– Племянник? – попробовал я с ходу попытаться отгадать. Ну не нравилась мне эта парочка. Чувствовал, что с селянами не так. – Точно, – Билый кивнул. – И попытать не успели, – вздохнул батька Швырь, явно подначивая Сашко. Тот всхлипнул носом. – Ну эту мог Сречко приставить, чтоб гроши точно к нему попали. – Одна девка с нами не справится, если что, – бахнул фразой Сашко и голову чубатую поднял с вызовом. – Дурында, – сказал Гриц. Швырь почесал нос: – Да ну? Кинет травку какую в котел – и полетят души в родные степи. – Верно, только и она пропала, – сделал итог сотник. – Дык что, уходить будем? А, браты? – Куда? – вяло сказал Гриц и опять хворостиной стеганул Сашко – видно, что злится. – Домой. Пошумели, и будет, растащат по одному во сне, – я высказал главную мысль, которая всех беспокоила. – Сперва дело важное зробыть треба, а по ночам сторожить теперь будем по очереди, без сербов. Послезавтра выступаем з ранку. Сегодня продать что не нужно, купить необходимого. Батько, вы старший по коммерции, я схожу к русскому коменданту, попробую узнать, что за бесстрашные хлопцы на вахмистра напали. Всего трое на целого пластуна! Сербам ни слова, – сказал Билый. – Может, ну их к бесу, сами пойдем. – Впятером не сдюжим, и гор в тех местах мы не знаем. Заодно и к союзникам присмотримся. Степан, на тебе оружие и огневой припас. Сашко, перевезешь Небойшу с детьми куда скажет, лошадей пригонишь и поможешь Швырю с торговлей. Сербов возле себя держите, чтоб ни на секунду с глаз не пропадали. Григорий, это на тебе. Учения придумай, уведи их подальше. – Сотник подождал, пока все кивнут, принимая задачи. За два дня, распродав лошадей и кое-что накопившееся, не прояснив ничего про ночных гостей, ушли путаным маршрутом. Животин было особенно жаль. У Сашко жеребец так привязался к хозяину, что плакал, как дитя малое. Слезы лошади Швырь по-своему объяснял, говорил про сбитые копыта и боль адскую, вот и не утерпела скотина, мол, Сашко доездился по ночам в чужие хутора, и кто-то в отместку засадил жеребцу лишний гвоздик под подкову. Брехня, конечно, все, и звучало как-то двояко, обвинительно даже, но очень правдиво. Молодой казачок лишился женщин, а теперь еще жеребца, чувствуя вину свою, старательно нес службу – так, что и придраться не к чему. Да только не из-за него все. Зря печалился. Гриц хмурился по другому поводу: тайна нераскрытая не давала ему покоя. Так что настроения ни у кого не было. 9. Перевал Дней за десять дошли до вертикальной скалы и полезли от уступа до щели, от щели до полки. Навешивали веревки, постепенно поднимая в небо друг друга и свои пожитки. Жуткий, тяжелый подъем. Все тело одеревенело и ломило. Скала казалась неприступной, а одолели. На перевале, когда «плечи» вернулись, группа собралась в заросшей зеленью щели. – Застава из трех османов, обжитая, – докладывали дозорные, – сейчас костер разводят, будут еду готовить, чтоб она у них в глотках застряла. Есть три лошади. На заход тропа на одного всадника, видно, по ней смена приходит. В сторону моря пешая тропинка. Непуганые. С собой только кинжалы, остальное в шалаше. Горазд сразу дернулся, говоря: – В ножи? – Кулаки сжал. Готов серб резать и кромсать оккупантов. Видно, жизнь довела. – Погодь, – пробасил Гриц, сбивая накал. – Да в ножи! – горячился серб. – А когда смена придет, знаешь? Пока корабль не подойдет, дозор трогать нельзя, – резонно заметил Гриц. – Погодь и ты, – остановил его взмахом руки Микола. – Сейчас другое. Батько, ты как? Живой? – Чуть очи не повылазили на остатнем подъеме, – прохрипел старик. – Отабориваетесь с Михайло здесь, как корабль придет, дозор убрать, только не спешите, может, они знак должны подать, – приказал сотник. – Для сигнального костра у них все готово, – пояснил Гриц. – Только непонятно. Костер – чтоб тревогу поднять или о корабле сообщить? – Нам нужно, чтоб сообщали? – усмехнулся Микола. – Ни. – А если на острове дым не увидят и тревогу сыграют? – Тоди, Батько, лежи у них под боком и слухай, турецкий ты разумеешь, сам решишь, чего робыть. – Уберем заставу без шума, сто чертей их батькам, гатей и самострелов на тропе устроим. На пешего и конного. Чучел наставим, нехай их сменщики или подкрепление, штурм Архипо-Осиповки творят. – Он то ли улыбнулся, то ли ощерился, показывая ряд крепких желтоватых зубов. Микола беспокоился за него, человек все-таки немолодой – ровесник отца, а недавний подъем и меня вымотал до черных мушек в глазах. Щель, где мы расположились, тянулась больше снизу вверх, ватага располагалась на разной высоте, один над другим. Ветер сюда не проникал, и потревоженное комарье жужжало и вилось, как в наших плавнях. – Кто по дому соскучился? – заматываясь башлыком, спросил Гамаюн. Кубанцы заулыбались. – Холера, пока говорил, три штуки в рот залетели. Серб Горазд снова не удержался: – Как вы там живете? – Весело, но если подлюку какую спиймаем, лютую смерть заслужившую, голого в плавнях оставляем. Сперва комары, а потом зверье следов от него не оставят. – Господа казаки, снедаем поплотнее, всухомятку, час на отдых, и будем искать место для спуска. До темноты нужно найти место для лагеря на берегу. Завтра начинаем наблюдение за островом, наметим два пути отхода, ночью промерим глубины. К вечеру окончательно выбившись из сил, с ремнями и веревками спустились вниз на узкую, в два шага полоску возле озера. Силы совсем кончились. Спать попадали прямо в бурьян. Светает. Сквозь сон почувствовал, что-то сильно давило на лицо. При попытке повернуться, прямо в глаз потекла струйка воды. Поднимая голову, вызвал целый водопад холодных струек. На каждом листочке, в зависимости от размера, скопилось от ложки до стакана холодной росы. Бешмет насквозь промок. От холода и сырости зуб на зуб не попадал. Левая сторона лица занемела. Пошарив там, где лежала голова, нащупал револьвер. Как он из-за пазухи попал под голову? Утренняя серость еще не рассеялась, а нас от острова прикрыл туман. Плотным ровным слоем он лежал на пару локтей выше воды. Не клубился и не струился, белый пласт висел над озером, сливаясь с рассветным небом. Осмотрелся. Прислушался, принюхался. Тревоги ничего не вызывало. Народ сопел в узкой полоске бурьяна. Не хватало Гамаюна и Грица. Они обычно первые встают. Чтоб согреться, начал приседать. Три десятка приседаний. Потом прыжки из нижней точки с подтягиванием ног к груди. Сразу же показалась голова Сашка, револьвер смотрел в мою сторону. Молодец, сразу почуял. Показал, чтоб присоединялся. Прыгали, выгоняя холод, пока призывно не заухал филин. Звал нас Гамаюн. – Поднимай народ, только тихесенько. Звук над водой далеко разносится. Осторожно, стараясь меньше мять мокрую поросль, пошел вдоль озера на звук. – Чш, – раздалось выше головы. Голова Грица, казалось, торчит прямо из скалы. – Вон там, – он мотнул головой, – вроде ступенек. Щель на высоте рослого мужчины шагов на пятнадцать уходила в тело скалы, каменная складка прикрывала со стороны озера. Узкий проход завесили бешметом, и Гамаюн уже колдовал над костерком. – Зараз треба усих за дровами послать, пока туман, ветра нет – дрова высушить надо. Кулеш зробим. Остатний раз перекусывали вчера до спуска. Сало с комарами. У меня кишка на кишку як кобыздох на волка рычит с голодухи. Бог знает сколько нам тут просидеть придется, и обогреться нужно, и обсушиться. Огня ниоткуда не видно будет, пока туман, сырыми подымить немного можно. В сторону моря, – он показал направление, – подъем божеский, туда за сушняком ходить будем, а по берегу топляка завались, так что про дрова не думай. 10. Табор на берегу Вчерашний спуск так вымотал казаков, что, спустившись, просто попадали в кустарник, совсем не подумав о такой обильной росе. Утром мокрые пластуны, быстро натаскав плавника, разделись до подштанников, так было теплее. Пока хлебали горячий кулеш, туман пропал, а с ним и роса. Пока Горазд варил кофе, атаман распределил обязанности на сегодня. – Сегодня отдыхаем, наблюдаем, обследуем скудные окрестности, обживаем наше убежище. Хвощи и папоротники даже днем спокойно позволяли передвигаться и наблюдать за островом. Солнце всходило за спиной из-за скал, склон был в тени, а остров освещен. Выходило, что, пока солнце не достанет, ходить можно было не скрываясь. Определили два пункта наблюдения за островом и один за морем. За пару часов наблюдений поняли, что ничего полезного с этого берега казаки не разглядят. На их сторону выходила глухая стена форта, сложенного из крупных камней с двумя бойницами для пушек. Противоположный берег устья-озера порос камышом. Глубину привычного для пластунов укрытия определить было невозможно. От полосы камышей до острова было на треть ближе, чем от их берега. Скорость течения увеличивалась, чем дальше от берега, но какова она у острова, предстояло промерить, как и глубины, а вода ледяная, и вряд ли будет теплее. Значит, какие задачи нужно решить? Первое: никто не должен бездельничать, так как в воде плескаться можно только ночью, безлунной ночью и по два человека, нет, по четыре, двое с одной стороны острова, двое с другой. Второе: охота и рыбалка. Третье: подготовить путь отхода для пешей группы и знак для Батьки. Справа зашуршали кусты. Камень недолго застучал, прокатившись. Сербские ругательства сквозь зубы. Показался Горазд. – Что ж ты, друже, как барсук шумишь, – застыдил его наблюдавший за островом сотник. – Тут же чужих нет. – Ты или можешь ходить неслышно, или нет. Сейчас вернись, найди тот камень, о который споткнулся, выкинь в воду, только тихо. И запомни, если двигаешься и думаешь, что больше никогда второй раз здесь не пройдешь, убирай все, что мешает, может, ноги уносить бегом придется тем же путем и по-тихому. Ложись рядом, рассказывай, что видел. – В эту сторону коса сужается и упирается в скалу. Так что туда хода нет. – Значит, и оттуда никто не пройдет? – Только по воде. – Сегодня, время будет, двадцать раз пройдешь туда-обратно. Сперва медленно, как будто подкрадываешься, так, чтоб сам себя не слышал. Плавать без шума умеешь? – Конечно. Я ж моряк, – гордо заявил серб. – А говорил – пастух. – Каждый серб наполовину пастух, наполовину моряк. Мы такие! Сербы нигде не пропадут!