вот вопрос. Какая-нибудь лодка на островке найдется, если не целиком, то по частям переправить на горный берег можно, а дальше? Дальше стали думать пластуны. Пройти по горам тяжело, но можно. Спускаться придется на веревках, а подниматься с грузом как? Да и опять же, турки. По хребту у них посты, значит, какая-никакая тропа есть. Быстро перебросить подкрепление смогут. Пока мы внизу, им нас не достать, а вот на веревках при подъеме перестреляют легко, еще и веселиться будут. Возможна лодочная атака с противоположного берега. Вся эта радость еще под пушечным огнем. Значит, и пушки сперва заткнуть придется. Всего делов – взять каменную крепость, ну не крепость – крепостицу. Заклепать пушки, незаметно вывезти тяжеленный сундук на берег моря и сбежать от погони всего османского войска, лишенного законной оплаты за полгода. Зато даже о неудачной попытке сложат песни и детям сказки рассказывать будут о русских богатырях-пластунах. Нужна мелко сидящая фелюга, но идти по морю с тяжеленным ящиком опасно, может перевернуться. Кроме того, лодка должна прийти, когда золото будет у нас, а турецкий корабль уйдет. Обычный в таких случаях казачий прием – спрятать в воде – здесь тоже не годится. Найдут, да и не решает этот способ ничего. Будет лежать сундук в другом месте, но не у нас. Сречко тогда только в усы ухмылялся, поддевая: – Пустой мешок тяжелее полного? – То не наш мешок. – А что в вашем мешке, думаешь, не знаю? Дома тебе небось не пробиться, а здесь только и разговоров: «Чет казаков Билого – то, чет казаков Билого – се». Если голову не сложишь, домой со славой вернешься. Много сил стоило, чтоб лицо сохранить. Челюсти сжал так, что Грицко кашлянул, уберегая от необдуманных поступков. Таких разговоров мы не вели между собой никогда, но опытный налетчик проник в потаенное, и от этого почему-то стало стыдно. Когда отец отбирал казаков для отряда, то просил сопровождать до Афонского монастыря, чтоб сын исполнил обет, якобы матушкой даденный. Про восстание в Греции он уже прослышал. – Собирайся, Миколка, в свой поход. Пока ты сотник, по нашим плавням грязь пластаешь, твою мечту в Петербурге никто не услышит, да и здесь продвигать тебя тяжеленько будет. Разговоры пойдут – Билый сынка тянет, а если героем из зарубежья вернешься… – тут мать рот ладонью зажала и вон из куреня, батька даже бровью не повел, – а ты героем вернешься! Ну если казаков всех не растеряешь и чего на шашку добудешь, то подъесаулом станешь. Это за год-полтора. Дальше моя забота, и ни одна собака не гавкнет. Батько Швырь с тобой пойдет, Гамаюн, Василь Довгий, остальных сам отберешь из молодежи. На советах всех слушай. Учти, каждый простую каменюку по-своему видит. В бою командуй без сомнений, ну да если б не был в тебе уверен, не послал бы. Нехай и в Европах про пластунов услышат. Сказал просто, обычным голосом, как будто не в неизвестность посылал, а в родовой хутор. На улице чего-то делили куры, мукал теленок, требовал мамку. У казака в глазах мир крутился. Мимо хаты в поводу вели лошадей два оружных казака, начинался обычный день казачьей станицы. Через пару дней она останется только в памяти. Станица-то никуда не денется, а вот пластунского сотника Миколы Билого в ней не будет. Суждено ли вернуться. Исповедаться нужно на дорожку и благословения испросить у батюшки. 3. Дозорный Сашко Гулый Станица Сереет в предрассветном свете беленый потолок. В углах темные пятна от пучков чабреца. Подушка пахнет лавандой и Марфочкой. Хорошо-то как! В полумраке Марфа потянулась. Обдала дыханием горячим, наградила поцелуем страстным. Перехватило всего, скрутило. Что за баба. Сердце учащенно забилось. Не открывая глаз, потянулся губами, но нашел пустоту. Марфа рассмеялась. Сидела уже в постели, скручивала волосы в узел, заколола деревянным гребнем. Глаза озорно блестели. В губах пухлых, расцелованных за ночь, еще один гребешок на два зубца, словно преграда какая-то. Сашко попытался притянуть к себе Марфу, но та ловко увернулась. Плечико ночной рубахи завлекательно соскользнуло. Однако без помощи его рук рубаха сама не оголит полную грудь с темными кругами и крупным соском. По ночам он иногда, теряя голову, слишком сильно прикусывал этот волшебный сосок, и после возмущенного стона старался зализать боль, еще больше теряя связь с окружающим миром. Женщина замерла, прислушиваясь к чему-то. Запели первые петухи. – Пора тебе. – Успею. – Увидит кто, брехать будут лишнее. – Та нехай, – Сашко пожал плечом и вытянулся на кровати во весь рост, давая понять, что никуда не собирается уходить. – «Нехай», – передразнила Марфа, – ты парень молодой, женишься по осени, а я – вдова честная, мне лишних разговоров не надо. – Тю, – протянул Сашко, – жениться по осени? Так невесту еще сосватать надо. – Погоди, узнает Кириллыч, что ты по вдовам бегаешь – зараз сосватает. – Не по вдовам, – насупился Сашко, – мне ты люба, Марфа. Краше тебя нет никого. – Заладил. Брехло. – А вот и не брехло, – загорячился Сашко. Щеки его заалели. Марфа от души расхохоталась. Не удержалась, запустила руки в волосы, подергала за волнистый чуб. Навалилась грудью, смотря в глаза. – Не брехун? Сашко отчаянно затряс головой, потом сказал виновато: